Это интервью — часть Undertones, информационного бюллетеня Global Voices Civic Media Observatory. Узнайте больше о нашей миссии [анг], методологии [анг] и общедоступных данных [анг]. Вы можете подписаться на Undertones [анг].
Аналитики* Civic Media Observatory прочёсывают интернет в поисках медиаматериалов, которые можно выделить, записать и исследовать. Это вдохновляющий процесс документации живых человеческих историй. Однако спустя почти шесть месяцев после вторжения России в Украину, российская медиаэкосистема, похоже, выдохлась. Темы и истории постоянно повторяются, словно карусель. Такие наполненные жизнью в самом начале, голоса против войны теперь утихли.
Об этом феномене и последних находках в области антивоенной деятельности как онлайн, так и офлайн рассказывает в интервью Мелиссе Вида один из наших русских аналитиков. Мы сохранили анонимность исследователя в целях его безопасности и отредактировали интервью для краткости.
Мелисса Вида (МВ): Как сейчас выглядит антивоенное движение?
Researcher (R): Well, firstly there is no movement. I would not say that there is a movement like the revolutionary movement in Ukraine in Maidan. There are decentralized activities that pop up here and there, inside and outside of Russia. Sometimes they are connected to each other, but most often they are not. There is not much attempt to centralize these actions, because it is impossible to centralize. Leaders are either in jail or in exile, all the pre-war movements were destroyed by the state right after the invasion.
For example, there is the feminist anti-war resistance, a decentralized organization of women who act independently. Artists [like film director Yekaterina Selenkina] have done performances, like when she was carrying a baby doll covered in blood to remind people of the war in the Moscow metro station. There are others who do art installations to represent the victims of bombings. Then, there are unrelated initiatives, like the guerilla actions of those who destroyed railroads that deliver weapons to Ukraine. Many people act secretly, however.
Аналитик (А): Ну, во-первых, нет никакого движения. Не могу сказать, что существует движение, подобное революционному в Украине на Майдане. Есть децентрализованная активность, проявляющаяся то тут, то там, внутри и за пределами России. Иногда активисты связаны друг с другом, но чаще всего нет. Не так много попыток централизовать эти действия, потому что сделать такое невозможно. Лидеры либо в тюрьме, либо в ссылке, все довоенные движения были уничтожены государством сразу после начала вторжения.
Например, есть феминистское антивоенное сопротивление [анг], децентрализованная организация женщин, действующих независимо. Творческие люди [например, режиссёр Екатерина Селенкина] устраивают перформансы, например, когда автор носила окровавленную куклу по вагонам на станции московского метро, чтобы напомнить людям о войне. Есть те, кто создаёт арт-инсталляции, изображающие жертв взрывов. Затем идут несвязанные инициативы, вроде партизанской активности, когда участники разрушали железные дороги, по которым в Украину доставляется оружие. Однако многие люди действуют тайно.
МВ: Каковы антивоенные нарративы в онлайн-пространстве в наши дни?
R: There are fewer new narratives going public online. There are some older narratives, like the ones stating that “war is bad” and sharing horror stories. Narratives criticizing the Western role in the war are also still alive. Russian celebrities who have stayed in Russia continue to ignore the war altogether and post photos of travel and parties. We are not able to pick up on a lot of new narratives.
Perhaps there is less information because it’s summer, but mainly people are [sigh]. I am part of this universal exhaustion. The human psyche cannot absorb this much and still be stable and remain emotionally involved. I think this is what is happening with people who are terrified and disgusted; they are exhausted.
Also, people inside Russia speak out less because, well, some of them are in jail or facing court processes, so obviously they can’t produce things. Though actually, many of those under arrest write antiwar statetments on posters while in court, even though they are being sentenced to years in prison.
People in Russia are also more fearful about expressing themselves about the war because there are fewer voices than before. So there is more risk of being caught and put in jail.
А: В интернете становится всё меньше новых нарративов. Курсируют несколько более старых идей, например, о том, что «война — это плохо», и предлагающих ужасные истории. Материалы, критикующие роль Запада в войне [анг], также всё ещё актуальны. Российские знаменитости, оставшиеся в России, продолжают совершенно игнорировать войну и публикуют фотографии из путешествий и с вечеринок. Мы не в состоянии найти много новых нарративов.
Возможно, информации меньше, потому что сейчас лето, но в основном люди просто… [тяжёлый вздох]. Я — часть всеобщего истощения. Человеческая психика не может впитать так много и при этом оставаться стабильной и эмоционально вовлечённой. Я думаю, это то, что происходит с людьми, которые напуганы и испытывают отвращение, — они истощены.
Кроме того, люди в России меньше высказываются, потому что… некоторые сидят в тюрьме или предстали перед судом, поэтому, очевидно, они не могут что-то создавать. Хотя на самом деле многие из арестованных пишут антивоенные высказывания на плакатах прямо в суде, даже несмотря на то, что их приговорили к годам лишения свободы.
Люди в России также боятся говорить о войне, так как голосов стало меньше, чем раньше. Выше риск быть пойманным и посаженным в тюрьму.
МВ: С какими последствиями сталкиваются антивоенные демонстранты?
R: Some people get fined, others go straight to jail, it’s pretty random. But it’s not only about speaking out. There was a philosophy professor who was recently fined the equivalent of a monthly salary for putting the “sad emoji” on an anti-war post. It’s a representative case of what is going on. There are groups of pro-government activists who monitor “smiles” and “likes” and report them to the authorities.
In another case, there was a schoolteacher who tried to take the “Z” word off the wall. Her school kids and parents reported her to the police and she was fined. Speaking against the war can be punished by your coworkers or your family.
A lot of the people put in jail were not activists; some were marketing managers, and others were business owners. It’s very random. I think it’s safer to be a big figure when speaking against the war, as they are more likely to get support. But often it is those who are very unprotected who are targeted; they don’t have as much media attention.
А: Некоторых штрафуют, других сразу сажают в тюрьму, это сложно предсказать. Но дело не только в высказываниях. Одного профессора философии недавно оштрафовали на сумму, эквивалентную месячной зарплате, за размещение грустного смайлика под антивоенным постом. Это типичный пример того, что происходит. Есть группы провластных активистов, которые отслеживают смайлы и лайки и сообщают о них властям.
В другом случае школьная учительница пыталась снять со стены символ «Z» [анг]. Её ученики и родители сообщили об этом в полицию, и она была оштрафована. Наказания за выступления против войны могут потребовать ваши коллеги или семья.
Многие люди, посаженные в тюрьму, не были активистами; среди них менеджеры по маркетингу и владельцы бизнеса. Это непредсказуемо. Я думаю, что безопаснее быть крупной фигурой, когда выступаешь против войны, так как у таковых больше шансов получить поддержку. Но часто мишенью становятся те, кто совершенно не защищён; им СМИ не уделяют столько внимания.
МВ: Возможно ли узнать, какие антивоенные действия ведутся?
R: Apart from the public work of guerrillas and feminist women, or the anti-war statements of people in court, it's hard to know all that is being done, because journalism is nearly dead, even though there is still a lot going on in spite of circumstances. It's hard to understand the scale of anti-war actions. There are no people to cover it, because it’s punishable to even cover it.
But still, there is some news here and there. There are some initiatives that try to compile a list of activist movements. And there are some activities and small acts of rebellion, like taking out the “Z” symbols from walls and institutions or posting anti-war statements in the form of graffiti. This is ongoing. For example, there was a poem stating how everything is forbidden in Russia and is anti-war, and it was painted over in a day. There are still actions, it is not dead land.
А: Кроме публичной работы партизан и женщин-феминисток или антивоенных заявлений людей в судах, сложно узнать о том, что делается, потому что журналистика почти мертва; хотя многое происходит, несмотря на обстоятельства. Масштабы антивоенных акций оценить сложно. Прикрывать некому, потому что даже прикрывать теперь наказуемо.
Но тем не менее, здесь и там просачиваются новости. Есть инициативы, участники которых пытаются составить список активистских движений. И есть некоторые проекты и небольшие возмущения, как то снятие символов «Z» со стен и учреждений или размещение антивоенных заявлений в виде граффити. Это не прекращается. Например, было стихотворение о том, что в России всё запрещено и против войны, но его закрасили за день. Выступления продолжаются, земля не вымерла.
МВ: Каковы сейчас надежды и ожидания?
R: [Sigh]. No one has hopes or expectations, people just survive and pull through. They do what they can afford to do. Everyone is realistic. We cannot stop the war with anti-war activities, except perhaps for these guerrillas that destroy the railroads. It’s more something that people feel like they have to do because they do not support the war. In my perception, they do it out of moral obligation. Some people might have some hope that they can change something, but it’s not publicly discussed.
Many people in Russia support the war. The feminist anti-war resistance puts a lot of effort into trying to open the eyes of pro-war people to what is happening. Their hope is to change common attitudes, bit by bit, inside Russia.
А: [вздыхает]. Ни у кого нет надежд и ожиданий, люди просто выживают и пытаются пройти через это. Делают то, что могут себе позволить. Все реалисты. Мы не можем остановить войну антивоенными действиями, за исключением разве что этих партизан, разрушающих железные дороги. Это скорее то, что люди чувствуют, что должны делать, потому что они не поддерживают войну. В моём понимании, ими руководит моральный долг. У некоторых людей, возможно, остаётся надежда, что они могут что-то изменить, но публично это не обсуждается.
Многие в России поддерживают войну [анг]. Феминистское антивоенное сопротивление прилагает много усилий, пытаясь открыть глаза сторонникам войны на происходящее. Они надеются постепенно изменить сложившиеся внутри России взгляды.