Алексей Сидоренко, директор «Теплицы». Фото автора, используется с разрешения

Global Voices начинают серию публикаций о значимых социальных проектах, развивавшихся в России до войны. СМИ и неправительственная организация «Теплица», поддерживающая российское гражданское общество за рубежом и внутри страны, опубликовала книгу о наиболее влиятельных из них. В этом вступительном материале мы беседуем с основателем и директором «Теплицы», известным активистом Алексеем Сидоренко.

Global Voices (GV): Расскажите, пожалуйста, о вашем проекте. Чем сейчас занимается «Теплица»?

Alexey Sidorenko (AS):  The largest part of our team, unfortunately, had to leave Russia because of the obvious risks.  We have changed our program.  Soon after the beginning of the full-scale invasion I realized that, not even only from the political, ethical or moral view, war is the biggest evil that we have to deal with.  

From the point of view of the non-governmental sector, war is the biggest factor destroying any social impact that could be potentially achieved by any non-profit— be it human rights, ecology, animal protection, orphan children, or domestic violence. In other words, the war has such a serious all-consuming effect that, in theory, it does not make sense to support any initiatives by and large. I said, in theory, because, despite a serious pivot towards anti-war activity, we still kept some parts of our activities aimed at civil society. 

An anti-war pivot was significant. We thought that because our resources are relatively limited, we have to do the maximum possible, in particular, active things, in order to help the anti-war movement on the one hand and to help save the civil society which really had not stayed neutral, which had also expressed a position on this issue. 

Of course, inside Russia there’re still organizations that keep doing very important work event though they haven’t loudly declared as anti-war. We don’t know what happens with them and what dangers they’re exposed to. We know that there was a story with the petition of 300 civic organizations, and a lot of them had not received presidential grants afterwards and they were approached by the secret services. Some of the managers of those organizations had to leave the country afterwards. 

We decided not to put any accusatory labels on those who stayed silent about the war. And yet, in our programming, given our limited resources, we just decided not to provide any extra services to the organizations without values that correspond with ours. And democracy, empathy, human rights, and denouncing of the war are among them. 

Previously we based our active assistance on whether organizations serve one of the [UN's] Sustainable Development Goals (SDGs). Since February 2022, just serving the SDGs is not enough, and we only help those organizations that accept our values. Of course, everybody can still read our website or our Open Source products, but participation in the events or receiving consultations requires accepting our values.

After the beginning of the full scale invasion, civil society’s requests have changed greatly — namely everybody became concerned with digital and complex security, as well as some everyday life-related issues, like relocation. We tried to accommodate those requests by investing more time in digital security consultations, articles, and videos. 

Another important element our activity were conferences “Internet Without Borders” initiated by a Canadian non-profit eQualitie — we’ve been the organizing partner for the last 5 conferences and travelled accross half of Europe with the program that educates about cybercensorship, splinternet, VPNs, etc. Because the first thing that the Russian authoritarian government did after the beginning of the full-scale invasion, was to censor all independent media. Teplitsa itself got blocked in October 2022. We believe that very soon, Russia will start blocking YouTube and might introduce the so-called ‘whitelists.’ 

Алексей Сидоренко (АС): Большая часть нашей команды, к сожалению, была вынуждена покинуть Россию из-за очевидных рисков. Мы изменили нашу программу. Вскоре после начала полномасштабного вторжения я понял, что не только с политической, этической или моральной точки зрения война — самое большое зло, с которым нам приходится иметь дело.

С точки зрения неправительственного сектора война — самый мощный фактор, разрушающий любое социальное влияние, которое потенциально может быть создано некоммерческой организацией в любой сфере, будь то права человека, экология, защита животных, дети-сироты или насилие в семье. Иными словами, война оказывает такой серьёзный всепоглощающий эффект, что, теоретически, поддерживать какие-то инициативы не имеет смысла. Я сказал теоретически, потому что, несмотря на масштабный разворот в сторону антивоенной деятельности, мы всё же сохранили некоторые проекты, направленные на гражданское общество.

Антивоенный крен значителен. Мы решили, что, поскольку наши ресурсы относительно ограничены, мы должны сделать максимально возможное, в частности, активное, чтобы, с одной стороны, поддержать антивоенное движение, и, с другой, помочь спасти гражданское общество, которое не осталось нейтральным и выразило свою позицию по этому вопросу.

Конечно, внутри России ещё есть организации, которые продолжают выполнять очень важную работу, хотя и не заявляют во всеуслышание, что они антивоенные. Мы не знаем, что с ними происходит и каким опасностям они подвергаются. Мы знаем, что была история с петицией 300 общественных организаций, после чего многие из участников не получили президентских грантов и к ним пришли спецслужбы. Некоторым руководителям этих организаций впоследствии пришлось покинуть страну.

Мы решили не навешивать обвинительных ярлыков на тех, кто молчал о войне. И всё же, в наших проектах, учитывая наши ограниченные ресурсы, мы просто выбрали не предоставлять никаких дополнительных услуг организациям, ценности которых не соответствуют нашим. Среди этих ценностей — демократия, сочувствие, права человека и осуждение войны.

Ранее наша активная помощь базировалась на том, служат ли организации одной из целей устойчивого развития ООН (ЦУР). С февраля 2022 года недостаточно просто следовать ЦУР, теперь мы помогаем только тем организациям, которые принимают наши ценности. Конечно, каждый по-прежнему может читать наш сайт или использовать наши продукты с открытым исходным кодом, но участие в мероприятиях или получение консультаций требует принятия наших ценностей.

После начала полномасштабного вторжения запросы гражданского общества сильно изменились: всех стала волновать цифровая и комплексная безопасность, а также некоторые бытовые вопросы, например, переезд. Мы попытались удовлетворить эти запросы, потратив больше времени на консультации по цифровой безопасности, статьи и видео.

Ещё один важный элемент нашей работы — конференции «Интернет без границ», инициированные канадской некоммерческой организацией eQualitie. Мы были партнёром-организатором последних пяти конференций и объездили пол-Европы с программой о киберцензуре, сплинтернете, VPN и прочем. Потому что первое, что сотворила российская авторитарная власть после начала полномасштабного вторжения, — подвергла цензуре все независимые СМИ. Сама «Теплица» была заблокирована в октябре 2022 года. Мы полагаем, что очень скоро Россия начнет блокировать YouTube и может ввести так называемые «белые списки» [анг].

GV:  Мы хотели бы рассказать нашей аудитории о проектах, вошедших в книгу, которые вы поддерживали до войны. Продолжают ли они работу, и какие из этих гражданских проектов наиболее успешны в России?

AS: I think that probably from those participants that I remember, there are four examples of very effective teams that continue to live and work despite all the dangers and hurdles of working in the authoritarian country. The first one I am thinking about is OVD-Info — we know that they do a lot, they have a large network of activists, and lawyers. Their activity, of course, has changed but nevertheless, we know and feel that they are present in the field and support the activists and regular people in the field.   

The second example is about Grigoriy Sverdlin, a successful non-profit manager, who for a long time was the executive director at Nochlezhka, a Saint-Petersburg organization that helps homeless. He left Russia right after the war began and founded “Idite Lesom” [Go by the forest], an organization that helps everybody to flee from the country, escape mobilization, and therefore fighting against Ukrainians. His organization helped hundreds (if not thousands) of people who decided to flee Russia. As in Nochlezhka, Sverdlin is very competent and he’s using  elements of automation in their activities as well as very effective, creative marketing.  

As the third example we cited Navalny’s Team. As you know, Navalny’s Team still does a wide range of activities, while Navalny himself is in jail. Lately, they have made an online platform through which one may organize some actions, do activism. Navalny himself started some of the first civic tech projects (like Rospil, Rosyama, etc.). Despite the fact that the Russian government announced them ‘undesirable’ and ‘extremist’ thus creating them very dangerous to cooperate with, they still have massive support in and outside the country. 

Finally, I’d like to mention the Declarator project by Transparency International Russia — it’s an aggregator of tax declarations submitted by the government officials and PEPs (politically exposed persons).  I really like this project because in these conditions of [un] transparency of the last pre-invasion years, it managed to gather data systematically illustrating a horrible situation with income inequality tied to corruption and nepotism. Almost everybody from Transparency Russia had to leave the country. Despite the exile, the organization managed to transfer their data, to save the platform, to save the community of people who worked on analyzing and enriching this data.

АС: Среди тех участников, которых помню лично я, есть четыре примера очень эффективных команд, которые продолжают существовать и действовать, несмотря на все опасности и препятствия для работы в авторитарной стране. Первое, что приходит в голову, это «ОВД-Инфо» — мы знаем, что они много делают, у них большая сеть активистов, юристов. Их деятельность, конечно, изменилась, но тем не менее мы знаем и ощущаем их присутствие и поддержку активистов и обычных людей в стране.

Второй пример — Григорий Свердлин, успешный руководитель НКО, который долгое время был исполнительным директором петербургской организации помощи бездомным «Ночлежка». Он уехал из России сразу после начала войны и основал организацию «Идите лесом», которая помогает бежать из страны, избежать мобилизации и тем самым не сражаться с украинцами. Его организация помогла сотням (если не тысячам) людей, решивших бежать из России. Свердлин очень компетентен и, как и в «Ночлежке», использует в работе элементы автоматизации, а также очень эффективный, креативный маркетинг.

Третий пример — команда Навального. Как известно, хотя сам Навальный находится в СИЗО, его команда по-прежнему работает. В последнее время они сделали онлайн-площадку, с помощью которой можно организовывать какие-то акции, заниматься активизмом. Сам Навальный запустил несколько первых гражданских техпроектов (например, «Роспил», «Росяма» и т.д.). Несмотря на то, что российское правительство объявило их «нежелательными» и «экстремистскими», что сделало опасным сотрудничество с ними, они по-прежнему пользуются огромной поддержкой в стране и за её пределами.

Напоследок хотелось бы отметить проект «Декларатор» от Transparency International Russia [анг, pdf] — агрегатор налоговых деклараций, подаваемых государственными чиновниками и политически значимыми лицами. Мне очень нравится этот проект, потому что в условиях [не]прозрачности последних лет до вторжения на этой площадке удалось систематически собирать данные, иллюстрирующие ужасную ситуацию с финансовым неравенством, завязанным на коррупции и кумовстве. Почти всем сотрудникам Transparency Russia пришлось покинуть страну. Несмотря на изгнание, организации удалось передать свои данные, спасти платформу, сохранить сообщество людей, которые работали над анализом и приумножением этих данных.

GV: Как вы считаете, сохранилось ли в России ещё какое-то гражданское общество, и если да, то как оно работает?

AS: There is civil society in Russia, of course, and it is going underground, more and more so. Some people leave, some go to jail. The Russian government strikes Russian civil society with the same regularity as it strikes Ukraine with missiles. But as Ukraine gets angrier and more resilient with every ballistic missile hitting its ground, I believe so does the Russian civil society — but it is much more difficult to see it at the moment. Human rights defenders on the ground operate in silence, using anonymity — therefore it’s difficult to say what is really happening. Those who have fled, at least it seems so, adapt and try to institutionalize, start new project. All these activities take time, and unfortunately, look (especially for the observers from Ukraine) insufficient. But knowing the situation on the inside — it seems like a lot is happening.

АС: Гражданское общество в России, конечно, есть, но оно всё больше и больше уходит в подполье. Кто-то уезжает, кто-то попадает в тюрьму. Российское правительство бьёт по российскому гражданскому обществу с той же регулярностью, с какой оно наносит ракетные удары по Украине. Но по мере того, как Украина становится всё более злой и устойчивой с каждым ударом баллистической ракеты о её землю, я полагаю, что и российское гражданское общество тоже, просто в данный момент это гораздо труднее увидеть. Правозащитники на местах действуют в тишине, прикрываются анонимностью — поэтому сложно сказать, что происходит на самом деле. Те, кто уехал, по крайней мере, так кажется со стороны, адаптируются и пытаются оформиться официально, начать новый проект. Все эти мероприятия требуют времени и, к сожалению, выглядят (особенно для наблюдателей из Украины) недостаточными. Но если знаешь ситуацию изнутри — очевидно, что многое происходит.

GV: Что могут сделать иммигрировавшие из России активисты, чтобы изменить ситуацию на войне или внутри России?

AS: I think there are a lot of good ways to bring change. First of all, we see that a lot of people are becoming volunteers in various activist projects that help Ukraine.  For example, some help Ukrainians to leave Russia, to return them home or to a safe space. Some fundraised during the winter months to purchase personal heaters. People I know volunteer in the Polish town of Przemyśl and help the Ukrainian refugees to move further to Europe. Russian investigative journalists publish more and more data instrumental in persecuting all those who are directly involved in crimes against Ukraine and in supporting the regime. 

All across the world active Russians have participated in the pro-Ukrainian protests. Some are involved in finding evidence needed to impose sanctions against the regime.  Those who stay in Russia, contribute in just talking to their family, friends, acquaintances about the war and changing people’s views towards it. 

At the end of our latest event ‘Scaling Solidarity,’ we have come to the understanding of a concept of ‘micro-conversation.’ An activist inside the country can have a ‘micro-conversation’ while being on a metro or while performing any routine transaction. It’s important to connect with a person and try to convey a horrible destructive effect that the war has not only on Ukrainians but on the Russian society itself. A random person might not be particularly empathetic towards Ukrainians (even though it’s obvious that they’re undoubtedly the most affected victims of the Russia’s aggression) but they might be more empathetic towards the ways of its own country.

АС: Думаю, есть много хороших способов менять ситуацию. Во-первых, мы видим, что очень много людей становятся волонтёрами в различных активистских проектах, которые помогают Украине. Например, некоторые помогают украинцам уехать из России, вернуть их домой или в безопасное место. Другие собирали средства в зимние месяцы на покупку обогревателей. Мои знакомые работают волонтёрами в польском городе Пшемысль и помогают украинским беженцам продвигаться дальше в Европу. Российские журналисты-расследователи публикуют всё больше данных, помогающих преследовать тех, кто непосредственно причастен к преступлениям против Украины и к поддержке режима.

Активные россияне по всему миру участвовали в проукраинских протестах. Некоторые занимаются поиском доказательств, необходимых для введения санкций против режима. Те, кто остаётся в России, помогают уже тем, что просто рассказывают своим родным, друзьям, знакомым о войне и меняют отношение людей к ней.

В конце нашего последнего мероприятия «Масштабирование солидарности» мы пришли к пониманию понятия «микроразговор». Активист внутри страны может вести «микроразговор», находясь в метро или выполняя любые рутинные действия. Важно установить контакт с человеком и попытаться передать тот ужасный разрушительный эффект, который война оказывает не только на украинцев, но и на само российское общество. Случайный человек может быть не особенно сочувствующим украинцам (хотя они, несомненно, являются наиболее пострадавшими жертвами российской агрессии), но он может испытывать глубокие чувства по отношению к собственной стране.