Я начала эту серию интервью в марте 2015 года, когда ядерное соглашение с Ираном пользовалось значительным вниманием международных СМИ. Пока мир обсуждал переговоры и отношения между Ираном и остальным миром по поводу ядерной программы страны, альтернативой чаще всего считалась агрессия, если не война, между Ираном и западными странами, как США. На фоне геополитических расчётов я встречалась с разнообразными писателями и журналистами. Некоторые работали в финансируемых американским правительством СМИ, как «Радио „Свобода“»; другие были сотрудниками независимых англоязычных изданий, как The Guardian. Объединяло всех этих авторов то, что — среди большого количества заблуждений — они посвятили свою карьеру описанию и объяснению иранских культуры, политики и общества для остального мира.

Сейчас мы находимся на переломном моменте для внешней политики США. За несколько недель до конца президентского срока Обамы присутствует серьёзная вероятность того, что США откажутся от определяющего проекта сближения со своим давним врагом, Исламской Республикой Ирана. На заре президентства Дональда Трампа, которое обещает быть любопытной версией бескомпромиссного и воинственного республиканизма, я решила, что это подходящее время для разговора с журналистом и писателем Хуманом Мадждом.

В то время, как некоторые критики [анг] считают Маджда апологетом более бесчеловечных сторон иранского правительства, его точка зрения на Иран вышла на первый план в эру Буша, в начале 2000-х, когда «ястребиная» риторика против иранского правительства являлась основной чертой внешней политики и образа Ирана в СМИ. Иран был среди членов «оси зла», упомянутой Бушем после трагических событий 9 сентября 2011 года, хотя страна не имела с ними никакой связи.

Появившись на Daily Show with Jon Stewart [анг] в 2008 году, Маджд скажет Стюарту, что у американцев «нет ясного представления о том, что из себя представляют Иран и иранцы». В духе эпохи Стюарт шутливо ответит: «Но мы бы рады побомбить их… насколько хорошо нам нужно узнать людей, прежде чем бомбить их?»

Хотя Маджд часто критиковал определённые иранские нелепости, например, отрицание Холокоста президентом Ахмадинежадом, в то время он закрепил за собой уникальную роль, очеловечивая людей и культуру Ирана. Это произошло в среде, склонной к одам «смене режима», согласно которым Иран должен был стать следующим полем битвы в американской «войне с террором».

Most interesting man in the world @hmajd simultaneously drafting the Iran deal & emailing his tailor #IranTalksVienna pic.twitter.com/jxMVAIGi2H

— Reza Marashi (@rezamarashi) June 29, 2015

Самый интересный человек в мире @hmajd одновременно составляет соглашение с Ираном & пишет своему портному

И вот, наша серия интервью возвращается здесь, с Мадждом, ирано-американским любимцем СМИ, в посттрамповскую эпоху. Он один из немногих иранских комментаторов и аналитиков с колонками в Vanity Fair [анг] и статьями в журнале GQ [анг]. Родственник бывшего президента-реформатора Мохаммада Хатами, он прославился как «англоязычный голос [анг]» иранских чиновников. Он был переводчиком и советником президентов Хатами и Ахмадинежада во время их поездок в ООН в Нью-Йорк — англоязычные аудитории слышали американский акцент Маджда, когда оба президента выступали перед Генеральной ассамблеей ООН. Маджд позже организует и проведёт с NBC некоторые из первых интервью американских СМИ с нынешним умеренным президентом Хасаном Рухани после его избрания в 2013 году.

The last time I was in Iran was 2013, when I worked with NBC and Ann Curry, and arranged for their interview. Ann and I worked together in 2009 right before the election, for a documentary for Dateline. Rouhani ended up doing two interviews with Ann, [the] second interview in 2014 was when I couldn’t personally go to Iran, so I worked on it from Dubai.

Последний раз я был в Иране в 2013 году, когда я работал с NBC и Энн Карри и организовал их интервью [анг]. Энн и я вместе работали в 2009 году, прямо перед выборами, над документальным фильмом для Dateline [анг]. Рухани дал Энн два интервью, второе — в 2014 году, когда я сам не мог поехать в Иран, поэтому работал над ним из Дубая.

Маджд сделал имя в основном как иранец. Однако сам он себя идентифицирует как одного из немногих дореволюционных членов иранской диаспоры.

I am unique in the Iranian diaspora. I'm almost 60 years old. Most Iranians my age emigrated after the revolution with an intimate attachment to the culture of Iran. I grew up in the west prior to the Islamic Revolution. There are only a handful like me –Baha'i who lived abroad as missionaries, some students, and small number of doctors, and that was it. The revolution changed that. My parents were both Iranian, so I had a close taste of Iranian culture, but much of it's alien to me…which makes it difficult for me to live there permanently. I went for my last book, and it was the first time as an adult that I experienced Iran as a place to live day to day. I would like to go back, but not to live.

Я уникален в иранской диаспоре. Мне почти 60 лет. Многие иранцы моего возраста эмигрировали после революции, имея интимную привязанность к культуре Ирана. Я вырос на западе до Исламской революции. Таких, как я, немного —  бахаи, жившие за границей как миссионеры, некоторые студенты, несколько врачей и всё. Революция изменила это. Оба моих родителя были иранцами, так что я был хорошо знаком с иранской культурой, но многое в ней мне чуждо… поэтому мне сложно жить там постоянно. Я поехал туда для моей последней книги, и это был первый раз в моей взрослой жизни, когда я ощутил Иран как место для жизни изо дня в день. Я бы хотел вернуться, но не чтобы жить там.

Позиция Маджда как человека-«моста», вероятно, основана на этой уникальной идентичности — он связан с Ираном, но при этом решительно американец по воспитанию и опыту. Иранские аналитики и комментаторы имеют разные биографии и политические взгляды, но никому не удалось занять такое место в поп-культуре, как Маджду.

My writing career happened after my career in the entertainment and music business. I'm not an academic…the popular culture aspect of my writing is because of my background and also what I tend to be interested in.

When I was in the music business…I was at Island records until 1998. The founder of Island Records, Chris Blackwell, started a film, audio and visual company, and wasn't able to get financing, so I decided from college onwards to do what I liked to do best, which is write. I was publishing short stories, but I abandoned writing while in the industry. Because of my contacts in the entertainment side of journalism I was able to get published…the Iran thing started when the editors of GQ asked me to write about Iran…and ever since then I was pigeonholed with writing about Iran. 

Моя писательская карьера случилась после моей карьеры в сфере развлечений и музыкальном бизнесе. Я не учёный…  сторона моих работ, связанная с популярной культурой, берёт корни в моём происхождении и вещах, которые мне интересны.

Когда я был в музыкальном бизнесе… Я работал в Island Records до 1998 года. Основатель Island records Крис Блэквелл основал компанию по производству фильмов, музыки и визуальных материалов и не мог получить финансирование, так что я решил с университета делать то, что мне нравится больше всего, то есть писать. Я публиковал рассказы, но я перестал писать, находясь в индустрии. Благодаря моим контактам в развлекательной сфере журналистики мне удавалось публиковаться… штука с Ираном началась, когда редакторы GQ попросили меня написать об Иране… и с тех пор мне приходится писать об Иране.

Учитывая, что они занимает позиции, обычно резервируемые для учёных или политических «зубрил», я спросила, не оказала ли его роль в индустрии развлечений влияние на то, как его воспринимают иранцы.

That doesn’t really come up. Particularly in the Iranian-American community, if it comes up, it's because they are curious about it. Inside of Iran, the government had this weird assumption, and even among ordinary Iranians in the country, that I’m an academic and I have a PhD, and I have to correct them. People assume that because I’m an analyst and a author. Most Iranians inside Iran haven't read my books, except for the security services, of course. The things anyone in Iran has noticed are op-eds in the New York Times, or articles in Foreign Policy — you know, the drier stuff I wrote on the nuclear negotiations which could have easily been written by an academic.

На самом деле, такой вопрос не возникает. Особенно в ирано-американском сообществе, если он и возникает, то потому, что им любопытно. В Иране у правительства есть это странное предположение, и даже среди обычных иранцев в стране, что я академик и у меня есть степень, и мне приходится их поправлять. Люди предполагают это, потому что я аналитик и писатель. Большинство иранцев в Иране не читали моих книг, кроме, конечно, служб безопасности. В Иране замечают публицистику в New York Times или статьи в Foreign Policy — знаете, более сухие вещи, написанные мной о ядерных переговорах, которые запросто мог написать учёный.

Хотя Маджд провёл большую часть своей жизни в США, он наладил связи с влиятельными людьми и сетями в иранской элите. Через эти каналы он получил предупреждение не возвращаться в Иране после 2013 года по причинам, которые он предпочитает не обсуждать.

Сильнее всего его связи с иранскими реформистами, политической фракцией, сформировавшейся при администрации бывшего президента Мохаммада Хатами. Это люди, которые верят в революцию 1979 года и систему Исламской республики, но поддерживают прогрессивные идеи свободы и демократии внутри исламской системы. На вопрос о том, считает ли он себя, несмотря на светское американское воспитание, реформистом, Маджд ответил так:

A wide swath of conservatives are opposed to the ‘reform movement’ because they don’t want to move the revolution forward with civil rights and human rights…. Now Rouhani is not part of the reform movement — he's a moderate — but he's adopted those policies, and taken them on his government. And it's natural for someone who doesn’t live in Iran to look to the values of the reformists. Their politics, which I support, tend to be close to what I believe in western democracies, with the understanding that there are many differences in cultural democracy, and western democracy is not possible given Iran's demographics, with adjustments for people who don’t want to be like the west. For me the reformists are people who don’t like the status quo on women’s rights, freedoms, political reforms, and want to make Iran a more transparent political system.

Широкий ряд консерваторов противостоит «реформистскому движению», потому что они не хотят продолжать революцию с гражданскими правами и правами человека… Так, Рухани не является частью движения за реформы — он представляет умеренное крыло, — но он принял эти идеи и взял их для своего правительства. И естественно для кого-то, кто не живёт в Иране, иметь склонность к ценностям реформистов. Их политика, которую я поддерживаю, обычно близка к идеям, в которые я верю в западных демократиях, с пониманием того, что есть множество различий в культурной демократии и западная демократия невозможна для Ирана, где многие люди не хотят быть похожими на запад. Для меня реформисты — это люди, которым не нравится статус кво по правам женщин, свободам, политическим реформам и которые хотят сделать Иран более прозрачной политической системой.

Зачастую сложно ориентироваться в различных политических фракциях в Иране, и разместить в этой матрице действующего умеренного президента Рухани сложно. Маджд считает Рухани значительным улучшением по сравнению с его предшественником Ахмадинежадом, но верит, что:

…there’s a long way to go, and I think apart from his words, he's chosen to not battle hardliners, and you can seen how they undermine his presidency through arrests, blocking freedoms in the arts. And he’s chosen not to go head to head on this. He’s up for re-election next spring. If he's successful, which most likely will happen, he will have more room to try to move some of these things ahead, including getting prisoners released. 

…ещё многое нужно сделать, и я думаю, что он решил не бороться со сторонниками жёсткого курса, кроме как словами, и можно увидеть, как они подрывают его президентство арестами, препятствием свободам в искусстве. И он решил не соревноваться в этом. Он будет пытаться переизбраться следующей весной. Если он сможет, что весьма вероятно, у него будет больше возможностей пытаться двигаться вперёд по некоторым направлением, включая освобождение заключенных.

Касательно итога президентских выборов мая 2017 года Маджд говорит, что предсказания делать рано:

…if you look at the history of presidential elections, you have to get really close to know anything. During the last elections, nine months before the date Rouhani wasn’t even a factor. What we do know is that Rouhani will run, and Ahmadinejad won’t. I don’t know at the moment, but it depends on so many factors between now and after Nowruz [the Persian New Year, celebrated on March 21]. If there are brand new Boeing 777's sitting in Imam Khomeini [Tehran's international airport], this will be a huge psychological benefit for how Iranians view Rouhani. New cars, new buses, while they will not affect everyday lives, it will benefit Rouhani's image. It's unlikely there will a candidate on the left or right as popular as this president.

…если вы посмотрите на историю президентских выборов, надо подобраться действительно близко, чтобы знать что-нибудь. На прошлых выборах за девять месяцев до дня голосования Рухани даже не был фактором. Мы знаем, что Рухани будет участвовать, а Ахмадинежад — нет. Я не знаю в настоящий момент, но это зависит от столь многих факторов между сегодняшним днём и Новрузом [Персидский новый год, празднуется 21 марта]. Если в [международном аэропорту Тегерана] «Имам Хомейни» появится новый с иголочки Boeing 777, это серьёзно улучшит психологически то, как иранцы видят Рухани. Новые машины, новые автобусы, они не повлияют на повседневную жизнь, но улучшат имидж Рухани. Маловероятно, что появится более левый или более правый кандидат, который будет столь же популярен, как президент.

Я попросила его разъяснить его хвалебный тон по отношению к администрации Рухани и особенно министру иностранных дел Джаваду Зарифу, ставшему героем иранских реформистов после завершения переговоров по ядерной программе.

@JZarif should put his Tehran tailor on call for tails. You know, just in case….https://t.co/UEOfGJOzb9

— Hooman Majd (@hmajd) October 5, 2016

@JZarif должен заказать своему тегеранскому портному фрак. Знаете, на всякий случай….

I do think if there were a peace prize for the nuclear negotiations they would both [Zarif and US Sec. of State John Kerry] be contenders. They both put a lot on the line, their careers, particularly Zarif who has people who want to kill him for being buddy-buddy with Kerry. They were rather tough but friendly with each other, and the deal wouldn’t have happened without them coming together at that time. I would agree with some of the premises of [the] website [Iran Diplomacy], that if there were no deal, eventually it would have come to military action. I don’t think it’s a far-fetched notion. What is the alternative? The alternative was war, the alternative was more sanctions. Iran has suffered through the harshest of sanctions over the last five years. On that basis, sanctions were going to make the country crumble. If you base the peace prize on the promotion of peace over conflict…they should be considered. 

Я думаю, что если была бы премия мира за ядерные переговоры, они оба [Зариф и госсекретарь США Джон Керри] были бы претендентами. Они оба рискнули многим, своей карьерой, особенно Зариф, которого некоторые хотят убить за братание с Керри. Они были довольно жёстки, но дружелюбны друг с другом, и соглашения бы не было, если бы они тогда не сошлись вместе. Я бы согласился с некоторыми предсказаниями сайта [Iran Diplomacy], что если бы соглашения не было, в конце концов всё дошло бы до военных действий. Я не думаю, что это надуманная идея. Какова альтернатива? Альтернативой была война, альтернативой были новые санкции. Иран последние пять лет страдал от самых жёстких санкций. На этом основании, санкции бы сокрушили страну. Если вы основываете премию мира на предпочтении мира конфликту… они должны быть претендентами.

Хотя Маджд склоняется к в целом благосклонному взгляду на политику и намерения действующей администрации, при указании на плохое исполнение ею прав человека и поддержку жестокого правительства Асада ему приходится признать, что многого остаётся только желать:

It is a bit of cop out, potentially a calculation, since [Rouhani is] an absolute insider in the system, and knows people on the right and left. You could almost say it's a Machiavellian calculation — maybe he can go after [human rights] after the election. He probably has an influence on human rights and Syria — potentially. He and Zarif are unified on Syria, there isn’t much of a difference of opinion — in general the Iranian regime, for better or worse, is united on that matter, which is distressing to hear. But there is a logic they apply geopolitically. In terms of human rights, that’s an issue that affects Iranians directly, and I think Zarif has virtually no ability to affect that, not with the brief he has. Domestic human rights he has virtually no control over. Rouhani could probably do more, but the chances of his being successful will be more likely after he's elected for a second term, but that's just speculation.

Присутствует увиливание, потенциально расчёт, ведь [Рухани] полный инсайдер в системе и зает людей справа и слева политического спектра. Можно практически сказать, что это макиавеллиевский расчёт — может быть, он займётся [правами человека] после выборов. Он, вероятно, может оказывать влияние на права человека и Сирию — потенциально. Он и Зариф едины по Сирии, различий во мнениях немного — иранский режим в целом, хорошо ли это или плохо, един по этому вопросу, что печально слышать. Но эту логику они применяют геополитически. В смысле прав человека, это проблема, которая напрямую касается иранцев, и, я думаю, у Зарифа практически нет способностей влиять на них, не с его резюме. У него практически нет контроля над правами человека в стране. Рухани мог бы, вероятно, делать больше, но его шансы на успех будут более вероятны после переизбрания на второй срок, но это только предположение.

На вопрос о том, обвиняли ли его в потворстве определённым идеологиям, Маджд говорит, что его критикуют с обоих концов иранского спектра:

Very pro-Islamic Republic supporters don’t like my stuff and say I give fodder to anti-Iranians…. Liberals and critics say my writing and opinions are prolonging the Islamic Republic and putting a prettier face on the reality. My opinion is, ‘Sorry if I've offended you…a lot of my writing is observational.’ It's the way I see things, as someone without an agenda…I’m not an activist and I don’t believe it’s my job to be an activist while I'm contributing to NBC news or working as a freelancer. I don’t have a dog in the fight. In the end, I am fond of Iran and it's my heritage. If there are outsiders who can bring change, good for them, but I'm not one of them.

Большие сторонники Исламской Республики не любят то, что я пишу, и говорят, что я подкармливают антииранцев… Либералы и критики говорят, что мои статьи и мнения продлевают Исламскую Республику и приукрашивают реальность. Моё мнение: «Простите, если я оскорбил вас… многие из моих статей написаны с точки зрения наблюдателя». Так я вижу вещи, как кто-то без повестки… Я не активист, и я не считаю, что моя работа — быть активистом, когда я пишу для новостей на NBC или работаю фрилансером. Я не получаю личной выгоды при любом исходе борьбы. В конце концов, я люблю Иран, это моё наследие. Если есть кто-то со стороны, кто может принести изменения, хорошо для них, но я не являюсь одним из них.

О том, стало ли меньше заблуждений об Иране в последние годы, Маджд говорит с надеждой:

Ahmadinejad was the first to make himself available to the media, which is the source of a lot of the negativity. But Iranian-Americans and Iranian-Europeans have written a lot about the culture in the recent years, and there's a lot more travel between Iran and the US, among both Iranian-Americans and Iranians themselves. They are understanding it a little bit better and there have been a number of books. Iran is not uniquely paradoxical: what's unique is that most people don’t know about Iran. 

Ахмадинежад был первым, кто сделал себя доступным для СМИ, которые являются источником множества негативных вещей. Но ирано-американцы и ирано-американцы много пишут о культуре последние годы и ирано-американцы и сами иранцы намного больше ездят между Ираном и США. Они понимают всё немного лучше, появилось несколько книг. Иран не является уникально парадоксальным: уникально то, что большинство людей не знают об Иране.