Фотоколлаж казахстанского ЛГБТ-журнала Kok.team [1]. Изображение использовано с разрешения.
Конфликт между лесбиянкой-активисткой и бойцом-тяжеловесом породил яростные дискуссии в социальных сетях Казахстана, обнажив глубокие расколы во мнениях о национальной идентичности среди молодёжи центральноазиатской страны.
В середине мая 2020 года казахский боец-тяжеловес Куат Хамитов начал публиковать в своём Twitter-аккаунте сообщения с призывами к убийствам и изнасилованиям членов ЛГБТК-сообщества, включая, например, такие:
почему есть отстрел бродячих собак, но нет отстрела педиков?
— Kuat Khamitov (@Kuat_Khamitov) May 22, 2020 [2]
Это привлекло внимание Нурбиби Нуркадиловой, ЛГБТКИ-активистки, ответившей Хамитову 17 мая, в Международный день [3] борьбы с гомофобией, трансфобией и бифобией. Она написала борцу длинное письмо [4] в своём Instagram — пост уже собрал почти 3000 комментариев.
В её письме, в частности, говорится:
Я являюсь открытым представителем ЛГБТ+ сообщества!
И своим заявлением, вы оскорбили меня, моих друзей и моего любимого человека! Что в вашем понимании, «такие люди хуже собак»? Вы сравниваете мои человеческие права, права гражданина этой страны, с собачьими — то есть, считаете меня бесправной? Своими высказываниями, вы откидываете страну назад! Вы препятствуете развитию!
Нуркадилова говорит [5], что после публикации поста стала получать угрозы от спортсменов и фанатов единоборств:
В срочном порядке мне пришлось сменить место жительства, меня эвакуировали правозащитники. Я сменила квартиру, потому что ко мне домой начали заявляться незнакомые люди.
Она очевидно многих задела за живое, и причина косвенно затронута в её изначальном посте: молодёжь Казахстана иногда радикально по-разному видит путь, который должна избрать их страна.
(Пере)изобретение «традиционных ценностей»
В идеологическом вакууме, оставшемся после распада СССР в 1991 году, некоторым постсоветским государствам нужно было выстроить альтернативные нациообразующие нарративы. Это была непростая задача: многие бывшие советские республики обладали лишь краткой историей в качестве современных национальных государств, их интеллектуальные элиты были сметены чистками сталинской эпохи в 1930-е годы, а в установленном советскими властями этническом балансе сил приоритет отдавался этническим славянам и русскоговорящим. Казахстан не был исключением.
Относительная идеологическая мягкость времён перестройки в середине 1980-х годов позволила всплыть на поверхность новым дискурсам, жёстко подавлявшимся в предыдущие десятилетия. Из новых дискурсов тот, что повлёк за собой самые серьёзные последствия, касался религии и национальной идентичности.
Поэтому к моменту, когда Казахстан обрёл независимость в 1991 году, фундамент для этнонационального возрождения закладывался уже на протяжении нескольких десятилетий. Местные жители попытались вернуть в жизнь религиозные и консервативные социальные нормы и модели, которые они могли определить как одновременно несоветские и незападные. Граждане выступили за возвращение к воображаемой и изобретённой «традиционной» модели патриархата, гетеронормативности и жёстко определённых гендерных ролей. Эту тенденцию можно было наблюдать по всему постсоветскому пространству, от Центральной Азии до Кавказа и самой России.
В подобной трактовке казахского общества ЛГБТК-люди — чужаки. Хотя однополые сексуальные отношения были декриминализованы в 1998 году, в законодательстве [6] до сих пор нет положений о защите от дискриминации на основании сексуальной ориентации или гендерной идентичности; по данным Human Rights Watch, преступления на почве ненависти к ЛГБТК-людям не редкость [7] [анг]. Между тем религиозные лидеры как исламской (около 70 процентов населения), так и православной общины часто оказывают серьёзную поддержку гомофобному дискурсу [8] [анг].
Но некоторые молодые казахстанцы [9] — как и сама Нуркадилова — отвергают эти ценности.
Global Voices спросили Данияра Сабитова и Анатолия Черноусова, основателей Kok.team [10], трехъязычного казахстанского онлайн-журнала об ЛГБТ, что, по их мнению, конфликт между Нуркадиловой и Хамитовым говорит о мировоззрении казахстанской молодёжи:
Мы еще раз убедились, что в Казахстане существуют два лагеря людей, которые радикально противостоят друг другу, когда речь заходит о правах человека в контексте ЛГБТ. Их борьба очень важна, потому что ведется она на поле третьего лагеря — людей, которые пока не определились.
Тем не менее Сабитов и Черноусов говорят, что этот скандал по-своему уникален:
То, что у Нурбиби большая стабильная лояльная аудитория подписчиков, которая только растет — вот это может быть индикатором того, что у части молодежи есть запрос на новых героев. Это первая ЛГБТ-активистка не из числа «купленных Америкой городских сумасшедших», как думают о нас, а активистка с большим социальным капиталом.
Музыка против стереотипов
В последние годы музыка стала важным пространством, в котором молодёжь Казахстана поднимает вопросы идентичности и гендерного неравенства. Одна из групп, сыгравших важную роль в этих обсуждениях, — это невероятно популярный вдохновлённый K-попом бойзбенд Ninety One [11]. Группа поёт практически исключительно на казахском, и то, как она представляет себя публике, демонстрирует интерес её членов к подрыву гендерных стереотипов и идентичностей. Одно только это видео собрало пять миллионов просмотров — что весьма значительно, учитывая, что в Казахстане проживает 18 миллионов человек [12].
Тот факт, что подобная группа смогла стать культурной иконой, очень важен для современного Казахстана. Евгения Плахина, участница Global Voices, близко наблюдающая за популярной культурой страны, стала сопродюсером документального фильма [13] о Ninety One, который представляет собой попытку расширить дискуссии вокруг ролевых моделей казахстанской молодёжи. Она поделилась с Global Voices своими мыслями о важности группы для обсуждения гендерной идентичности в Казахстане:
Группа Ninety One появилась, когда в Казахстане полным ходом шел процесс ре-традиционализации — перепридумывания традиционных ценностей. Почему они стали причиной ожесточенных дебатов? Во-первых, у них очень много фанатов по сравнению с другими казахскими группами – около 600 тысяч подписчиков на YouTube, около 575 тысяч подписчиков в Instagram. Во-вторых, они выглядят не так, как канонически должен выглядеть казахский мужчина – сережки в ушах, крашеные волосы, яркая одежда. В третьих, за это они очень нравятся девушкам и женщинам, уставшим от образа казахского мачо. В четвертых, против них сложно использовать риторику, что все зло приходит с Запада. K-Pop, который в Казахстане, превратился в Q-Pop пришел к нам с Востока. В пятых, ребята поют на казахском и собирают вокруг себя ту аудиторию, которую хотели подмять под себя традиционалисты.
Фанаты Ninety One открыты для новых идей и не хотят строить такое общество какое строили их предки 200 лет назад. Конец 1990-х в Казахстане,был временем относительной свободы. В мои студенческие годы популярной была MC Гуль [14] — женщина, читающая рэп (кто бы мог подумать!). В казахоязычной среде, я думаю, это была группа «Орда [15]». Именно оттуда вышел продюсер группы Ninety One — Ерболат Беделхан.
Можно даже сказать, что Ninety One были более успешны, чем правительство Казахстана, в поощрении использования казахского языка: группа поёт почти только на казахском и пропагандирует нововведённый латинский алфавит. Хороший пример — это видео, уже собравшее на YouTube больше 200 тыс. просмотров:
Возможно, главный посыл письма Нуркадиловой заключался в том, что казахская культура принадлежит не только националистам и традиционалистам — и что исследование и жажда поиска новых путей и изобильных земель не являются чем-то новым для крупнейшей страны Центральной Азии.