Скриншот из статьи Russia Post. Публикуется с разрешения Russia Post

Александр Верховский для Russia Post [анг] рассматривает ужесточение законодательства о трудовой иммиграции в России, а также анализирует недавние действия властей, утверждая, что правительство пытается контролировать миграцию, а не ограничивать её. Однако этот контроль имеет явный идеологический аспект и усугубляет антииммиграционные настроения. Global Voices публикуют статью, отредактированную для нашей аудитории, с разрешения Russia Post.

Лето 2024 года ознаменовалось усилением борьбы с угрозами (реальными или мнимыми), связанными с трудовой иммиграцией, причем ситуация усугубляется на всех уровнях российского общества.

В июне появились сообщения о широкомасштабных полицейских рейдах и всплеске высылок (в России «принудительное выдворение» отличается от депортации, которая связана с уголовными обвинениями). В июле началась активная законодательная работа, связанная с вопросами иммиграции, а также было организовано что-то вроде «русского марша» в городе Кореновске Краснодарского края. Мероприятие прошло без какого-либо вмешательства со стороны полиции. Всё вышеперечисленное происходит на фоне постоянных обсуждений большой нехватки рабочей силы.

В то же время со всех сторон посыпались жалобы от граждан и политиков разных уровней, возмущённых тем, что тысячи иммигрантов из стран к югу и востоку от России, получивших российское гражданство, не встают на военный учёт и, таким образом, избегают обязанности воевать в Украине. По сути, часть принимающего населения считает, что бремя войны [полномасштабное вторжение России на Украину, которое длится уже более двух лет] распределяется несправедливо.

Иммигрантофобия против преимуществ иммиграции

Очевидная особенность заключается в самом слове «иммигрант», точнее, в том, как оно чаще всего употребляется в разговорной речи. Например, в России не считается иммигрантом тот, у кого есть британский паспорт, в отличие от обладателя узбекского. Между тем, вышеупомянутые «новые граждане» по-прежнему считаются иммигрантами. Это слово используется даже по отношению к коренным гражданам России из отдалённых регионов, в первую очередь с Северного Кавказа.

Другими словами, сам термин «иммигрант» в его повседневном употреблении — расистский и отражает расистское отношение к определённой группе людей. Хотя государство подавляет самые радикальные формы расистской пропаганды, в целом оно не борется с расистскими настроениями и, возможно, не считает их чем-то значимым.

В целом, глубоко укоренившиеся расистские настроения по отношению к определённым группам людей в России — неизменный фактор, подталкивающий правительство к более жёсткой миграционной политике.

Конечно, расистские настроения нельзя открыто проявлять на официальном уровне, но иногда их невозможно скрыть. Так, в июле подполковник МВД на официальном совещании сообщил, что получил указание сверху «осветлить» Московскую область.

Проблема с дефицитом рабочей силы продолжает усугубляться, но это обусловлено многими факторами. Среди них — относительная динамика экономического развития и валютных курсов в России и странах, откуда приезжают иммигранты, взаимосвязанные демографические тенденции, иммиграционная политика России (визовый режим, порядок выдачи различных разрешений, жёсткость соблюдения правил, коррупция и т. д.), а также война, которая требует всё больше людей как на поле боя, так и на конвейере по производству военной техники.

Очень сложно оценить, насколько вероятность принудительного участия в боевых действиях в Украине отпугивает иммигрантов. Они всё равно оказываются там, с гражданством РФ или без, подписав контракт. Их количество неизвестно, но вряд ли оно будет очень большим. Например, Следственный комитет России недавно сообщил, что на фронт было отправлено 10 000 «новых граждан», не вставших на воинский учет.

Эскалация иммигрантофобии

Иммигранты как концептуальная группа уже давно вызывают раздражение у значительной части принимающего населения. С 2011 года власти перешли от утверждений о необходимости толерантности и порядка к формированию стратегии, которую можно назвать официальным национализмом.

Эта стратегия пропагандирует политическое единство граждан и наций вокруг русского и православного «цивилизационного ядра», в противовес этническим национализмам, включая русский этнический национализм. Однако в ней ничего не говорится об иммигрантах: по-видимому, их воспринимали как временную помощь, а не как часть российского общества, и никакой политики в их отношении на самом деле не требовалось.

Весьма недружелюбный режим регуляции для иммигрантов комбинировался с действиями против их открытого преследования, поскольку правительство стремилось минимизировать риск насилия и нестабильности. Таинственный сбой в этой политике произошёл в 2013 году [анг], когда власти явно спровоцировали антииммиграционные настроения и организовали широкомасштабные демонстративные полицейские рейды, которые быстро переросли в серию локальных беспорядков. Эту кампанию резко свернули — с началом беспорядков на окраине Москвы, в районе Бирюлёво Западное.

Однако в 2021 году политика возобновилась, и снова без видимых причин. С тех пор атаки лишь ускорялись, с полугодовой паузой после начала спецоперации [вторжения России в Украину]. Обратите внимание, что речь идёт не только о пропаганде; это также многочисленные полицейские рейды и ограничительные инициативы, исходящие от националистических элементов в обществе.

Процесс в целом ускорился с 2022 года, что неизбежно отразилось на позиции правительства по отношению к иммигрантам, хотя направленность идеологической мобилизации, конечно, антизападная.

Ускорение происходит не в вакууме. Очевидный пример — реакция властей и лоялистов на страшный теракт в марте [анг] в Крокус Сити Холле в Москве.

Конечно, об «иммигрантской угрозе» говорили и до теракта, но в 2023 году эта риторика ужесточилась. Уже в 2023 году власти полностью потворствовали заметному росту низового националистического самосуда. Однако после Крокуса всё усугубилось — и облавы, и самосуд (читайте статью Russia.Post [анг]), и риторика.

Усиление полицейских рейдов не является новостью или чем-то особенным, связанным с терактом. МВД всегда так реагировало на любой громкий инцидент, связанный с иммигрантами, стремясь показать, что оно «принимает меры», а облавы — самое простое, хорошо заметное и обществу, и политическому руководству.

Масштаб рейдов после Крокуса был значительным, но не исключительным: в отличие от 2013 года, иммигрантов хотя бы не водили колоннами по улицам перед камерой. Число инцидентов самосуда со стороны националистов также не сильно изменилось. Речь идёт скорее о его постепенной эволюции и всё более тесном сотрудничестве националистов и полиции. Однако что действительно изменилось, так это риторика.

Антииммиграционное законодательство

По итогам законодательной сессии в конце июля было принято два закона. Первый расширил список административных правонарушений, за которые возможна высылка без суда, а второй — без явных ограничений на саму иммиграцию — облегчил высылку и депортацию иммигрантов и ужесточил контроль за ними.

Второй недавно принятый закон также интересен тем, что вводит ограничения гражданских прав иммигрантов. Например, им не разрешается предъявлять какие-либо публичные требования к властям и они должны следовать полному набору «традиционных ценностей»: брак только между мужчиной и женщиной, «недопустимость искажения исторической правды» о Второй мировой войне и так далее. Не то чтобы иммигранты особенно сопротивлялись. Более того, сегодня нет никаких признаков того, что многие иммигранты открыто протестуют против чего-либо.

Идеология перевешивает прагматизм

В то же время власти нагнетают негативные настроения по отношению к иммигрантам и явно пытаются идеологически их контролировать. Здесь, скорее всего, преследуются две цели. Первая: иммигранты по-прежнему рассматриваются как потенциальная угроза, и нынешний политический режим предпочитает нейтрализовать таковую настолько, насколько это возможно; вторая: антииммиграционная риторика призвана внедрить в официальный национализм идею о том, что «русскую цивилизацию» нужно защищать не только от чрезмерно модернизировавшегося Запада, но и от недостаточно модернизированного юга.