Сирийский конфликт не украдёт у меня Рождество

Marcell Shehwaro reminisces on a Christmas in Syria. Photograph taken in 2009 in Syria by Charles Roffey, shared on flickr under CC BY-NC-SA 2.0

Рождество в Сирии. ФОТО: Charles Roffey, опубликовано на Flickr под лицензией CC BY-NC-SA 2.0

Эта статья публикуется в рамках цикла статей блогера и активистки Марсель Шейваро, описывающего реалии жизни в Сирии в ходе продолжающегося вооружённого конфликта между силами, лояльными к правящему режиму, и оппозиционерами, которые хотят свергнуть его.

Рождество имело особое значение для моей семьи, оно было полно духовных и семейных ритуалов. Детьми моя сестра Лейла и я по очереди караулили ночью Санта-Клауса, чтобы поймать его «в действии». Я не могу точно вспомнить, когда мы поняли, что это был трюк, разыгрываемый нашими родителями, или когда мы нашли все наши письма ему, которые многие годы мы писали, а наши родители аккуратно прятали. Даже когда мы выросли и поняли, что Санты не существует, моя мама настаивала на том, чтобы обмен подарками под ёлкой оставался ежегодным ритуалом. Ритуал, который прекратился, очевидно, когда она покинула нас.

В начале декабря она спрашивала каждого из нас, что нам было нужно, чего мы хотели, и удостоверялась в том, чтобы каждый из нас купил подарки для других. Мы проводили рождественское утро, обмениваясь подарками и письмами, после чего я проводила несколько часов, готовясь. Причёска, макияж, новая одежда. Я продолжала покупать новую одежду — «рождественскую одежду» — каждый год до 28 лет. Я выглядела очень красочно на Рождество. Мои волосы, в противоположность норме, были хорошо уложены. Я пробовала использовать различные цвета для век. Иногда я даже напрягала все силы и рисовала татуировку в виде бабочки на моём плече — «Это Рождество!» Потом я отправлялась на мессу, а затем на вечеринку, куда приходил Санта и давал нам воздушные шарики и шляпы, и мы танцевали под Jingle Bells.

Когда умер мой отец, многие рождественские ритуалы исчезли из нашего дома. Ёлка исчезла, например, но моя мама поддерживала ритуалы любви и дарения подарков, а также продолжала настаивать, чтобы каждый год мы уходили праздновать с друзьями и оставляли её самой себе. Сегодня я жалею о каждом разе, когда я оставляла её одну, подростком уходя праздновать с друзьями.

Когда моя сестра вышла замуж и родила первого ребёнка, к Рождеству вернулся семейный дух, а к моей маме — улыбка. Ритуал украшения ёлки был возрождён, и она праздновала вместе со внуками. Число писем к Санте возросло, и мы все старались придумать новые сценарии для появления Санты и раздачи подарков.

Затем началась революция.

Первое Рождество настолько обычно, насколько возможно. Я пытаюсь игнорировать неминуемую угрозу и праздновать обычное семейное Рождество, пытаясь облегчить страхи моей мамы и её желания, чтобы я была в безопасности.

На следующий год уже невозможно игнорировать всё это. Мой последний день в нашем доме — Новый год. Спецслужбы уже идут по моему следу из-за того, что я писала, и из-за того, что некоторые люди — люди, с которыми я проводила Рождество, распевая песни, танцуя и радуясь — писали спецслужбам обо мне.

Тот день был моим последним днём на западной стороне Алеппо, которая по сей день остаётся под контролем Асада, из-за чего я не могу попасть туда. Я пересекла границу с Турцией и вернулась с освобождённой стороны города. Чтобы пройти границу между двумя территориями, мне пришлось использовать фальшивые документы и замаскироваться головным платком. И, чтобы избежать снайперов режима, целящихся в пересекающих, нам пришлось бежать. Это были самые опасные пять минут. Переход границы без всякой цели, достойной жертвы, помимо «памяти Нового года». Рождество как акт сопротивления — я не собиралась позволить им украсть у меня Рождество.

В следующем году на моём хвосте оказывается ИГИЛ. Очень опасно для меня как для христианки находиться в районах, где они свободно бродят, похищая революционеров, особенно мусульман из их числа. Но, несмотря на опасность, я настаиваю на том, чтобы поставить у себя дома рождественскую ёлку. В военное время не так легко купить рождественскую ёлку.

Я благополучно добралась до другой стороны: «рождественское чудо», быть может. И я отпраздновала Рождество и Новый год с друзьями, которые любили меня настолько, что рискнули праздновать со мной. Затем я вернулась в освобождённую часть Алеппо, нанеся, тем самым, последний визит своему дому, тем улицам и Рождеству, которое я знала.

В то же время в том же году в моём городе случилось ещё одно чудо: мой лучший друг пережил артобстрел на новогодней вечеринке. Я до сих пор благодарна за это. Самое прекрасное чудо в моей жизни.

В следующем году на моём хвосте оказывается ИГИЛ. Очень опасно для меня как для христианки находиться в районах, где они свободно бродят, похищая революционеров, особенно мусульман из их числа. Но, несмотря на опасность, я настаиваю на том, чтобы поставить у себя дома рождественскую ёлку. В военное время не так легко купить рождественскую ёлку. Мне приходится купить её в Турции, по цене, которую я еле могла себе тогда позволить. Я завернула её разные части в одежду и контрабандой провезла до Алеппо. Я спрятала украшения в коробки с тканями. Два часа пути, за которые я напускала уверенный вид на каждом проверочном пункте, чтобы они не стали обыскивать мою одежду и не нашли контрабандную ёлку.

На проверочном пункте ИГИЛ на въезде в город охранник спрашивает: «Для кого этот чемодан?»

Он мой. Я тянусь, чтобы открыть его, но водитель отвечает: «Это для женщины».

Охранник теряет интерес к его обыску, и я благополучно попадаю в Алеппо. Ещё одно чудо? Я не знаю.

Я собираю вокруг себя друзей. Большая их часть наряжает ёлку впервые, и, хотя ритуал не имеет для них религиозного значения, они пришли и остались со мной, чтобы разделить мою радость.

Джавад, самый странный из них, весело говорит: «Христианские праздники действительно замечательны». И мы все смеёмся.

Али, мой друг из Свободной армии Сирии, подходит ко мне с подарком, который он хочет, чтобы я положила под дерево. Я беру его — я ошеломлена. Очень маленький пистолет. Он говорит: «Это ничего. Если они придут за тобой, — он имеет в виду ИГИЛ, — не дай им получить тебя живой».

Сама мысль ужасна. Ужасно, что чья-то любовь к тебе заставляет его так говорить о твоём самоубийстве. Он понимает, что я не могу убить, так что он даже не пытается убедить меня в необходимости самозащиты. Пистолет был, в конце концов, украден, вместе с ноутбуком и другими вещами из дома, и нам никогда не понадобилось использовать его. Чудо, снова.

Сегодня та ёлка лежит в доме в районе Аль-Суккари; в доме, чей владелец заложил его кирпичами перед тем, как мы бежали, не зная куда.

Может быть, именно в этом и состоит Рождество.

В том, чтобы быть наивным среди людей, который любишь, вопреки смерти и одиночеству.

В том, чтобы игнорировать факт, что Санта-Клаус — твои родители.

В том, чтобы пренебрегать возможностью снайперских пуль, чтобы провести канун Нового года с друзьями.

В том, чтобы контрабандой провозить рождественскую ёлку через контрольные пункты ИГИЛ.

В том, чтобы ставить цели на Новый год, зная, что не сможешь их достичь.

В том, чтобы молиться от всего сердца, чтобы двери не были закрыты перед лицами беженцев из твоей страны, как они были закрыты перед лицами Марии и Иосифа в канун Рождества.

В том, чтобы попытаться и суметь найти чудесный путь проникнуть в ужасно болезненное воспоминание и добавить в него любви.

Может быть, именно в этом и состоит Рождество. В том, чтобы быть достаточно наивным, чтобы писать письмо с просьбой о «свободе».

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.