Шесть регионов Африканского Союза [Изображение: Sahel and West African Club]
Это определённо не первый раз, и точно не последний, когда под вопрос ставится «африканскость» северных африканцев. Так, в июле 2015 года The Guardian сообщила [3] [анг], будто нигериец Чигози Обиома — «единственный африканский писатель» в лонг-листе Букеровской премии того года, хотя среди 13 шортлистеров значилось имя Лайлы Лалами [4] из Марокко.
Отсюда встаёт вопрос: отчего жителей Африки к северу от Сахары часто не признают за «истинных» африканцев?
К северу и югу от пустыни
Термином «Африка южнее Сахары [5]» принято именовать 46 стран, что расположены к югу от крупнейшей пустыни Земли. Страны же, находящиеся северней Сахары, вместе с Суданом, включены в географический и геополитический акроним MENA [6] (Ближний Восток и Северная Африка), ибо культурные, языковые и религиозные черты скорей роднят их с Ближним Востоком, чем с южными соседями.
Эта граница неизменно разжигает [7] [анг] огонь дебатов [8] [анг] в кругах африканских интеллектуалов. Одни слышат в ней отзвуки колониальной эпохи [8] [анг], посеявшей рознь меж регионами, другие утверждают, что истоки разлома уходят в более глубокое прошлое.
Концепт Африканского Союза
Африканский Союз [9] — альянс, теоретически призванный сплотить континент, — включает в себя 55 суверенных государств [10] [анг] и разделен на пять [11] [анг] регионов: северный, южный, западный, восточный и центральный. В число стран Северной Африки входят семь: Алжир, Египет, Ливия, Мавритания, Марокко, Сахарская Арабская Демократическая Республика и Тунис.
Краеугольным камнем АС служит панафриканизм [12], интеллектуальное движение, чьей идеей было сплочение африканских стран для противодействия колониальному захвату [13] [анг]. Ключевыми фигурами, вставшими у истоков [14] [анг] Организации африканского единства, что затем была переименована в Африканский Союз, были главы пяти государств — трое из Африки южней Сахары, двое из Северной Африки: Кваме Нкрума [15], будущий первый президент Ганы, Секу Туре [16] от Гвинеи, Леопольд Сенгор [17] от Сенегала, Гамаль Абдель Насер [18] от Египта и Ахмед бен Белла [19] от Алжира.
Таким образом, северо-африканские политики сыграли важную роль в формировании Африканского союза — самой важной геополитической организации на континенте.
«Белые» северяне и «черные» южане
Тем не менее, многие граждане Северной Африки причисляют [20] [анг] себя скорее к арабам [21] или арабам-мусульманам, нежели к африканцам. Египетская журналистка Шарира Амин отмечает, что «страны к югу от Сахары испокон веков считались подлинно „африканскими“, а север принято характеризовать как исламский, ближневосточный или средиземноморский». Опросив сотни египтян из разных социальных кластеров, Амин резюмирует их взгляды на свою идентичность:
My question raised a few eyebrows among people on the streets, the majority of whom replied ‘I’m a Muslim Arab, of course’ or “an Arab Muslim.’ They shrugged their shoulders and looked perplexed as they responded for wasn’t it an already-known fact that Egyptians are Arabs and that Egypt has a majority Muslim population? A few of the interviewees said that they ‘were descendants of the Pharoahs’ but surprisingly, none in the sample interviewed thought of themselves as Africans.
Заслышав мой вопрос, люди на улице изумленно вскидывали брови и отвечали «Я араб и мусульманин, само собой» или «Мусульманин и араб». В недоумении, они пожимали плечами — разве не очевидно, что в Египте живут арабы, а большинство населения исповедует ислам [22]? Парочка опрошенных нарекли себя «потомками Фараонов», но, как ни странно, никто из респондентов не назвался африканцем.
«Меня не удивляет скептицизм (тем более в кругу жителей Африки южней Сахары) касаемо нашей „африканскости“», — заявила Афеф Абруги [23] [анг], уроженка Северной Африки и одна из редакторов раздела MENA в Global Voices:
I come from Tunisia, and most Tunisians would identify as Arabs. There is this joke in Tunisia which says that Tunisians only feel African when our national team is playing in the African Cup of Nations. I don’t remember in school that we learnt that Tunisia was not ‘’African’’ but the country’s Arab- Muslim identity is emphasized, particularly in politics.
To give an example, in its preamble the 2014 Tunisian Constitution refers several times to the country’s Arab and Muslim identities, and only once to Africa. Of course, I understand why Tunisians would mostly identify as Arabs because of the language element. Growing up as a child it’s Syrian, Egyptian and Lebanese series and music that were on our televisions. This, however, is unfortunate because identifying as an Arab does not prevent one from also identifying as an African. Africa is diverse and we should celebrate that, instead of putting a label on what an African is.
Я родом из Туниса [24], и большинство моих сограждан считают себя арабами. В народе бытует шутка — мол, тунисцы чувствуют принадлежность к Африке только тогда, когда наша футбольная сборная играет в Кубке африканских наций [25]. Не помню, чтобы в школе нам говорили, что Тунис — «не Африка», но есть упор на арабо-мусульманскую идентичность, особенно в политике.
Скажем, в преамбуле к Тунисской конституции 2014 года арабская и мусульманская идентичности упоминаются несколько раз, тогда как слово Африка звучит лишь один. Конечно, я осознаю, что многие называют себя арабами в свете языкового фактора. Во времена моего детства по телевизору шли ливанские, сирийские и египетские сериалы, транслировалась музыка именно этих стран. Но это меня огорчает, ведь можно называть себя арабом и африканцем одновременно. Африка многолика, и мы должны этому радоваться, а не вешать друг на друга ярлыки.
Для жителей Северной Африки термин «африканский» может, помимо прочего, быть связан с властью и влиянием. Обретя независимость, страны вроде Египта [26] и Алжира [27] равнялись на Ближний Восток в вопросах государственного строя и на Европу в экономических аспектах.
Волонтер Global Voices, египтянка Раван Гариб [28] [анг], взглянула на проблему через призму недавних трений между Египтом и Эфиопией по поводу ГЭС Хидасэ [29]:
… [the] Egypt regime's attitude of looking down towards Ethiopia ruined an amazing opportunity to collaborate and revive the African Union concept of the '60s. I think that the sense of detachment from Africanity among Egyptians comes from the lack of believing in a truth that's no longer factual or tangible. We're Africans, yes. The list-song of African countries the Nile River crosses was one of the first history lessons we learned in elementary school, some of us may even still remember it by heart so well, but over the last three decades the only time we were reminded we were Africans, we were referred to as Africans was during the Africa Cup of Nations.
Манера нашего режима смотреть на Эфиопию [30] сверху вниз вбила клин в потенциально крепкое партнерство и свела к нулю шансы возродить мощь Африканского Союза образца 60-х. Полагаю, ощущение автономии от континента в головах египтян связано с утратой веры в идею, которая сегодня существует лишь номинально. Да, мы все еще африканцы. Наверняка многие на зубок помнят детскую песенку — список стран, через которые протекает Нил [31], ведь это первое, чему нас обучали на уроках истории в начальной школе. И вместе с тем, за последние 30 лет мы лишь единожды ощутили себя частью африканского целого — во время Кубка Африки.
По словам [32] [анг] Иман Амрани, обозревателя The Guardian из Алжира, водораздел меж севером и югом нацелен и на укрепление иерархии ценностей, связанной с различиями цвете кожи, расе и классовой принадлежности:
[C]ertainly there is something to be said about North Africans trying to distance themselves from ‘black Africa’.
Едва ли можно обойти вниманием тот факт, что северяне умышленно дистанцируют себя от «черной Африки».
Ксенофобия укоренена в языке, культуре и религии
Расизм, который жители Северной Африки склонны выказывать в адрес южан, — не повод платить им той же монетой. Ведь миф о том, что понятия «черный» и «африканец» идентичны, тоже вырос на почве расизма. С незапамятных времен термин «Африка южнее Сахары» консолидировал нации и культуры, чья этническая [33] [анг], языковая [34] [анг], историческая и социальная многоликость простираются далеко за границы штампов.
В ходе недавнего визита в Каир волонтер Global Voices из Уганды Пруденс Ньямишана [35] [анг] была вынуждена расстаться с некоторыми предрассудками о Северной Африке:
I dressed like a clown in a big dress and jeans underneath. I had a scarf ready to cover myself. I was told that women were supposed to be all covered because it is a Muslim country and all this stuff I had read on the Internet. When I boarded the Emirates flight from Dubai to Cairo, there were many Egyptian women dressed in fancy jeans with beautiful uncovered hair. I wanted to go to the bathroom to change my dress because I had got it all wrong… I understood that my prejudices and fears were all hidden in the disconnection between North Africa and the rest of Africa. The history of Arabs and slave trade, the news we get fed is from western media houses. At first being asked whether I was from Africa was irritating. But then I realised that the Egyptians that were asking me if I was African had never traveled outside their own country. Maybe if it was easy to travel within Africa these barriers would be broken down brick by brick.
Поначалу я вырядилась, словно клоун — длинное платье поверх джинсов, шарф наготове, чтоб им прикрываться. Ведь меня уверяли, что женщине тут пристало кутаться с головы до пят, раз Египет мусульманская страна, об этом было всё, что я читала в интернете. Когда я зашла на борт рейса борту рейса Emirates Дубай — Каир, египетские девушки щеголяли в модных джинсах с красивыми распущенными волосами. Мне тотчас захотелось переодеться в уборной самолета — в моей голове всё было совсем не так. Я осознала, что причина моих страхов и предубеждений кроется в непонимании между Северной Африкой и остальным континентом. В истории арабов и работорговли, в пропаганде, которой нас потчуют западные медиа. Сперва меня ужасно раздражал вопрос, из Африки ли я, то и дело звучавший из уст окружающих. Но вскоре я поняла, что те, кто его задают, никогда не были за пределами родного Египта. Быть может, если путешествовать по континенту станет легче, стена между нами начнет рушиться, кирпичик за кирпичиком.
Редактор секции MENA в Global Voices, Джои Айюб [36] [анг] из Ливана, отмечает, что, на контрасте с панарабизмом [37], доктрина панафриканизма не сумела закрепиться в институциональной плоскости:
The divide between ‘black’ Sub-Saharan Africans and ‘Arab’ North Africa seems to me to be the result of Pan-Africanism occupying a different historical route than Pan-Arabism. Pan-Arabism ‘won’ in the sense that its narrative had more significant structural backing (Arab League). I also think it ‘won’ because the Palestinian cause coincided with the period of ‘anti-imperialism’.
Разлом между «черным» населением Африки к югу от Сахары и «арабской» популяцией Северной Африки видится мне отражением разных исторических путей, которыми шли идеи панафриканизма и панарабизма. Из их условной гонки панарабизм вышел «триумфатором», ибо, во-первых, послужил каркасом для серьёзной институции (Лиги арабских государств [38]), а во-вторых, удачно совместил палестинский дискурс с расцветом антиимпериалистических настроений.
Нвачукву Эгбунике [39] [анг], автор Global Voices из Нигерии, вспоминает, что в школе им о панафриканизме не рассказывали:
Nigeria's fractured past, having fought a civil war, explains why history was kept out of high school curriculum. . . . Nonetheless, I grew up in a Nigeria when almost all our musicians sang about the horrors of Apartheid rule in South Africa. Thus, the deep-seated belief in Africa solidarity was a mark of my childhood…. Nonetheless, I am not oblivious to the equally prevalent dichotomy between black Sub Saharan Africa and Arab Northern Africa. I think the reason behind these labels is obvious, stereotypes need to be reinforced. I have come to realize that ethnic or racial bias are integral aspects of our deeply flawed humanity. People hide behind categories and labels because to do otherwise means a radical transformation; an encounter with that ‘other’ in truth and love.
Замалчивание истории в школьной программе объясняется трагизмом прошлого Нигерии [40], прошедшей через гражданскую войну… Как бы то ни было, я рос в стране, где музыканты в унисон пели об ужасах апартеида в ЮАР [41], и мое детство прошло под знаменем веры в африканскую солидарность… Сегодня же я не могу закрыть глаза на очевидную дихотомию между черной Африкой южней Сахары и арабской Северной Африкой. Я думаю, что причина ярлыков очевидна — стереотипам нужна пища. Я осознал, что расовые и этнические предрассудки — неизбывная слабость человеческого рода. Люди прячутся за категориями и ярлыками, поскольку не желают меняться, страшась отнестись к «другим» с открытостью и любовью.
«Я едва узнаю Алжир, страну, которую воспел сам Нельсон Мандела [42], сказав: „Именно Алжир сделал из меня человека [43]“», — сетует итальянец гвинейского происхождения Абдулай Бах [44] [анг], волонтер Global Voices, который прежде работал в ООН:
Algeria played a big role in liberating former colonies in Africa. That is why it is difficult to see today that this government issues racial laws [45] stigmatizing and limiting the freedoms of blacks on its soil.
In Morocco and Tunisia also the Sub-Saharan suffers. Yet these two countries also played a great role in the creation of the Organization of African Unity. In addition, these two countries are becoming members of the African regional economic groupings, south of Sahara. Gamal Abdel Nasser's Egypt has also been very active in terms of African unity.
On the other hand, the citizens of some sub-Saharan countries did not need an entry visa [for some of these countries] when I was there the last time. In addition, all these countries have trained thousands of sub-Saharan academics. In my opinion, despite all that the Sub-Saharans endure in these countries, it is difficult to question their Africanity.
Алжир внес ощутимую лепту в освобождение бывших колоний Африки. И оттого мне грустно наблюдать, как нынешние власти лимитируют права черных и штампуют законы с расисткой подоплекой [45] [анг].
Южан притесняют и два других северных игрока — Тунис и Марокко, — хотя обе страны сыграли значимую роль в формировании Африканского союза. Между тем, они по сей день активно взаимодействуют с партнерами к югу от Сахары в рамках экономических альянсов. Египет времен Гамаля Абдель Насера тоже деятельно участвовал в Африканском союзе.
С другой стороны, когда я был [в некоторых из этих стран] последний раз, граждане некоторых стран Африки южней Сахары могли въезжать на их территорию без визы [46]. Кроме того, из местных учебных заведений вышла целая плеяда именитых академиков Тропической Африки. Стало быть, вопреки дискриминации, с которой тут вынуждены мириться южане, родство Севера с континентом не вызывает вопросов.
Политолог Имад Месдуа [47] [анг], алжирец, выросший в Нигерии, полагает [48] [анг], что линия водораздела меж арабским Севером и якобы черным Югом — не иначе, как фантом. Африканцев, отмечает Месдуа, определяют не язык, границы или география, а «единая история, узловые ценности и общая судьба».
Быть может, Африканскому Союзу и впрямь стоит оглянуться на взрастившую его доктрину панафриканизма, сместив акцент с эфемерных различий Севера и Юга на неделимое будущее континента.