Активистка из Бурунди Шанталь Мутамуриза. Снимок публикуется с разрешения автора.

День за днём журналистки, феминистки, активистки и правозащитницы по всему миру сталкиваются с онлайн-харассментом. В этой серии материалов глобальный гражданский альянс CIVICUS обнажает гендерную природу интернет-харрасмента через истории женщин, которые стоят на страже наших демократических свобод. Их свидетельства публикуются здесь благодаря партнерству CIVICUS и Global Voices.

Когда в 2015 году экс-глава Бурунди Пьер Нкурунзиза решил баллотироваться на третий срок, в стране разразился [анг] политический кризис. Во время пребывания Нкурунзизы у власти — которое незадолго до окончания в 2020 году завершилось смертью лидера — его кабинет развернул систематические репрессии против СМИ, журналистов, гражданских организаций и правозащитников. Журналисты столкнулись [анг] с судебным преследованием, в то время как медиа-компании захлестнула волна цензуры [анг] и закрытий [анг].

Меж тем, режим преемника Нкурунзизы Эвариста Ндайишимие продолжил охоту на журналистов и правозащитников. Аресты [анг] политических активистов и недавнее публичнее оглашение [анг] пожизненного срока, к которому 34-х изгнанников (в том числе журналистов и борцов за права человека) приговорили якобы за попытку госпереворота против экс-президента, — служат отличной иллюстрацией отсутствия свободы слова в Бурунди.

Активисты вроде Жермена Рукуки сидят [анг] в тюрьме за правозащитную деятельность, в то время как многие находятся в ссылке или пропали без вести [анг].

В 2017 году на фоне этих нарушений Следственная комиссия ООН по расследованию в Бурунди в своём отчёте призвала Международный уголовный суд начать расследование. Однако власти Бурунди отвергли отчёт, заявив, что он «не заслуживает доверия».

Шанталь Мутамуриза — видная феминистка, правозащитница и основательница НКО Light For All («Cвет для всех» [анг]), которая занимается вопросами экономической безопасности женщин и детей, бежавших из Бурунди в Уганду. За плечами у Шанталь опыт работы в крупных правозащитных организациях в Бурунди, Гамбии, Женеве и Мали. И именно она стала мишенью сексистской кампании, призванной опорочить заключения комиссии ООН.

Вот история Шанталь Мутамуризы:

Однажды я проснулась и увидела 2000 твитов

Это давит на психику.

Ты просыпаешься, берёшь в руки телефон и видишь твиты, пытающиеся обесценить твою работу:

«Скандал с любвеобильной #ШантальМутамуризой, пассией ООН».

Камни в мой огород полетели еще в 2017 году. Тогда в свет вышел первый отчёт [анг] следственной комиссии ООН, посвящённый нарушениям прав человека в Бурунди. Документ повсеместно осудили, а мне беспричинно приписали сотрудничество с его авторами.

Власти Бурунди заявили, что отчёт предвзят [фра], поскольку глава комиссии состоял в отношениях с юной уроженкой Бурунди — мной. Могу представить, как люди судачили: «Да у неё роман с главой следственной комиссии»!

Иные даже уверяли, что отчёт написала я:

?Scandal Onusien#ChantalMutamuriza femme fatale petite copine #Ouguergouz ancien employée #Ngasou est élément moteur d rapports?? @unhrcpr pic.twitter.com/0TyLZ6PDSj

— Renegade Giana (@GianaRenegade) September 24, 2017

Шанталь Мутамуриза — роковая подруга Фатсаха Угуэргуза [прим.пер.: независимого эксперта ООН по расследованию в Бурунди], бывшая сотрудница #Ngasou — главная движущая сила отчетов ?? следственной комиссии ООН.

Они состряпали эту историю в отчаянной попытке дискредитировать заключения комиссии. А я оказалась превосходным козлом отпущения — в свете моего трудового стажа и правозащитной деятельности в Бурунди.

Скриншот из Twitter.

Они сфабриковали фотографии, где я стою в обнимку с главой комиссии. Досконально изучили мой профиль LinkedIn и моё CV. Они даже выяснили, что я работала юрисконсультом в Африканской комиссии по расследованиям, помогая одному из её членов, и наблюдателем-правозащитником в Африканском союзе. Моим боссом тогда являлся Пьер Буйоя, бывший президент Бурунди. Правящая партия не питала к нему симпатии, полагая, что тот приложил руку к попытке госпереворота в 2015 году, и обвиняла его в намерении узурпировать власть:

«Она работает с экс-президентом, который дирижировал военным переворотом!».

Они окрестили меня «группи» Буйоя, «очаровательной диверсанткой», которую Пьер бросил в объятия главы комиссии, чтобы ООН смогла криминализировать Бурунди.

Меня эти сплетни повергли в шок, я не могла трезво мыслить: ведь мы с членами комиссии и следователями даже не встречались, я вообще ничего не делала.

Скриншот из Twitter.

Первые обвинения прозвучали в беседе на радиостанции в Брюсселе, которая на тот момент считалась рупором правящей партии. Как только передача вышла в эфир, началась цепная реакция, и посыпались оскорбительные твиты: в один день мне посвятили аж 2000 твитов.

Я была напугана. Неужели за словами последуют действия?

Бурундийский режим преследует активистов, некоторые правозащитницы даже пропали без вести [анг]. Вдруг за мной кто-то следил? Эти люди не знают жалости, они способны на всё. Мне было страшно выходить на улицу, я перестала спать. Этот кошмар продолжался более трёх недель.

Я чувствовала себя загнанной в угол. Правозащитные организации, куда я обращалась, не знали, чем помочь — по их словам это была не физическая угроза, а психологическое давление. Они сказали, что принятие мер по моему случаю обернется эскалацией проблемы, и раз физически мне ничего не угрожает, лучше оставить всё как есть. И что же мне было делать? Заручившись поддержкой друзей, я написала в офис главы следственной комиссии и опубликовала письмо в соцсетях. Это была попытка оградить себя от новых обвинений — никогда не знаешь, какую грязь можно услышать в свой адрес завтра.

Но я знаю, что если попытаться отплатить клеветникам той же монетой или нанести ответный удар, они ещё больше раскочегарятся. Поэтому я старалась особо не высказываться.

Это было тяжело, очень тяжело. Всё происходит онлайн, и ты не знаешь, кто за этим стоит, и что нужно предпринять. Правозащитники из Бурунди отследили владельцев прокси-сервера аккаунта Twitter, который оказался связанным с правящей партией и даже с офисом президента. Но что делать дальше? Где правовые основания? И какие меры можно принять, если вас третируют власти, у которых в арсенале есть более серьёзные методы, например, убийство людей? Вопрос риторический.

Некоторые спрашивали меня: «Почему бы тебе просто не отключить телефон»? Я отвечала: «Нет, мне нужно собрать доказательства». Так, если через 10, 20 или 30 лет ко мне подойдут и скажут «у тебя была интрижка с главой комиссии», я хотя бы смогу ответить «нет, и у меня есть доказательства». Некоторые страны Африки, которые можно сосчитать по пальцам, всё же приняли законы для защиты борцов за права человека. Возможно, в подобные нормативные акты нужно включать пункт о цифровой безопасности.

Я по сей день получаю угрозы, стоит только обмолвиться о Бурунди в Twitter. Иногда я думаю, что они про меня забыли, но нет — как только я что-то публикую, они тут же устраивают вендетту.

Атаки на женщин куда кровожадней, чем на мужчин. Гендерные роли диктуют негласное правило: женщин проще всего уязвить на сексуальной почве. С 2015 года некоторые правозащитницы исчезли без вести, иных и вовсе убили. Большинство из нас бежали из страны [анг].

Шанталь Мутамуриза с женщинами из поселения беженцев Накивале в Уганде, 8 марта 2020 года. Фото Light For All, публикуется с разрешения.

Некогда гражданское общество Бурунди было самым динамичным в Африке, и женщины играли в нём первую скрипку. Теперь я чувствую, что нас вынудили замолчать. Добавьте к этому нападки со стороны властей, и получите весьма прискорбную картину.

Я давно покинула Бурунди и не уверена, что вернусь. Будучи женщиной-правозащитницей, я там, видимо, не в безопасности.

Сегодня мне страшно возвращаться домой. Я не могу, я не знаю, что меня там ждёт. Этот страх и неуверенность в своей безопасности сильно по мне ударили.