До вспышки COVID-19 Прагу каждый год посещали миллионы туристов в поисках дешёвого пива и прекрасной архитектуры. В 1950-х годах, наоборот, столица тогдашней Чехословакии привлекала совершенно другую публику: левых интеллектуалов со всего мира, желавших посмотреть, какова жизнь при социализме.
Многие из тех политических туристов приезжали из Латинской Америки, и среди них были такие классики, как Жоржи Амаду и Габриэль Гарсиа Маркес. Эта общая, но давно забытая история сейчас медленно возрождается и переоценивается в Чешской Республике.
По мере того, как разворачивалась холодная война, и Запад, и Советский Союз прилагали активные пропагандистские усилия, чтобы продемонстрировать превосходство своих политических и социально-экономических систем. Как правило, они ориентировались на жителей Азии, Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки. И для обеих сторон искусство было одним из эффективных способов передачи такого послания.
В СССР миссией Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, или ВОКС, было приглашать публичных интеллектуалов и писателей со всего мира не только в Советский Союз, но и в другие социалистические страны, о которых их поощряли писать.
Одной из таких стран была Чехословакия, присоединившаяся к Восточному блоку в 1948 году, после переворота, организованного местной коммунистической партией. Кроме Жоржи Амаду и Габриэля Гарсиа Маркеса, в страну приезжали писатели из Аргентины (Рауль Гонсалес Туньон), Бразилии (Грасильяну Рамус), Чили (Рикардо Латчам, Пабло Неруда), Кубы (Николас Гильен) и Мексики (Эфраин Уэрта, Луис Суарес). Некоторые приезжали в одиночку, другие — в составе более крупных делегаций.
Таким образом, Прага стала в то время культурным левым центром, собиравшим как начинающих, так и маститых «левых» писателей, таких как Назым Хикмет из Турции и Илья Эренбург из СССР.
Возможно, Пабло Неруда даже взял псевдоним по имени чешского писателя, поэта и журналиста XIX века Яна Неруды (при рождении чилийскому поэту дали имя Рикардо Элиэсер Нефтали Рейес Басоальто). Он никогда не признал этого, но фотографии, где Пабло гуляет по пражской улице Неруды или позирует перед одноимёнными ресторанами и пабами, дают серьёзную почву для размышлений.
Global Voices поговорили с Михалом Журеком, чешским учёным, исследующим связи между Восточным блоком и Латинской Америкой. Журек, автор книги «Československo očima latinskoamerických intelektuálů 1947-1959» («Чехословакия в глазах латиноамериканской интеллигенции с 1947 по 1959 год»), написанной в 2018 году и также опубликованной на испанском языке, объясняет, что побудило этих интеллектуалов принять подобные приглашения:
V Latinské Americe existovala celá řada autoritářských režimů, které pod záminkou potlačit levicovou subverzi masivně potlačovaly lidská práva. Proto latinskoameričtí umělci sympatizující s komunistickou ideologií dostávali z východní Evropy jistou materiální a morální podporu. Pokud jde o svědectví z těchto cest, tak texty ze čtyřicátých a padesátých let jsou obecně plné entusiasmu. Je videt, že na intelektuály z rozvojových zemí musely některé aspekty udělat velký dojem. Zejména pak kultura. Zmínky o vysoké kvalitě divadelních představení, zázemí škol a knihoven, jakož i velká sečtělost obyvatel, se v textech často opakují.
В Латинской Америке существовал целый ряд авторитарных режимов, которые массово подавляли права человека, заявляя о необходимости подавления подрывной деятельности «левых». Именно поэтому латиноамериканские деятели искусства, поддерживавшие коммунистическую идеологию, получали материальную и моральную поддержку со стороны Восточной Европы. Что касается свидетельств их путешествий, то тексты, написанные в 1940-х и 1950-х годах, как правило, полны энтузиазма. Очевидно, что некоторые аспекты [социалистических обществ] произвели большое впечатление на интеллектуалов из развивающихся стран, особенно состояние культурной жизни Восточной Европы. Много говорится о высоком качестве театральных постановок, школьной инфраструктуры и общественных библиотек, а также о высоком уровне народного образования.
Далее Журек объясняет, как Прага и Москва стали безопасным местом для этих деятелей искусства, где они могли знакомиться и встречаться друг с другом. «Нередко знаменитые интеллектуалы из Латинской Америки впервые встречались в Восточной Европе, — сказал он. — На их родине это было невозможно, потому что авторитарные и антикоммунистические правительства просто не позволяли этого».
Восточная Европа, говорит Журек, сыграла решающую роль в латиноамериканской литературе — если бы не международное коммунистическое движение, не исключено, что легендарное поколение писателей 1960-х годов не было бы столь влиятельным, в том числе и на Западе. «Произведения приглашённых авторов выходили огромными тиражами [на чешском, польском или русском языках], гораздо больше, чем на их родных языках, и всё это происходило за „железным занавесом“», — объясняет он.
Страна изобилия?
«Левых» интеллектуалов, в основном мужчин, приезжавших в Прагу или другие районы Чехословакии, принимали по высшему разряду: они останавливались в роскошных гостиницах, им оплачивали их расходы, предоставляли услуги двуязычных гидов, выплачивали гонорары и, в конце концов, переводили их работы на чешский или словацкий язык.
Те, кому предоставлялись места, где они могли писать, оставались надолго — в частности, в замке Добржиш, резиденции Союза чехословацких писателей в 1940-1990-е годы. Некоторые оставались ещё дольше, поскольку получали политическое убежище.
Как объясняет Журек:
Byly jim placeny cestovní výdaje a během pečlivě naplánovaného programu jim byl prezentován značně idealizovaný obraz místního života. Hosté na oplátku po návratu šířili pozitivní dojmy prostřednictvím cestopisů, článků a přednášek. Fenomén “politického turismu” byl důležitou součástí sovětské propagandy. Jednalo se o dlouhodobě plánovanou strategii, jejíž počátky můžeme hledat záhy po říjnové revoluci. Důležitou úlohu v ní sehráli právě intelektuálové, které Sovětský svaz toužil získat na svou stranu a následně je využít v ideologické bitvě.
Им оплачивали командировочные расходы, и в ходе очень тщательно разработанной туристической программы им предлагалось увидеть только идеальнейшие стороны местной жизни. Взамен иностранные гости делились своими положительными впечатлениями с помощью путеводителей, статей и конференций. Этот феномен «политического туризма» был ключевой составляющей советской пропаганды, хорошо спланированной стратегии, запущенной сразу же после революции 1917 года. Большая роль отводилась интеллигенции, которую Советский Союз хотел бы иметь в союзниках, чтобы потом использовать в идеологической войне с Западом.
Интересным исключением в этом идеализированном видении и описании является Габриэль Гарсиа Маркес, колумбийский лауреат Нобелевской премии по литературе, посетивший Восточную Германию, Чехословакию, Польшу, Венгрию и СССР в 1955 и 1957 годах. Он сделал это частично сам, а когда его официально пригласили, сумел избежать официальной программы, чтобы разузнать обо всём самостоятельно. В своей книге «De viaje por Europa del Este» [анг] («Путешествие по Восточной Европе») он даёт гораздо более сложное описание.
В первой главе в весьма нелестном ключе описывается Восточная Германия, например, в эпизоде, где Маркес заходит в ресторан, чтобы позавтракать: «То, что люди ели на завтрак, было бы похоже на полноценный обед в остальной [Западной] Европе и было бы намного дешевле. Но эти люди выглядели потерянными и озлобленными и безо всякого удовольствия поедали огромные порции яичницы с ветчиной».
В другой главе о Москве Маркес пишет о запретной теме культа личности Сталина, цитируя своего русского гида, сказавшего: «Будь Сталин ещё жив [он умер в 1953 году], у нас был бы Третий мир. Сталин был самой кровавой, самой злобной и самой эгоистичной личностью в истории России».
Для чехов — переоткрытое наследие
В Чехословакии коммунизм закончился осенью 1989 года; в государствах-преемниках, Словакии и Чехии, социалистическое прошлое обычно рассматривается как мрачный период нарушений прав человека, ограничений на выезд из страны и вынужденного повиновения Москве.
Такой взгляд окрашивает подход чешских и словацких историков к «левым» интеллектуалам, посещавшим страну в те времена. Как отмечает Журек, учившийся в Чехии и Аргентине:
Během mých univerzitních studií jsem sice zaslechl zmínky, že v Československu pobýval Pablo Neruda či Jorge Amado, ale neměl jsem představu, že se jednalo o fenomén tak výrazný. Jinými slovy, že intenzivní kontakty mezi oběma regiony existovaly již před kubánskou revolucí. Roli zde možná hraje určitý despekt k těmto autorům. Mnozí na ně nahlížejí jako na idealisty či užitečné idioty, kteří svou návštěvou vyjádřili sounáležitost s režimem, který se neštítil násilí a perzekucí. Celá problematika je ale mnohem komplexnější.
Во время учёбы в университете я слышал несколько упоминаний о том, что Пабло Неруда и Жоржи Амаду проводили время в Чехословакии, но я понятия не имел, что это настолько глубокое явление, что оба региона имели такие контакты ещё до Кубинской революции [1959]. Возможно, это связано с тем презрением, с которым сейчас относятся к этим авторам [в Чешской Республике и Словакии]: многие считают их идеалистами или полезными идиотами, которые своими визитами поддерживали режимы, прибегавшие к насилию и гонениям. Разумеется, этот вопрос гораздо более сложен.
В то время как эти авторы давно уважаемы в родных латиноамериканских странах, их наследие только сейчас воскресает в чешском историческом дискурсе. Путевые заметки Маркеса впервые перевели на чешский в 2018 году («Devadesát dnů za železnou oponou» [чеш]), а остальные его труды остаются почти неизвестными.
Журек делится личным опытом, чтобы объяснить, почему процесс переоценки настолько сложен:
Krátce po střední škole jsem navštívil Chile, kde univerzita byla plná sovětských vlajek, portrétů Lenina, v knihkupectví se prodávala díla Marxe a Engelse. Myslel jsem si, že ta ideologie je mrtvá, nechápal jsem, jak někdo může obdivovat zločinnou ideologii, která omezovala svobodu slova, bránila lidem studovat, realizovat sny. Tento antagonistický postoj obou regionů ke komunismu je primárně dán zcela odlišnou historickou zkušeností. Proto se domnívám, že při hodnocení komunismu je třeba se oprostit od rodinné anamnézy, která mnohdy brání vidět tento transnacionální fenomén v jeho mnohobarevnosti. Tento přístup mi bohužel stále u mnoha českých historiků chybí. Myslím, že není náhodné, že politika komunistického Československa ve třetím světě se těší většímu zájmu v zahraničí nežli mezi českými badateli. Teprve v posledních letech se to začíná měnit a myslím, že to do určité míry souvisí s postupným vystřízlivěním české společnosti z antikomunismu. Věřím, že v následujících letech vznikne řada prací, které poukážou na to, že komunistické Československo dělalo v rozvojovém světe obdivuhodné věci, na které se nepodařilo po roce 1989 úspěšně navázat. Například na poli kultury.
Вскоре после окончания средней школы я посетил Чили, где университет был полон советских флагов, портретов Ленина, где в книжных магазинах продавались работы Маркса и Энгельса. Я думал, что эта идеология мертва, и не мог понять, как кто-то может восхищаться преступной идеологией, которая ограничивала свободу слова, мешала людям поступить в университет, осуществить свои мечты. Эта антагонистическая позиция обоих регионов по отношению к коммунизму обусловлена, главным образом, очень разным историческим опытом. Вот почему я считаю, что когда мы оцениваем коммунизм, то должны отделять себя от нашего семейного опыта и истории, которая часто не позволяет нам увидеть это транснациональное явление во всём его многообразии. К сожалению, для многих чешских историков такое разделение до сих пор не достигнуто. Я не думаю, что то, что политикой коммунистической больше интересуются люди в развивающемся мире, а не их чешские сверстники, — это удивительно. В последние годы ситуация начала немного меняться, и я полагаю, что это происходит благодаря постепенной переоценке коммунистического периода чешским обществом. Я верю, что в ближайшее время мы увидим серию работ, показывающих, что коммунистическая Чехословакия занималась замечательными делами в развивающемся мире, которые были практически заброшены после 1989 года, например, в области культуры.