Марьям Мирза. Фото Яны Казюлии, использовано с разрешения

Эта статья — часть серии, в которой рассказывается о жизни в диаспоре иранских женщин, стремящихся к свободе и демонстрирующих свою стойкость. Она знаменует первую годовщину трагической кончины Махсы Джины Амини [анг], курдской девушки, погибшей в возрасте 22 лет от рук полиции нравов из-за того, что не полностью покрыла волосы. Этот инцидент спровоцировал массовые протесты в Иране, которые продолжаются и по сей день, несмотря на ужесточение правительственного давления.

Мне не довелось лично наблюдать за тем, как в июне 2009 года в Иране развернулось беспрецедентное «Зелёное движение». Движение возникло в ответ на сомнительные президентские выборы в стране: граждане вышли на улицы, возмущённые размахом фальсификаций [анг], которые обеспечили Махмуду Ахмадинежаду второй президентский срок. Это был первый раз, когда кто-то вроде меня, родившейся в 1980-х годах в аполитичной семье, стал свидетелем того, как режим открыто и в огромных масштабах попирает свободы собственного народа. Или, по крайней мере, это был первый раз, когда интернет позволил нам рассказать о происходящем.

Некоторые считают это счастьем, другие, в том числе и я, сожалеют о том, что нас не было там, когда в Тегеране эхом отозвались шаги тысяч людей, вышедших на улицу.

Меня не было там, когда угнетатели открыли огонь по народу моей страны и когда Неда Ага Солтан [анг], 28-летняя женщина, находившаяся в центре толпы, стала жертвой пули, пронзившей грудь. На протяжении долгих лет эта реальность тяжело давила мне на сердце, определяя моё местоположение в мире просто как «вне Ирана».

Берлин, мой новый дом

В июне 2009 года я оказалась в Берлине в роли журналиста. Это была короткая ознакомительная поездка, и наблюдение со стороны за «Зелёным движением» породило во мне смешанные эмоции. С одной стороны, появилась надежда на перемены, и многие считали, что это может сигнализировать о начале падения режима [анг], что часто называют «началом конца». С другой стороны, надрывали сердце пронзительные фотографии [анг] трагических событий, разворачивавшихся преимущественно в Тегеране.

Берлин, как всегда в июне, встречал пышной зеленью деревьев, усыпанными пыльцой растениями и редкими дождями. В моей памяти остались разговоры, которые я вела с каждым, кто хотел слушать, пытаясь пролить свет на жестокие репрессии в Иране [анг], а также мои полусонные блуждания по городу.

Песня «Sár umád zemestoon» («Закончилась зима»). Скриншот из YouTube. Добросовестное использование

Во время одной из таких прогулок я услышала, как группа людей пела известную иранскую песню свободы «Sár umád zemestoon» («Закончилась зима»). Я пошла на голоса и обнаружила собрание иранцев, проводивших демонстрацию в центре Берлина. Большинство из этих людей были и до сих пор остаются лишёнными родины, проживая в Берлине в надежде на свободный Иран.

Вскоре я тоже решила не возвращаться в Иран из-за высоких рисков и впоследствии присоединилась к сообществу иранских изгнанников в Германии. С тех пор я встречала иранцев, бежавших из страны, и иранцев, живущих в Германии с разными иммиграционными статусами.

Однако в критические моменты они добровольно отказывались от права въезжать Иран, чтобы иметь возможность протестовать против режима из-за границы. Иначе пришлось бы бездействовать, пока власти беснуются, или рисковать оказаться за решёткой, лишь ступив на землю Ирана.

Для многих иранцев, и в том числе для меня, изгнание никогда не было юридическим вопросом. Это решение отказаться от права вернуться на родину в обмен на безопасность, позволяющую мне продолжать работать журналистом и активистом гражданского общества. Однако можем ли мы действительно назвать это выбором, учитывая контекст?

Постоянно развивающаяся история Ирана

Ещё в 2007 году, когда мне было 25 лет, я провела несколько ночей в печально известной тегеранской тюрьме Эвин за простое участие в мирном протесте вместе с другими активистками женского движения. Несмотря на многочасовые допросы, которые в конечном итоге привели к судебному разбирательству, дальнейших санкций не последовало. Тем не менее этот опыт служит ярким напоминанием о позиции Исламской Республики в отношении свободы СМИ, журналистов и гражданского общества. По иронии судьбы, это произошло сразу после президентства Мохаммада Хатами, так называемого президента-реформатора, который считался более открытым для критики и дискуссий.

Режим в Тегеране немало потрудился, чтобы оказаться среди лидеров в списке противников интернета и стран-тюрем для журналистов. Однако не все решают покинуть Иран.

Многие из моих коллег остаются в стране, несмотря на цензуру и постоянные угрозы ареста и преследования. Двое таких журналистов — Нилуфар Хамеди и Элахе Мохаммади [анг], отважно сообщившие об убийстве Махсы Джины Амини, находятся в тюрьме с сентября 2022 года. Их обвиняют в целой серии неподтверждённых правонарушений.

Убийство Махсы Джины Амини положило начало общенациональному восстанию «Женщины, жизнь, свобода» [анг]. Хотя протесты, возможно, стали менее частыми, ежедневное сопротивление женщин [анг] в различных иранских городах продолжается.

Они выражают своё несогласие, срывая хиджаб, несмотря на потенциально серьёзные последствия. Их действия не только пошатнули и без того хрупкие основы режима, но и бросили вызов глубоко укоренившимся традиционным и идеологическим нормам, задвинувшим женщин в обществе на задний план. Именно поэтому движение «Женщины, жизнь, свобода» воспринимается как очень прогрессивная — пусть и отдельными сегментами — оппозиция иранскому режиму.

Действия отважных иранских женщин вдохновили меня рассказать истории иранок разных поколений, которые оказались в изгнании в Берлине. Эти женщины стали не только являются центральными фигурами в моей истории изгнания, но и главными героинями более широкого повествования, описывающего трудный путь, который прошли иранские женщины, чтобы заявить: «С нас достаточно!».