Фотография Андрея Куркова в Украине. Фотография использована с разрешения

[Все ссылки в статье ведут на страницы на русском языке, если не указано иное.]

Андрей Курков — один из самых переводимых украинских авторов. Он пишет свои романы на русском языке, чего не может делать с момента полномасштабного вторжения России в Украину в феврале 2022 года, о чём рассказывает в интервью Global Voices.

Курков получил образование переводчика с японского языка и работал тюремным надзирателем в Одессе. В 1991 году, после распада Советского Союза, он опубликовал свой первый роман. Он также пишет эссе, статьи, детские книги и сценарии, но в основном известен своими романами, в которых, как правило, сочетаются мрачный юмор, социальная критика и глубокое понимание противоречий человеческого бытия. Его произведения переводятся на множество языков.

Интервью было проведено через Zoom на английском языке. Всё время автор оставался в коридоре квартиры, где и спал после очередного интенсивного обстрела Киева. Интервью отредактировано для стиля и краткости.

Филип Нубель (ФН): В романе «Серые пчёлы» [анг], недавно вышедшем на английском языке, вы описываете живущих в деревне двух пожилых мужчин, которые пережили войну 2014 года на востоке Украины. Согласны ли вы с тем, что художественная литература лучше рассказывает о войне, чем, например, СМИ?

Andrei Kurkov (AK): Before 2013 I travelled extensively in the Donbas region in Eastern Ukraine and this book is more about attitudes specific to that part of the country. Ukraine is huge, and each region has its own mentality. So this novel reflects some the archetypes present in Donbas mentality, such the reluctance to travel outside of their region. I remember once asking an older man there if he had ever traveled abroad, and he said: ‘No I never traveled abroad, I only went to Moscow.’ This illustrated for me the fact that subconsciously, for people of this generation, the Soviet life goes on, and thus Moscow is not considered to be part of a foreign country. But it also also echoes Soviet arrogance toward other formerly Socialist countries: A popular russian saying that stated back then:  ‘Курица не птица, Польша не заграница‘ — that is, ‘A chicken is not a bird, and Poland is not abroad.’

In this novel I also wanted to show that people's attitude are often very accidental. There was no ideology after the fall of the Soviet Union in 1991, people became very passive politically speaking, and often aligned with the local mafia structures when asked to vote. Also, Russia has supported and financed deep nostalgia for the Soviet period. People in Donbas have been constantly reminded how life was much better before 1991  — even though it is not the case. In fact, people simply revisit a time when they were young, so it all seems a happier period in retrospective. In a way, this book is about the reluctance to make a choice, to fully understand the politics of life.

Андрей Курков (АК): До 2013 года я много путешествовал по Донбассу, и эта книга в большей степени посвящена нравам, характерным для этой части страны. Украина огромна, у жителей каждого региона — свой менталитет. Поэтому в романе отражены некоторые архетипы донбасского менталитета, как, например, нежелание выезжать за пределы своего региона. Помню, я как-то спросил у одного пожилого мужчины, выезжал ли он за границу, и тот ответил: «Нет, за границу я не выезжал, только в Москву ездил». Для меня это стало наглядным примером, что для людей этого поколения — даже если они этого сами не осознают — советская жизнь по-прежнему продолжается, и поэтому Москва не воспринимается как часть другой страны. Но это также является отголоском советского высокомерия по отношению к другим бывшим социалистическим странам. Как гласит популярная в то время русская поговорка: «Курица не птица, Польша не заграница».

В своём романе я также хотел показать, что поведение людей часто бывает очень непредсказуемым. После распада Советского Союза в 1991 году не было никакой идеологии, люди стали очень пассивными в политическом смысле и зачастую прислушивались к местной мафии, когда их просили проголосовать. Кроме того, Россия поддерживала и финансировала глубокую ностальгию по советскому периоду. Жителям Донбасса постоянно напоминают, что до 1991 года жизнь была намного лучше, хотя это совсем не так. На самом деле люди просто вспоминают время своей молодости, поэтому в ретроспективе всё это кажется более счастливым периодом. В каком-то смысле эта книга — о нежелании сделать выбор, до конца разобраться в политике жизни.

ФН: Лучше ли художественная литература описывает последствия войны, чем СМИ?

AK: Journalism gives fact, and must provide proof. Literature is made of human histories, so it can show their attitudes, and the effect particular events have on them. It provokes understanding and empathy, whereas journalism should lead you to analysis. But when you start analysing human lives, you forget about the human, whereas war is a purely human drama. This is the difference between statistics and the tragedy of a single person who was killed, and whose name you know.

АК: Журналистика предоставляет факты и обязана их доказывать. Литература же состоит из историй людей, поэтому она может позволить себе показать их отношение к происходящему, то, как влияют на них те или иные события. Литература — это понимание и сопереживание, в то время как журналистика — анализ. Но когда вы начинаете анализировать человеческие жизни, вы забываете о самом человеке, а ведь война – это чисто человеческая драма. В этом разница между статистикой и трагической историей одного погибшего человека, имя которого вы знаете.

ФН: Удаётся ли вам писать в разгар очередной войны, учитывая, что вы живёте в основном в Киеве?

AK: I haven't been able to write fiction since February 2022 [the start of Russia's full-scale invasion of Ukraine], I tried several times to come back to my unfinished novel, but have failed so far. I do write articles, and essays but less. Partially, this is because I am tired, but also because there is less demand. People across the world are getting used to this idea that this war will last for a long time, and everything they wanted to know about Ukraine, they know at at this point. So new texts about Ukraine are becoming less political because the politics of this war are very well known.

But we will have a huge cultural gap because of the war. And not just because writers are being killed or serve as soldiers and don't have time to write. But also because many authors write fiction that borders with propaganda, because books can be weaponized. But then there is a danger that the aggressor and everything connected to it gets dehumanized.  No doubt this will be an interesting topic for future philologists to study.

AK: Я не могу писать художественную литературу с февраля 2022 года [начало полномасштабного вторжения России в Украину]. Несколько раз пытался вернуться к своему незаконченному роману, но пока безуспешно. Я пишу статьи и эссе, но всё реже. Отчасти потому, что я устал, но также и потому, что спрос значительно снизился. Люди во всём мире свыклись с мыслью, что эта война будет длиться долго, и всё, что они хотели знать об Украине, они уже знают на данный момент. Поэтому новые тексты об Украине становятся менее политизированными, ведь политика этой войны уже очень хорошо известна.

Однако из-за войны у нас будет огромный культурный разрыв. И не только потому, что писателей убивают или они служат в армии и у них нет времени писать. Но и потому, что многие авторы пишут художественную литературу, которая граничит с пропагандой, потому что и книги могут служить оружием. Тогда возникает опасность дегуманизации агрессора и всего, что с ним связано. Несомненно, это будет интересная тема для изучения будущими филологами.

ФН: Можно ли избежать того, чтобы медийные и литературные повествования об Украине сводились только к войне, поскольку это создаёт очень примитивное представление о стране?

AK: Almost all literature, including poetry, is now about the war. But this is also supported by the publishing industry abroad: All the books being translated from Ukrainian are about the war. Foreign publishers also request Ukrainian refugees to write books about their experiences. So now we have a new ‘refugee literature,’ yet soon those books about war and refugees will loose their appeal. Then Ukraine will need a new breakthrough with some kind of a super-novel to change all of that.

АК: Практически вся литература, включая поэзию, сейчас посвящена войне. Но это поддерживается и зарубежной издательской индустрией: все книги, которые переводятся с украинского языка, посвящены войне. Зарубежные издательства также просят украинских беженцев писать книги о своём опыте. Таким образом, у нас появилась новая «беженская литература», но скоро эти книги о войне и беженцах утратят свою привлекательность. Тогда Украине понадобится новый прорыв с неким суперроманом, чтобы изменить ситуацию.

Подробнее читайте в рубрике Global Voices «Истории военного времени из Украины», состоящей из очерков украинских авторов, оставшихся в Украине после февраля 2022 года.

ФН: Как сегодня обстоят дела с книжным делом в Украине?

AK: Inside Ukraine, people read books and want to read about Ukraine and its history, particularly those written by the intellectual elite of the 30s that was eliminated during Stalinist purges, and is known as the ‘executed Renaissance’. Some bookshops are operating, they are certainly not crowded and sales are low, except if there is a reading and signing of a book. Basically, no book event means no sale. Near my place there are weekly readings of prose and of poetry in a literary cafe, something you can see in Kyiv, but also in Lviv. People are now actually preparing for the September Lviv Book Fair. A few new projects are also being organized in the west of Ukraine.

AK: Внутри Украины люди читают книги и хотят читать об Украине и её истории. Особый интерес вызывают книги, которые написаны интеллектуальной элитой 30-х годов, уничтоженной в ходе сталинских чисток и известной как «расстрелянный Ренессанс». Некоторые книжные магазины работают. В них, конечно, мало народу, и продажи невелики, за исключением тех случаев, когда организуются чтения или автор подписывает книгу. В принципе, если нет никаких мероприятий, нет и продаж. Недалеко от моего дома еженедельно проходят чтения прозы и поэзии в литературном кафе — такое можно встретить не только в Киеве, но и во Львове. Сейчас люди реально готовятся к сентябрьской Львовской книжной ярмарке. Несколько новых проектов организуется и на западе Украины.

ФН: Каково ваше личное отношение к русскому и украинскому языкам в настоящее время?

AK: I learnt Ukrainian in the Soviet period, and worked as a copy editor of translations of foreign novels into Ukraine. I write prose in Russian, and non-fiction in Ukrainian and English. As most bookshops do not want to sell books in Russian, it makes no sense for publishers to publish paper versions in Russian, but with e-books it is much easier).

There will be an interesting situation after the war: Unless it changes the constitution, the Ukrainian government has to guarantee the development of  ‘Russian and other minority languages.’ Now of course Russian is the language of the enemy, and there is a campaign to remove it. But people still speak Russian on the streets, and in some cities, almost only Russian, like in Odesa. To be clear, speaking Russian is a social phenomenon, not an ethnic one. And yet Russia killed many Russian-speakers in places like Mariupol, so the number of russian-speakers is being reduced. Besides, many younger generation are switching to Ukrainian, and refuse to speak Russian.

АК: Украинский язык я выучил ещё в советское время, работал редактором переводов зарубежных романов на украинский. Я пишу прозу на русском языке, а нон-фикшн – на украинском и английском. Поскольку большинство книжных магазинов не хотят продавать книги на русском языке, издательствам нет смысла выпускать бумажные версии на русском, а вот с электронными книгами всё гораздо проще.

Интересная ситуация сложится после войны: если не изменить конституцию, то украинское правительство должно гарантировать развитие «русского языка и языков других меньшинств». Сейчас, конечно, русский язык — это язык врага, и идет кампания по его стиранию. Но люди по-прежнему говорят на улицах по-русски, а в некоторых городах — почти только по-русски, как, например, в Одессе. Понятно, что русский язык — это социальное явление, а не этническое. И всё же Россия убила многих русскоязычных в таких местах, как Мариуполь, поэтому количество русскоговорящих сокращается. К тому же, многие представители молодого поколения переходят на украинский язык и отказываются говорить по-русски.

С февраля 2022 года несколько авторов Global Voices написали о своём отношении к русскому языку. Подробнее об этом читайте в статьях: «Как я начала презирать свой родной язык в Украине» и «Как война в Украине заморозила мой язык».