Садег Адхам в своей студии в Тегеране, 2023 год. Фотография предоставлена художником

[Все ссылки в тексте — на английском языке, если не указано иное.]

Путь Садега Адхама в искусстве начинался в самых, казалось бы, неподходящих условиях. Его детство прошло под аккомпанемент звуков войны — он рос во времена ирано-иракского конфликта. Рождённый в 1978 году в городе Масджед-Солейман на юге Ирана, в провинции Хузестан [рус], Адхам с малых лет оказался втянутым в вихрь насилия и утрат. Он помнит, что когда ему было всего пять лет, ракета уничтожила их дом, и семья была вынуждена укрыться в жилище бабушки по матери в Шуштере [рус]. Однако даже в этом хаосе война не смогла заглушить внутренний голос художника.

Первые искры творческого пути Адхама — отец, работающий с расплавленным свинцом, и альбом для рисования матери, где мальчик впервые изобразил русалку. Эти ранние впечатления заложили основу его страсти к искусству.

Садег Адхам, «Солдатский шлем» из серии «Война», 2013 год. Фотография предоставлена художником

Хотя Адхам рос в регионе с ограниченным доступом к художественному образованию, его стремление творить было непоколебимым. Он с теплотой вспоминает, как смотрел на коробку с 96 цветными карандашами в витрине книжного магазина и мечтал купить их. Чтобы получить эти карандаши, он копил деньги полтора года.

Позже Адхам получил образование в Университете изящных искусств в Тегеране, отточив свои навыки. Теперь в своих работах он исследует темы памяти, идентичности и культуры, сочетая личную историю с универсальным повествованием и приглашая зрителей погрузиться в прошлое и настоящее.

В последнее десятилетие в Иране прошли персональные выставки Садега Адхама, также он представлял свои работы в галереях Великобритании, Франции и Канады, завоевав международное признание за способность сочетать традиционное и современное в своём творчестве.

Садег Адхам, «Непокорность». 10 x 10 x 15 см, 3,94 x 3,94 x 5,91 дюйма. 2015 год. Фотография предоставлена художником

В интервью Global Voices Адхам рассказал о том, как детские переживания повлияли на его творчество, фокусируя внимание на темах памяти, травм, идентичности и исследовании мифических персонажей, чтобы связать прошлое с настоящим.

Ниже приведены выдержки из интервью:

Омид Мемариан (OM): Повлияли ли ваши детские переживания на ваш рост и развитие как художника?

Sadegh Adham (SA): I grew up in Khuzestan, a region where the spirit and form of mythology resonate strongly. My childhood in this ancient city, with its unique architecture and civilization, inspired me and provided a foundation for creating works that are perhaps less explored today.

Садег Адхам (СA): Я вырос в Хузестане, регионе, где особенно ярко ощущаются мифологические мотивы, как в духе, так и в форме. Детские годы, проведённые в этом древнем городе с его уникальной архитектурой и культурой, стали для меня точкой отсчёта — фундаментом, на котором строится моё искусство, обращающееся к темам, возможно, не столь востребованным сегодня, но по-прежнему значимым.

OM: Как мифические персонажи из региона, особенно из Ирана, вдохновляют вас на творчество и связь прошлого с настоящим?

SA: I believe we live on the surface of the past, experiencing something new. The more we value these roots in art and life, the more secure the foundations of artistic creation will be, as we can rely on the authenticity of our historical heritage and create works deeply rooted in culture and history. You are a product and definition of a specific political-social era, symbolically continuing and developing the culture of the past.

СA: Я считаю, что наше настоящее всегда опирается на прошлое — мы словно идём по его поверхности, прикасаясь к новому. И чем больше мы осознаём и ценим культурные корни, тем прочнее становится почва под ногами художника. Подлинное искусство возникает из наследия, которое невозможно подменить. Мы — не просто участники времени, мы — отражение конкретной политико-социальной эпохи и продолжение, символически вписывающее культуру прошлого в современный контекст.

Садег Адхам, «Ростам», бронза, H183 x W57 x D31/5 см, H72,2 x W22,4 x D12,4 дюйма. Фотография предоставлена художником

OM: Что вдохновило вас на серию «Война», и как в одной коллекции вам удалось через личный опыт коснуться мировой аудитории?

SA: I often create works based on my life conditions. Since this collection was my first experience in sculpting, and due to my life in southern Iran and the tangible experiences of war [between Iran and Iraq, 1980–1988] and its psychological and emotional toll, it was perhaps the birth of this malignant tumor within me, expressed through art. I have always wanted to interpret war differently, and these works result from my personal experience during the Iran-Iraq war.

CA: Я часто создаю работы, отталкиваясь от того, что пережил сам. Эта серия была моим первым опытом в скульптуре, и, наверное, на неё сильно повлияли мои воспоминания о жизни на юге Ирана и войне между Ираном и Ираком (1980–1988 годы), со всем её эмоциональным и психологическим грузом. Возможно, именно тогда во мне зародилось эта внутренняя злокачественная опухоль, которая со временем выразилась через искусство. Я всегда хотел говорить о войне по-другому — так, как чувствовал её сам. Эти работы — порождение личного опыта во время ирано-иракской войны.

OM: Вы упомянули, что часть работы художника — задавать вопросы, и что несовершенство может обратиться в приемлемое и совершенное. Что породило такой подход?

SA: In the early stages of my career, I created realistic sculptures, but my dissatisfaction with this style led me to contemplate how to create different forms and meanings. By introducing imperfections in the works and gradually achieving a deeper understanding of beauty, I aimed to create a work that transcended its flaws and became complete in its own right. Every day, I try to expand my perspective, merging meaning and form, so I can transcend the material world and embark on a journey of meaning. These works invite humanity on an aesthetic journey, free from political and social biases.

СA: В начале карьеры я создавал реалистические скульптуры, но довольно быстро понял, что в них не хватает глубины и внутреннего отклика. Это подтолкнуло меня к размышлениям о новых формах и значениях. Постепенно я начал намеренно создавать несовершенство и через это пришёл к более глубокому пониманию красоты. Я хотел создавать такие произведения, которые были бы завершёнными — не через уничтожение недостатков, а благодаря им. Каждый день я стараюсь расширять свою точку зрения, объединяя форму и смысл, чтобы выйти за границы материального и двигаться в сторону смыслового поиска. Эти работы — приглашение в эстетическое путешествие, свободное от политических и социальных предубеждений.

Садег Адхам, «№ 2», 2020 год, 99 х 58 х 21 см (39 х 22,8 х 8,3 дюйма). Фотография предоставлена художником

OM: Как вы справляетесь с противостоянием несовершенства и совершенства в творческом процессе, и что вы думаете о  несовершенстве в искусстве?

SA: I believe imperfection is inherent in us as humans. When imperfection is accepted consciously, it can be nurtured and developed. Denying imperfection is essentially the beginning of creativity in the works. The more we search for imperfection, the more we realize that there is a decisive and mysterious world behind it, and by accepting it, we come to understand that perfection is the end of the road.

СA: Я считаю, что несовершенство — неотъемлемая часть человеческой природы. Если мы осознанно его принимаем, оно может стать ценным, даже творческим. Отказ от несовершенства, по сути, и запускает процесс создания. Когда мы начинаем искать несовершенное, мы открываем загадочный, глубокий мир — и через принятие приходит понимание, что совершенство — это точка, где всё заканчивается.

OM: Как переезд из Месджеде-Солеймана в Тегеран повлиял на ваше художественное мировоззрение? Что изменилось в ваших работах?

SA: In 2009, when I frequently traveled between Tehran and Shushtar — one traditional and small, the other relatively modern with tall buildings — I experienced a contradiction and paradox. I found a sort of suspension in my works, somewhere between sleep and wakefulness, where this contradiction seemed to create a sense of uncertainty within me. I lived three days in one city and three days in another. This difference in space, with its ancient villas and modern high-rise buildings, seemed like time moved slowly in a town, while in Tehran and industrial cities, time was always in short supply.

СA: В 2009 году я часто путешествовал между Тегераном и Шуштаром. Один — традиционный, камерный, почти застывший во времени. Другой — стремящийся вверх, с высотками и динамикой мегаполиса. Эти перемещения рождали внутренний парадокс, который отражался в моих работах. Состояние между сном и бодрствованием, между стабильностью и бегом. Я жил по три дня в каждом из городов, и различие в пространстве будто искажало само течение времени: в Шуштаре — медленное и вязкое, в Тегеране — обрывистое и стремительное.

Садег Адхам. Без названия. 2018 год. Фотография предоставлена художником

OM: Расскажите о коллекции «Суфи» — как родился поэтический и мифологический подход и как он повлиял на форму и содержание ваших работ?

SA: Initially, the Shahnameh [The Persian Book of Kings] symbolized an epic for me, but the more I explored this work, I realized it was actually a journey of self-discovery. Even the moment when Rostam kills his son with his own hands seemed to me like Rostam killing his own breath to achieve a higher, transcendent path. The Simurgh symbolizes for me a form of witnessing, and for me, the Shahnameh became more about spiritual growth than heroism.

CA: Вначале «Шахнаме» [«Книга царей»] была для меня героическим эпосом. Но чем больше я изучал произведение, тем больше понимал, что на самом деле это глубокое путешествие внутрь себя. Даже эпизод, когда Рустам убивает сына своими руками, я воспринял как символическое жертвоприношение — отказ от собственного дыхания ради движения к высшему, трансцедентному. Симург стал символом видящего — кто наблюдает и понимает. Так «Шахнаме» обрела для меня духовное измерение, вытеснив героическое.

Садег Адхам, «Корова», бронза, В36 х Г45 х Ш23 см (В14,2 х Г17,7 х Ш9,1 дюйма). Фотография предоставлена художником

OM: Как возникает в ваших работах эта глобальная связь? Какие элементы иранской культуры и искусства вы демонстрируете?

SA: In my works, particularly in the Shahnameh-inspired pieces, I have tried to use simple and complete forms such as circles, squares, and cylinders. By blending these forms with Iranian architecture — emphasizing specifically Iranian architecture — I have been able to achieve a unique expression within the  Saqqā-ḵāna School. I believe the only genuinely impactful Iranian style, which unfortunately remained at the surface, is the  Saqqā-ḵāna School. Through studying Iranian art in sculpture, I aim to elevate it to a different level.

CA: В своих работах, особенно в творениях, вдохновленных «Шахнаме», я старался использовать простые и завершённые формы, — круги, квадраты и цилиндры. Их сочетание с мотивами иранской архитектуры, с акцентом на национальную специфику, позволяет мне находить уникальное художественное выражение в рамках школы Саккахана. На мой взгляд, это единственный по-настоящему выразительный иранский стиль, который, увы, не получил глубокого развития. Через изучение и осмысление иранского искусства в скульптуре я стремлюсь вывести его на новый уровень.

Садег Адхам. «Городская жизнь». 2013 год. Фотография предоставлена художником