На российском Урале сохраняются финские языковые корни

Вилле Роппонен на Колыме. Фотография использована с разрешения.

Лингвистическое разнообразие России столь же велико, как и сама страна.

Одной из языковых групп, представленных в России, являются уральские языки — название происходит от Уральских гор, расположенных в Центральной России на географической границе между Европой и Азией. В эту группу входят 38 языков, на большинстве из которых говорят жители одноимённого региона. В мире насчитывается около 25 миллионов носителей уральских языков. Однако их статус сильно различается.

Три уральских языка находятся под защитой государства, поскольку являются официальными и преобладают в своих странах: эстонский, финский и венгерский (последний также пользуется официальной защитой в соседних с Венгрией странах). На остальных языках говорят представители гораздо меньших по численности общин, проживающих, в основном, в России, а также в Латвии, Норвегии и Швеции. В то время как на некоторых уральских языках (марийском или удмуртском) говорят от 300 000 до 500 000 человек, на других, таких как саамские, — около 30 000. Что касается других языков, таких как нганасанский, то в настоящее время считается, что на них говорят менее 100 человек. Хотя в России уральские языки официально признаны в Конституции и теоретически имеют определённые культурные права, новые законы [анг] ставят под дополнительную угрозу передачу языков меньшинств следующему поколению носителей.

Статус малых уральских языков представляет большой интерес для финнов, венгров и эстонцев. Для них марийский, удмуртский, коми и эрзянский — «дальние родственники», находящиеся под угрозой исчезновения. Один из таких финнов — Вилле Роппонен, путешественник, писатель-документалист, поэт и литературный критик. На протяжении многих лет он часто посещал уральские общины России и в 2012 году опубликовал «Uralilainen ikkuna» («Окно на Урал»), сборник эссе, посвящённых языку и путешествиям.

Роппонен поделился своими мыслями о прошлом, настоящем и неопределённом будущем уральских языков и их носителей. Интервью приводится в сокращённом виде. Чтобы предоставить больше справочного материала, в квадратные скобки добавлены ссылки и примечания.

Филип Нубель (ФН): Как вы, финн, говорящий на уральском языке, пришли в эту сферу и решили поехать в Россию, где проживает большинство коренных народов, говорящих на уральских языках?

Ville Ropponen (VR): As I described in my book of essays ”The Window of the Ural”, I first got involved with Uralic languages and people from the Finno-Ugric territories of Russia when I studied in Estonia as an exchange student at the beginning of the 2000s. After that I made several trips to Finno-Ugric areas, the regions of Mari El, Udmurtia and Mordovia [in the Russian Federation], and in 2005 a longer journey which included areas in Siberia to gather information and material. I wanted to write more deeply about the Finno-Ugric languages, cultures and peoples in Russia today. Of course for a Finn, the Volga River and Ural mountains are half-mythological places, where you imagine your ancestors once lived before they decided to rush to the West.

In the 19th century many Finnish scholars travelled to Russia to research the languages and cultures of the Uralic peoples. It was also connected to the rise of Finnish cultural nationalism. Before and after Finnish independence [from Imperial Russia] of 1917, there were many connections between Finland and Russia, among cultural circles that sometimes included Udmurts and other Finno-Ugric nations. But Stalinist purges during the 1930s ended this and all connections between [us] were lost for decades. 

In my book of essays I also try to imagine what it is to be a representative of a small linguistic minority in the era of globalisation, global warming and ecological crises, and once again, rising nationalism and imperialism. Of course today the rights of indigenous and minority peoples are more widely discussed at the national and international level. 

Вилле Роппонен (ВР): Как я рассказывал в своём сборнике эссе «Окно на Урал», впервые я увлёкся уральскими языками и познакомился с людьми из финно-угорских регионов России, когда учился в Эстонии по обмену в начале 2000-х годов. Затем я несколько раз ездил в финно-угорские области, в Марий Эл, Удмуртию и Мордовию, а в 2005 году совершил более длительное путешествие, в том числе и в Сибирь, чтобы собрать информацию и материал. Мне хотелось подробнее написать о финно-угорских языках, культурах и народах в современной России. Конечно, для финна Волга и Уральские горы — места наполовину мифические; можно представить, что там когда-то жили твои предки до тех пор, пока не решили перебраться на Запад.

В XIX веке многие финские учёные ездили в Россию, чтобы исследовать языки и культуры уральских народов. Это также было связано с ростом культурного национализма в Финляндии. До и после обретения Финляндией независимости [от Российской империи] в 1917 году между этими двумя странами существовало много связей в культурных кругах, куда иногда входили удмурты и остальные угро-финны. Но сталинские репрессии 1930-х годов положили этому конец, и все связи [между нами] исчезли на десятки лет.

В своём сборнике эссе я также пытаюсь представить, каково это — быть представителем небольшого языкового сообщества в эпоху глобализации, глобального потепления и экологических кризисов и, опять-таки, растущего национализма и империализма. Конечно, сегодня права коренных народов и меньшинств более широко обсуждаются на национальном и международном уровне.

ФН: Существует ли общая уральская идентичность? Чтобы подойти к этому вопросу, вы в своём сборнике эссе используете термины «постколониализм» и «этнофутуризм». Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

VR: At this moment, there is no common Uralic identity. Or if there is, it is only constructed and shared by the Finno-Ugric intelligentsia the way Benedict Anderson describes the notion of ”imagined community”.

Ethnofuturism is an artistic movement which began in Estonia 1989 as a form of postmodernist and nonconformist thinking and as a postcolonial movement. One of its goals is to combine local as well as national cultural tradition with international cultural influences, the world of internet and robotics, together with the world of rituals, myth and ancient customs. During the 1990s, ethnofuturism became widely popular in Finno-Ugric areas of Russia. That was understandable, because both Tsarist Russia and the Soviet Union were empires, based on the rule of Russian language, of Russian and Slavic people. During the 1990, the minorities of Russia succeeded to improve their cultural and linguistic rights. But unfortunately during the Putin era, thus since the year 2000, almost all of these rights and autonomy have been lost.

Decentralisation, the deconstruction of hierarchy and the dissolution of binary opposites are important factors in the philosophy of ethnofuturism. The idea is to move the cultural focus from the center of empires to the outskirts, the wilderness, liminal points between civilisations. Ethnofuturists want to learn from aboriginal cultures and thinking, while maintaining a connection to the postmodern world.

ВР: На данный момент нет общей идентичности уральских народов. А если и есть, то только созданная и поддерживаемая финно-угорской интеллигенцией так, как Бенедикт Андерсон описывает понятие «воображаемого сообщества».

Этнофутуризм — это художественное движение, появившееся в Эстонии в 1989 году как форма постмодернистского и нонконформистского мышления и как постколониальное движение. Одна из его целей — объединение местной и национальной культурной традиции с международными культурными влияниями, мира интернета и робототехники, с миром ритуалов, мифов и старинных обычаев. В 1990-е годы этнофутуризм получил широкую известность в финно-угорских регионах России. Это было понятно, потому что и царская Россия, и Советский Союз были империями, основанными на господстве русского языка, русских и славянских народов. В 1990-е годы меньшинствам России удалось улучшить свои культурные и языковые права. Но, к сожалению, в путинскую эпоху, то есть с 2000 года, почти все эти права и автономия были утрачены.

Децентрализация, деконструкция иерархии и распад бинарных оппозиций — важные факторы в философии этнофутуризма. Идея состоит в том, чтобы перенести культурный фокус из центра империй на окраину, в глушь, в пограничные точки между цивилизациями. Этнофутуристы хотят учиться у исконных культур и мышления, сохраняя при этом связь с постмодернистским миром.

ФН: А что насчёт политики вокруг уральских языков? Совсем недавно в России был принят закон, согласно которому изучение малых языков перестало быть обязательным в школах регионов, где проживает значительное число носителей таких языков. Почему этот вопрос так остро стоит в России, учитывая, что носителей уральских языков столь мало?

VR: After the collapse of Soviet Union, there was much hope in Russia about democracy, multiculturalism and a pluralistic society. But especially since the 2010s ”thaw” ended, everything which is independent, even in the slightest form, and is not mainstream is considered a threat. As always, it is a question of money and power.

I have been denied a visa once, that was in 2005. The official reason of denial was that we didn't “register our visas properly”, which was of course a false reason. Russian security service officials interrogated us after a visit to the Mari El Republic, where we had interviewed cultural activists and people who had been politically oppressed. During that time the Mari El Republic was one of the first Russian regions to witness such state-sponsored harassment of ethnic minorities.

Unfortunately Russia is falling back to becoming an authoritarian empire, and today some scholars are even speaking about fascism. This is very sad. Russia and its people deserve better.

ВР: После распада Советского Союза возлагались большие надежды на возникновение в России демократии, мультикультурализма и плюралистического общества. Но, особенно после окончания «оттепели» в 2010-х годах, всё, что является независимым, даже совсем немного, и не соответствует общему курсу, считается угрозой. Как всегда, это вопрос денег и власти.

Как-то раз, в 2005 году, мне отказали в получении визы. Официальная причина — «мы не зарегистрировали визы должным образом»; конечно, это было неправдой. После поездки в Республику Марий Эл, где мы общались с культурными активистами и политическими изгоями, нас допросили российские спецслужбы. В то время Республика Марий Эл была одним из первых регионов России, ставших свидетелями подобного преследования этнических меньшинств со стороны государства.

К сожалению, Россия возвращается к авторитаризму, и сегодня ряд учёных даже говорят о фашизме. И это очень грустно. Россия и её жители заслуживают лучшего.

ФН: Что вы думаете насчёт выживания и дальнейшей судьбы этих языков? Переводятся ли они в цифровой формат и может ли это спасти их или некоторых из них? Или более эффективными окажутся иные методы?

VR: I think they will survive. One hundred years ago, we asked the same questions: ”Will these small languages survive?”. They still do. But of course today there are more threats to minority languages, because the volume and power of big majority languages, which are sometimes called ”killer languages” is so huge. Digitalisation and the internet have helped some languages, for example Mordvian or Udmurt. There is a project to make Wikipedia pages in Mordovian languages (in both Erzya and Moksha). And in Udmurtia, there are many interesting linguistic projects, which try to improve the language's situation using the internet.

What is to to be done? That is a difficult question, because it is a political one. For example, these kind of laws you mentioned are very bad for minorities. Over the last 20 years, Russian law has been constantly changed to the detriment of minorities. But we have to hope for the better. Maybe there will be a change in Russia, who knows, maybe quite soon, and Russian politics will again take a more democratic and pluralistic direction.

ВР: Думаю, они выживут. Сто лет назад мы задавались теми же вопросами: «Выживут ли малые языки?» Они до сих пор существуют. Но, разумеется, сегодня малые языки оказываются в большей опасности, поскольку доля говорящих на популярных языках и влияние этих языков (которые иногда называют «языками-убийцами») просто огромна. Цифровизация и интернет спасли некоторые языки, например, мордовский или удмуртский. Существует проект по созданию страниц Википедии на мордовских языках (как на эрзянском, так и на мокшанском). А в Удмуртии есть много интересных лингвистических проектов, цель которых — попытка укрепить позиции языка в интернете.

Что же делать? Это сложный вопрос, потому что он политический. Например, упомянутые вами законы очень вредны для меньшинств. За последние двадцать лет российское законодательство постоянно менялось в ущерб меньшинствам. Но нам следует надеяться на лучшее. Кто знает, может быть, в России очень скоро что-нибудь изменится, и политики этой страны снова возьмут курс на большую демократизацию и плюрализм.

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.