Фотография предоставлена Джозефом Даэром

Университеты Европы и Северной Америки всё чаще критикуют за их отношение к учёным, которые выступают против политики Израиля и выражают солидарность с Палестиной. Один из таких примеров — ситуация с Джозефом Даэром, швейцарско-сирийским учёным из Университета Лозанны.

Даэр, специализирующийся на политике Западной Азии, оказался в эпицентре скандала после того, как его контракт неожиданно не продлили. Причиной послужило расследование участия Даэра в акциях солидарности с Палестиной.

Его увольнение поднимает вопросы об академической свободе и растущей уязвимости учёных, которые участвуют в политическом дискурсе, особенно если это касается критики Израиля. Университеты уступают внешнему давлению — будь то со стороны правительств, СМИ или спонсоров, — что приводит к цензуре и подавлению критических голосов.

В этом интервью Даэр рассказывает о пережитом, подробно описывая события, которые привели к его увольнению, и рассматривает более широкие последствия для академической свободы в Европе.

Валид Эль-Хури (ВХ): Не могли бы вы рассказать о событиях, которые привели к прекращению контракта?

Joseph Daher (JD): I received the results of the investigation opened by the university the day after I came back from Syria. I hadn’t been back in 14 years. And when I heard the results, I understood right away that they wanted to kick me out the next day.

Everything began with the genocidal war on Gaza. I was involved in Palestine solidarity efforts, helping students organize and participating in conferences and mobilisations. In March, an internal complaint was filed against me, questioning my academic expertise to speak on Palestine. My colleagues defended me, citing my two PhDs and research background.

Later, during a student protest, I lent my university access card to a student to rest and pray. Though initially not an issue, months later, the university used it to launch an investigation, outsourcing it to a private law firm. Despite many professors lending their cards as common practice, they aggressively pursued my case. In November, they demanded details about my external contracts. I complied, but received no response.

In December, I faced a four-hour interrogation. They even attempted to use a Facebook post of Jesus wearing a keffiyeh against me to extend the investigation but then dropped it. On January 17, I was informed of the investigation results. The findings of the case relied mainly on one false testimony, while others were neglected. We appealed, but the next day, they rejected it. On January 31, they found me at fault but chose not to discipline me — instead, they simply refused to renew my already signed contract for the next semester.

Джозеф Даэр (ДД): Я получил результаты расследования, начатого университетом, на следующий день после того, как вернулся из Сирии. Я не был там 14 лет. И когда я услышал результаты, то сразу понял, что меня хотят вышвырнуть на следующий же день.

Всё началось с геноцидной войны в Газе. Я сочувствовал Палестине, помогал студентам в организации и участии в конференциях и собраниях. В марте против меня подали внутреннюю жалобу, ставящую под сомнение мою академическую компетентность для выступления по Палестине. Коллеги защищали меня, ссылаясь на мои две докторские степени и исследовательский опыт.

Позже, во время студенческого протеста, я одолжил свою университетскую карту доступа студенту, чтобы тот мог отдохнуть и помолиться. Хотя изначально это не было проблемой, несколько месяцев спустя университет использовал эту ситуацию, чтобы начать расследование, передав его на аутсорсинг частной юридической фирме. Хотя многие профессора периодически одалживали свои карты, и это было обычной практикой, агрессивно продвигалось именно моё дело. В ноябре затребовали подробности о моих внешних контрактах. Я подчинился, но реакции не получил.

В декабре состоялся четырёхчасовой допрос. Против меня пытались использовать даже публикацию в Facebook об Иисусе в куфии, чтобы затянуть расследование, однако затем его остановили. 17 января мне сообщили о результатах расследования. Выводы по делу основывались на единственном ложном показании, в то время как другие доказательства были проигнорированы. Мы подали апелляцию, но её отклонили уже на следующий день. 31 января меня признали виновным, но решили не применять дисциплинарных мер — вместо этого просто отказались продлевать мой уже подписанный на следующий семестр контракт.

ВХ: Предпринимал ли университет какие-либо дополнительные шаги?

JD: The university has an obligation to protect its employees from public attacks.

I was already under attack because of my position on Palestine with campaigns against me in the right-wing media. Even a local MP in my canton publicly called for me to be fired.

In previous cases, when professors involved in climate activism were targeted by right-wing media, the university defended them. Rightly so! They said: “These professors are specialists in their field. They can’t therefore be only characterized as activists, they are scientific experts.”

But in my case, several defamatory articles were published against me — including accusations of being an anti-Semite, or “not a real professor” — the university was asked to comment. And they responded: “No comment.”

So that’s another dimension to this whole affair.

ДД: Университет обязан защищать своих сотрудников от публичных нападок.

Меня уже атаковали из-за позиции по Палестине, правые СМИ начали кампании против меня. Даже депутат моего кантона публично призывал меня уволить.

В предыдущих случаях, когда профессура участвовала в акциях климатического активизма и на неё обрушивались правые СМИ, — университет защищал своих. И это правильно! Университет заявлял: «Эти профессора — специалисты в своей области. Их нельзя рассматривать только как активистов, они — научные эксперты».

Но в моём случае появилось несколько клеветнических статей, где меня обвиняли в антисемитизме и в том, что я «не настоящий профессор». У университета запросили комментарий, и руководство ответило: «Без комментариев».

Так что это ещё одна грань всего дела.

ВХ: Как вы думаете, эти репрессии связаны с подъёмом правых или истинная причина лежит глубже?

JD: The repression is not just coming from the far right. We see what I call “neoliberal authoritarianism” — leaders like Macron, Biden, and others who, while not part of the far right, have also been extremely repressive toward protest movements.

If you look at how they handled Black Lives Matter protests, for example, or more recently, the Palestine solidarity movement — it’s clear that this is not just a right-wing phenomenon.

This is about silencing dissent and controlling narratives.

Let’s not forget that one of the first instances of banning pro-Palestine demonstrations in Europe was in France in 2014, during one of the wars on Gaza and it was a “Socialist” government at the time.

I believe this is more connected to a broader global context. Since the 2008 financial crisis, there has been growing discontent with the economic and political system. But unfortunately, the left has not been able to organize effectively or present itself as a viable alternative. As a result, the political scene has been increasingly dominated by two forces: neoliberal authoritarianism — figures like Macron and Biden — and the far right.

This is a global trend linked to capitalism in crisis, a crisis of democratic rights, and a broader rollback of freedoms.

And Palestine plays a key role in this repression. It has been weaponized to dismantle any construction of a left-wing alternative.

ДД: Нет, агрессия исходит не только от крайне правых. Мы наблюдаем то, что я называю «неолиберальным авторитаризмом» — таких лидеров, как Макрон, Байден и других, которые, хотя и не являются частью крайне правых, очень негативно относятся к протестным движениям.

Если посмотреть, как рассправлялись с протестами Black Lives Matter, например, или совсем недавно с движением солидарности с Палестиной, — станет ясно, что это не просто действия правого крыла.

Речь идет о подавлении инакомыслия и контроле над нарративами.

Не будем забывать, что один из первых случаев запрета пропалестинских демонстраций в Европе произошёл во Франции в 2014 году во время одной из войн в Газе. Тогда страной управляло «социалистическое» правительство.

Я считаю, что причины связаны с более широким глобальным контекстом. После финансового кризиса 2008 года росло недовольство экономической и политической системой. Но, к сожалению, левые не смогли эффективно организоваться или представить себя в качестве жизнеспособной альтернативы. В результате на политической сцене всё больше доминируют две силы: неолиберальный авторитаризм — как Макрон и Байден — и крайне правые.

Это глобальная тенденция, связанная с кризисом капитализма, демократических прав и более широким откатом свобод.

Проблемы Палестины играют ключевую роль в этих репрессиях. Страну превратили в оружие для разрушения любой конструкции левой альтернативы.

ВХ: Каковы риски, если мы говорим об академической сфере и роли университетов?

JD: Well, as you know, academia is not a neutral space. It has always been a site of struggle throughout history.

Academic institutions reflect the larger political and social struggles happening in society. If you look at how dominant academic paradigms — like Orientalism — were challenged, it didn’t happen in isolation. Orientalist scholarship was primarily contested by movements like the Russian Revolution and the decolonization struggles, which in turn reshaped academic discourse. Similarly, the civil rights movement also found expression in academia.

Today, we are witnessing another front in this struggle — against intellectuals, scholars, students and artists who are raising their voices for Palestine.

At the same time, academia is being attacked from multiple directions. On one hand, we see the growing privatization of universities, which pushes them to prioritize fields that generate revenue, often at the expense of critical social sciences and humanities. On the other hand, we see direct attacks on democratic rights, including academic freedom.

So yes, academia is very much a battleground — just like other sectors of society. And this is dangerous, because I believe that the primary role of academics should be to develop critical knowledge, to critique society in order to improve it, to defend democratic and social rights.

Even university charters reflect this mission. That’s why I criticize these institutions — they are not even upholding their own principles. Many universities have explicit commitments to academic engagement and freedom, yet they are criminalizing and repressing scholars whose positions — like mine — are directly grounded in research and scientific expertise.

This is an extremely dangerous precedent for the future of universities and the production of critical knowledge that should be transmitted to students and society more generally.

ДД: Ну, как вы знаете, академическое пространство никогда не было нейтральным, но на протяжении всей истории оставалось территорией борьбы.

Высшие учебные заведения отражают политические и социальные процессы, происходящие в обществе. Господствующие научные парадигмы, такие как ориентализм, оспаривались не сами по себе, а в контексте глобальных изменений — например, русская революция и деколонизационные движения стали ключевыми силами, повлиявшими на переосмысление академических концепций. Точно так же движение за гражданские права нашло отражение в научных исследованиях.

Сегодня мы наблюдаем ещё один фронт этой борьбы — против интеллектуалов, учёных, студентов и  творческих людей, которые заявляют о поддержке Палестины.

В то же время академическую сферу штурмуют со всех сторон. С одной — растущая приватизация университетов, вынуждающая их отдавать приоритет «доходным» областям в ущерб критически важным социальным и гуманитарным наукам. С другой — прямые атаки на демократические права, включая академическую свободу.

Так что да, академическое поле — во многом поле битвы, как и другие сектора общества. Я считаю, что это очень опасно, так как основная роль учёных должна заключаться в развитии критического мышления, критике общества с целью его улучшения, защите демократических и социальных прав.

Даже уставы университетов отражают эту миссию. Вот почему я так резко говорю об этих учреждениях — они не отстаивают собственные принципы. Многие университеты обязуются защищать академическое взаимодействие и свободы, однако при этом криминализируют и репрессируют учёных, чьи позиции — как мои — напрямую основаны на исследованиях и научной экспертизе.

Это чрезвычайно опасный прецедент для будущего университетов и формирования критически важных знаний, которые должны передаваться студентам и обществу в целом.

JD: I think there are many institutional safeguards that could be put in place to prevent these kinds of situations.

But institutional protections alone are not enough. That’s why, a few months ago, we began organizing ourselves within the university.

Professors started an association — alongside the trade union — not only to defend our individual rights but also to support colleagues facing similar repression. We issued solidarity statements, not just for Palestine but for other cases as well.

So, in addition to formal legal mechanisms, we need collective organizing. Professors must mobilize within trade unions, collaborate with students, and build strong networks of solidarity to push back against these repressive measures.

At the same time, we must challenge institutions that continue to collaborate with Israeli universities that violate democratic rights — just as we would oppose partnerships with institutions complicit in human rights abuses in other countries. So we do not “exceptionalize” Israel, to ignore its violations of human rights would be so.

Ultimately, what’s needed is pressure from below. In my case, for example, none of the procedural rules were respected — everything was arbitrary from start to finish. That’s why we’re taking the university to court. But legal battles alone are not enough. We need sustained collective pressure from within the university system and beyond.

I think the university management assumed they could do whatever they wanted and that there would be no pushback — but that’s not the case.

Because today, it’s me. Tomorrow, it could be any of my colleagues.

ДД: Мне кажется, существует множество институциональных гарантий, которые можно применить, чтобы избежать подобных ситуаций.

Но одних институциональных гарантий недостаточно. Именно поэтому несколько месяцев назад мы стали объединяться внутри университетов.

Наряду с профсоюзом профессора основали ассоциацию — не только для защиты наших индивидуальных прав, но и для поддержки коллег, сталкивающихся с аналогичными репрессиями. Мы выпустили заявления не только о солидарности с Палестиной, но и по ряду других проблем.

Таким образом, кроме формальных правовых механизмов нам нужна коллективная организация. Профессора должны мобилизоваться в профсоюзах, сотрудничать со студентами и создавать прочные сети взаимной поддержки, чтобы противостоять репрессивным мерам.

В то же время мы должны противодействовать институтам, которые продолжают сотрудничать с израильскими университетами, нарушающими демократические права, — так же, как мы бы выступали против партнёрства с учреждениями, замешанными в нарушениях прав человека в других странах. Поэтому мы не «исключаем» Израиль — это бы произошло, если бы мы проигнорировали его нарушения прав человека.

В конечном итоге нужно давление снизу. В моём деле, например, не соблюдалось ни одно из процессуальных правил, всё катилось как попало от начала до конца. Вот почему мы подаём на университет в суд. Но одних только судебных тяжб недостаточно. Нам нужно постоянное коллективное давление как изнутри университетской системы, так и за её пределами.

По-моему, руководство университета считало, что может делать всё, что захочет, и что не будет никакого сопротивления. Однако это не так.

Потому что сегодня пострадал я. Завтра это может быть любой из моих коллег.

ВХ: Как человеку с сирийскими корнями, каково вам наблюдать сползание к авторитаризму в Европе, особенно после падения сирийского режима?

JD: We are not living under full authoritarian rule in Europe — we still have space to defend ourselves. But what is worrying is the continuous attacks on fundamental democratic and social rights.

For the past two decades, we’ve seen a steady rise in racism and xenophobia. And yes, it’s deeply concerning.

But at the same time, I never had illusions about so-called “liberal democracy.” I mostly grew up in Europe. And as a political activist, I never romanticized Western democracy. So I’m not entirely surprised that, in a moment of deep political and economic crisis, we are seeing this level of repression.

What is unsettling, though, is that many of us who study political dynamics and authoritarianism — who have spent years analyzing these issues in West Asia — are now witnessing more and more patterns of repression in Europe and Switzerland

I’ve had friends — political activists who suffered repressions in Syria — reach out to me in shock: What is happening? They asked me if there was anything they could do to support me.

And since October 7, I think any remaining illusions about Western liberal democracy have been shattered. For the first time, I heard colleagues — notably academics in Lebanon — saying things like: We are happy not to be in Europe or the US right now.

So yes, this is part of a broader, accelerating trend. Many people now feel that it is becoming increasingly difficult to do academic work, to speak freely, in these political conditions.

And ultimately, what is our crime? Saying no to genocide.

Of course solidarity with Palestine is an internationalist duty, but it is also about defending democratic rights in western societies. Palestine has become in many ways a political compass for anyone seeking to promote a democratic, equal and social society.

ДД: В Европе не полный авторитаризм, у нас всё ещё есть пространство для самозащиты. Но что беспокоит, так это постоянные атаки на основные демократические и социальные права.

За последние два десятилетия мы наблюдаем устойчивый рост расизма и ксенофобии. И да, это сильно тревожит.

В то же время у меня никогда не было иллюзий относительно так называемой «либеральной демократии». Я рос в основном в Европе. И как политический активист никогда не романтизировал западную демократию, а потому удивлён, что в момент глубокого политического и экономического кризиса мы столкнулись с этим уровнем репрессий.

Тревожит то, что многие из нас, изучающие политическую динамику и авторитаризм, проведшие годы, анализируя эти проблемы в Западной Азии, теперь становятся свидетелями всё большего количества репрессий в Европе и Швейцарии.

У меня были друзья — политические активисты, которые пострадали от репрессий в Сирии. Они обращались ко мне в шоке, спрашивая, что происходит, и предлагая помощь и поддержку.

И с седьмого октября, думаю, разбились все оставшиеся иллюзии о западной либеральной демократии. Впервые я услышал, как коллеги — особенно ученые в Ливане — говорят что-то вроде: «Мы рады, что сейчас не в Европе или США».

Так что да, это часть более широкой, ускоряющейся тенденции. Многим всё труднее заниматься академической работой или свободно высказываться в нынешних политических условиях.

А в конечном итоге, в чём наше преступление? Сказать нет геноциду.

Конечно, солидарность с Палестиной — это интернационалистский долг, но мы говорим и о защите демократических прав в западных обществах. Палестина во многих отношениях стала политическим компасом для тех, кто стремится продвигать демократическое, равноправное и социальное общество.

Более длинная версия этого интервью опубликована нашим партнёром UntoldMag [анг]