В детстве я слышала истории от бабушек, которые были свидетелями нацистской оккупации Советского Союза. Они говорили, что в течение десятилетий после случившегося не могли слышать немецкий язык. Я им не верила. Однако через пару десятков лет и сама уже не могла слушать русский, мой родной язык.
Теперь русский кажется более иностранным, чем любой другой язык, с которым я когда-либо сталкивалась. Объективных препятствий для использования русского нет — я просто не хочу больше на нём говорить. Думать по-русски я тоже перестала.
Сегодня мой русский зарезервирован исключительно для моих шестидесятилетних родителей, которые уже переживают достаточно стресса из-за войны и едва осознают политические и психологические нюансы, связанные с русским языком в сегодняшней Украине. Они говорили на этом языке всю свою жизнь. В остальном среди людей, говорящих по-русски и знающих, что кто-то из Украины тоже говорит по-русски, правильно сначала спросить, допустимо ли перейти на русский язык. Я особенно ценю своих русских коллег, которые либо спрашивают, либо просто продолжают обращаться ко мне по-английски, как будто у нас нет другого общего языка. И некоторые из них сейчас учат украинский.
В поисках сообщества
Моя история далеко не уникальна. В Украине подавляющее число русскоязычных — большинство из нас билингвальны — перешли на украинский язык после полномасштабного российского вторжения в 2022 году. Язык стал основным признаком союзника.
Мы переключаемся не только в публичных местах; теперь общаемся на украинском в мессенджерах, в личных телефонных разговорах, дома с родными и гостями. Это создаёт островок стабильности в крайне небезопасной среде наших городов, постоянно обстреливаемых людьми, для которых наше государство — историческое недоразумение [анг], а его язык и культура — искажённые провинциальные версии русского языка и культуры [анг]. Использование украинского языка теперь свидетельствует о взаимопонимании. Многие из нас пытались вести переговоры на русском со сторонниками войны в России в первые месяцы 2022 года, но, поскольку наши попытки повлиять на их позицию не увенчались успехом, использование русского языка сейчас только травмирует. Мы больше этим не занимаемся, а русский язык потерял в Украине какое-либо значение вне онлайн-троллинга.
Это вновь обретённое чувство единства среди миллионов украиноязычных людей породило поток мемов и шуток, подобных вот этой, из начала 2022 года, о том, что российские войска вошли в Чернобыльскую зону отчуждения. Пожилая женщина, одна из немногих оставшихся здесь местных жителей, увидела, как солдаты копают траншеи в лесу, отравленном опасными химикатами. «Мальчики, что вы делаете?! Это же Рыжий лес [анг]!», – обратилась она к ним по-украински, приняв за украинских солдат. «Что? Что ты говоришь?» — спросил один солдат по-русски с явным неукраинским произношением. Поняв, что разговаривает с оккупантами, женщина ответила по-русски: «Я говорю: копайте, ребята, копайте!».
То есть даже те в Украине, кто плохо знают украинский, говорят по-русски с украинским акцентом. Его очень легко опознать по украинскому мягкому «г». В Донецке, городе на востоке Украины, где я родилась и выросла, мы также использовали некоторые украинские слова вместо русских, например, буряк вместо русского свёкла, возможно, потому, что это ключевой ингредиент борща, традиционного украинского супа. Хотя у нас в борщ свёклу почти не кладут или совсем не кладут. Словом, там всё сложно.
Мой город был преимущественно русскоязычным [анг]. На протяжении всего детства я знала только одного человека, говорящего по-украински: мать моего одноклассника, приехавшего из другого региона. Её речь звучала инопланетно. В 1990-х, после распада Советского Союза, мы всё ещё смотрели российское телевидение. У него был гораздо более богатый контент, транслировались увлекательные телепередачи и новые фильмы, в то время как украинская киноиндустрия лежала в руинах. В 2000-х тот же контент постепенно стал инструментом новой российской националистической и шовинистической государственной пропаганды.
До недавнего времени почти всё украинское, особенно на телевидении, продолжало выглядеть маргинально и второсортно. Новый медиапродукт имел потенциал только тогда, когда запускался на русском языке, чтобы охватить более широкую аудиторию русскоязычных жителей всего бывшего коммунистического блока. Эта тенденция сохранилась даже после 2014 года, когда Россия напала на Украину с юга и востока.
Бездомный язык
История, как мы оказались в таком положении, очень длинная и сложная. Люди на территории современной Украины никогда не держались в стороне от европейских политических и культурных процессов. Фундамент украинской литературной традиции заложен в конце XVIII — начале XIX веков, в тот же период, когда впервые писалась и издавалась русскоязычная литература в России. Величайший украинский поэт Тарас Шевченко был современником Александра Пушкина, Адама Мицкевича, Иоганна Гёте и Джорджа Байрона, с той большой и очень характерной разницей, что они были дворянами, а Шевченко — дворянский холоп.
С 1240 по 1991 год (прото)украинская культура не принадлежала ни одному государству. До 1945 года [анг] она выживала на территории, разрезанной несколькими империями и республиками. Чудесным образом на протяжении всех этих веков эти разные части поддерживали диалог друг с другом. Волна репрессий против украинского языка в Российской империи привела к переносу типографий на территорию под Габсбургами [анг]; попытки насильственной ассимиляции при Польше в 1920–1930-х годах [анг] побудили местных украинских интеллектуалов с Запада присоединиться к постреволюционному культурному движению в ранней Украинской Советской Социалистической Республике. Однако всё закончилось безрадостно: большинство из тех, кого позже назвали «Расстрелянным Возрождением», либо покончили жизнь самоубийством, либо в самом деле были казнены при сталинском репрессивном режиме в начале 1930-х годов.
До краха Советов всё украинское воспринималось как местный фольклор. Определение «высокой культуры» приберегалось почти исключительно для того, что было написано на русском языке.
В советское время можно было получить разрешение не посещать уроки украинского языка в школах, где дети обучались преимущественно на русском; в моём районе на востоке Украины подавляющее большинство школ продолжало преподавать на русском языке даже в 2000-х. Некоторые люди в Украине до сих пор считают, что украинский язык недостаточно развит, чтобы создавать культурные шедевры или, например, научные тексты. Но на самом деле всё перевёрнуто с ног на голову: люди, заявляющие о таком, не знают языка, а значит, не могут использовать все его возможности.
В 2014 году и позже многие люди из моего региона, которые очень хорошо знают украинский, в том числе и я, всё ещё продолжали говорить по-русски из чувства протеста. Они подвергались постоянным нападкам и клеймению в собственном государстве только за принадлежность к той «сепаратистской» и «пророссийской» территории, говорящей на «неправильном» языке. В 2022 году все эти настроения утратили смысл. Вторгшись в нашу страну, президент России Владимир Путин поставил всех в одинаковое положение и не оставил нам выбора. Так ему удалось сделать то, что не удавалось всем предыдущим поколениям украинских патриотов: украинизировать Украину за несколько дней или недель. Украинский, когда-то провинциальный «деревенский язык», стал главным языком молодых, образованных, творческих, социально и политически активных и относительно обеспеченных, тогда как среди говорящих по-русски оказались представители старшего поколения, менее образованные, чаще бедные, а теперь и маргинальные.
В 2022 году почти все в Украине убедились, что украинский язык богат, гибок и сексуален. Подавляемый на протяжении долгих лет, теперь он наконец-то обрёл дом на собственной родине.