Плакат во время акции протеста в Рио-де-Жанейро 13 июня 2024 года: «Принудительная беременность — это пытка!». Фотография: Фернандо Фрасао/Agência Brasil, используется по лицензии

[Все ссылки в тексте — на португальском языке, если не указано иное.]

Тысячи бразильских женщин вышли в середине июня на улицы в разных городах в знак протеста против предложенного законопроекта, который может ещё больше затруднить доступ к безопасным и легальным абортам, одновременно криминализируя жертв изнасилования и лишая их прав, которые были гарантированы действующим законодательством.

Законопроект 1904/24 предложил конгрессмен-евангелист Состенес Кавальканте [анг] из той же «Либеральной партии» (ЛП), что и бывший президент Жаир Болсонару [рус], и был подписан 56 другими парламентариями из нижней палаты Национального конгресса.

Двенадцатого июня палата одобрила запрос о срочном голосовании по законопроекту: это позволяет сразу передать правовой акт на голосование без обсуждения в комиссиях. Опрос на сайте палаты, проходивший до 17 мая, показал, что 12 процентов голосующих согласились с этим предложением, а 88 процентов выступили против.

Если законопроект будет одобрен, аборт на сроке более 22 недель будет приравниваться в Бразилии к убийству и караться соответственно, даже в случае женщин, ставших жертвами сексуального насилия. Это означает, что они могут получить даже более длительный срок, чем их насильники.

Ещё один знак протеста Рио против предложенного законопроекта: «Ребенок — не мать! Нет законопроекту 1904 года». Фотография: Фернандо Фрасао/Agência Brasil, используется по лицензии

В настоящее время в Бразилии аборт разрешён только в трёх ситуациях: в случае анэнцефалии [анг], если беременность представляет угрозу для жизни женщины или если беременность — результат изнасилования.

Как сообщает Agência Brasil, в 2023 году в стране зарегистрировано 74 930 случаев изнасилования. В 56 820 инцидентов пострадали уязвимые категории населения: когда жертва младше 14 лет или имеет проблемы с психическим здоровьем. Всего в прошлом году в стране было зарегистрировано 2687 случаев легальных абортов: 140 среди девочек до 14 лет и 291 в возрасте от 15 до 19 лет.

Чтобы разобраться, что сейчас поставлено на карту, Global Voices поговорили с Деборой Диниз [рус], антропологом, исследователем и экспертом по дебатам о легализации абортов, которой шесть лет назад пришлось покинуть Бразилию из-за угроз, связанных с её позицией по этому вопросу. Диниз работает с Университетом Бразилиа (UnB) и неправительственной организацией Instituto Anis. Последняя также подписала представленный в Верховный суд в 2017 году иск о декриминализации всех абортов до 12 недель беременности.

По мнению Диниз, новый законопроект — это шаг бразильских крайне правых, направленный против самого Верховного суда, давление на судебную позицию об абортах, а также на президента Луиса Инасиу Лулу да Силву [рус] и его обещания евангелистам. В 2022 году, во время выборов, когда Лула противостоял действующему президенту Болсонару, его цитаты в поддержку абортов распространялись, чтобы напугать население и вынудить их изменить мнение, особенно среди религиозных избирателей.

Тогда Лула укрепил позицию, которую занимал в течение многих лет, заявив, что как личность он выступает против абортов, но защищает их с точки зрения общественного здравоохранения. Последнее предложение президент назвал «безумием».

Несколько дней спустя, в интервью он прокомментировал социальное неравенство, представляющее более высокий риск для бедных женщин, которым необходимо прервать беременность, и задал вопрос конгрессмену Кавальканте: «Я хочу знать, если бы его дочь изнасиловали, как бы он себя повёл. Это непростое дело».

Женщины маршируют по Авенида Паулиста, Сан-Паулу: «Репродуктивная справедливость спасает жизни». Фотография: Паулу Пинту/Agencia Brasil, используется по лицензии

Global Voices: Как вы оцениваете то, что предлагается в законопроекте 1904/24?

Debora Diniz: O que está proposto é um retrocesso de quase 100 anos. É uma tentativa de criar ainda mais barreiras ao acesso ao serviço de aborto legal, em particular, para as meninas vítimas de estupro, mulheres em risco de vida. Acho que os proponentes não esperavam tamanha reação da sociedade brasileira. Na verdade, quando digo que a questão do aborto é que está sendo proposta, ela é o que está na superfície. Na profundidade, está uma queda de braço com a Suprema Corte, está um cheque de lealdade do presidente Lula a suas promessas com a bancada evangélica e o poder médico se movimentando. Mas, em termos de consequências concretas, é a criação de barreiras para as mulheres e as meninas, em particular as mais vulneráveis.

Дебора Диниз (ДД): То, что предлагается, — это откат на 100 лет назад. Это попытка создать больше барьеров для доступа к легальным услугам по прерыванию беременности, в частности, для девочек, ставших жертвами изнасилования, и женщин, беременность которых связана с риском для жизни. Я думаю, что сторонники проекта не ожидали такой реакции со стороны бразильского общества. Когда я говорю, что предлагается усугубить проблему абортов, на самом деле это лишь верхушка айсберга. В глубине идёт армрестлинг с Верховным судом, проверка на лояльность президенту Луле и его обещаниям евангелистской скамье в Конгрессе и меняющейся медицинской власти. Но что касается конкретных последствий, то это создание барьеров для женщин и девочек, особенно наиболее уязвимых.

GV: Каковы будут непосредственные последствия такого законодательства?

DD: Seriam o que estamos vendo. Neste caso, teria um aumento da gravidez infantil, por estupro presumido, para quem tem menos de 14 anos. Mulheres em risco de vida sendo obrigadas a morrer, porque a proibição é por tempo gestacional, e o risco de vida é em estágios avançados da gravidez.

ДД: То, что мы уже наблюдаем. Рост числа беременностей среди детей в связи с вероятным изнасилованием, то есть среди детей младше 14 лет. Гибель женщин со сложной беременностью, поскольку запрет связан со сроком беременности, а риск для жизни увеличивается на более поздних стадиях.

GV: Исследование Федерального университета Санта-Катарины (UFSC) показывает, что на практике в 3,6 процентах городов предлагаются легальные услуги по прерыванию беременности, и около 10 процентов женщин, подвергшихся изнасилованию в стране, прибегают к этой процедуре. Это означает, что у нас есть законодательство, которое гарантирует права, но на практике мы видим другой сценарий. Какова реальная ситуация для женщин, нуждающихся в этой услуге в стране?

DD: Ou seja, você tem uma legislação que garante, mas tem o outro cenário que é o acesso. Havia uma concentração de acesso no estado de São Paulo, o estado de São Paulo desmantelou esses serviços. E a realidade das mulheres que têm que recorrer aos serviços no país é uma realidade de desterro. Elas têm que atravessar fronteiras, buscar recursos financeiros, enfrentar, além de sobreviver a uma brutal violência, porque para as mulheres em risco de vida, atravessar fronteira é algo praticamente impossível. Mas hoje, além de estar sobrevivendo a uma violência, ela vai ter que buscar recursos financeiros, se ausentar do trabalho, buscar soluções para o cuidado dos filhos. São barreiras que tornam intransponíveis o acesso ao aborto legal.

ДД: Итак, у вас есть гарантирующее права законодательство, но есть ещё один этап — доступ к реальной услуге. Больше всего возможностей предлагал штат Сан-Паулу, но затем больницы от этих услуг отказались. И реальность женщин, которым приходится прибегать к прерыванию беременности в Бразилии, — реальность изгнания. Им приходится пересекать границы, искать деньги, оказываться один на один с проблемой, помимо выживания в жёстком насилии. Для женщин, находящихся в группе риска для жизни, пересечение границы практически невозможно. Но кроме борьбы за выживание им нужно искать финансовые ресурсы, способы взять отпуск на работе и решения, позволяющие позаботиться о своих детях. Это барьеры, которые превращают доступ к легальным абортам в нечто непреодолимое.

GV: Каким образом велись дебаты в Бразилии в разное время? Всегда ли они завершались без результата или были подвижки?

DD: Esse PL é uma resposta a um momento único na sociedade brasileira que é ação no Supremo Tribunal Federal que pede a descriminalização do aborto nas primeiras 12 semanas. É uma resposta ao que é a onda verde na América Latina, com a descriminalização na Argentina, na Colômbia, no México, no Uruguai. Ou seja, essa fúria da resposta é também uma fúria de uma intimidação de um momento único de transformação da sociedade brasileira. Mas, ao mesmo tempo, a política representativa, da qual não corresponde, não representa, o vivido pelas mulheres, pelas meninas que podem gestar, é uma política feita pelo patriarcado mais tradicional de homens, que vão fazer do aborto um nicho da política extremista, um nicho da extrema-direita, que achou que teria um termômetro de força com o fanatismo. E não teve.

ДД: Предлагаемый законопроект — реакция на уникальный момент в бразильском обществе, а именно на решение Верховного суда о декриминализации абортов в первые 12 недель беременности. Это ответ на «зелёную волну» в Латинской Америке с декриминализацией в Аргентине, Колумбии, Мексике, Уругвае. Таким образом, эта агрессивная реакция — ярость и попытка запугать людей в уникальный момент трансформации в бразильском обществе. В то же время репрезентативная политика не отвечает современным потребностям, политики не представляют того, что переживают женщины и девушки, способные вынашивать ребенка, — это политика, сформированная традиционным патриархатом, который превращает аборты в нишу для экстремистской политики, нишу для крайне правых, считающих, что  они могут установить термометр своей силы на фанатизм. Это чудовищно.

GV: В чём разница с другими странами Латинской Америки? Играет ли в этом роль религия?

DD: Eu diria, primeiro, que Colômbia e México estavam com uma Suprema Corte forte para tomar decisões relacionadas a direitos individuais e fundamentais. Na Argentina, quando se decide a nova lei do aborto, foi em um momento de uma mudança de configuração do Parlamento, com novas representações, especialmente com juventude diversa. Essa é uma diferença, porque no Brasil, como nos Estados Unidos e na Hungria, a questão do aborto se configura como um nicho da extrema-direita e como um nicho extremista. E, particularmente pela política representativa brasileira que tem uma sobreposição com as religiões, de uma maneira instrumental das religiões, o que é muito singular da sociedade brasileira.

ДД: Я бы сказала прежде всего, что в Колумбии и Мексике сильный Верховный суд, который выносит решения относительно индивидуальных и основных прав. В Аргентине, когда они принимали решение по новому законодательству об абортах, это было время перемен в конфигурации парламента, с участием разнообразной молодёжи. А вот в Бразилии, как и в США и Венгрии, проблема абортов — ниша для крайне правых и экстремистов. И, в частности, из-за бразильской репрезентативной политики, которая переплетается с религией, становясь её инструментом, что очень необычно для бразильского общества.

GV: Заявление президента Лулы по поводу абортов, в котором он представил себя сторонником декриминализации абортов, было использовано противниками на выборах 2022 года. Он даже заявил, что лично против этого, и передал дебаты на рассмотрение законодательного органа. Как вы воспринимаете эту дискуссию в политической среде?

DD: Este PL não é sobre aborto. Ele é um teste de lealdade para o presidente Lula, um desafio, uma queda de braço com ele, como é uma queda de braço com a Suprema Corte, com a liminar concedida pelo ministro Alexandre de Moraes, na ação que nós apresentamos, em que derrubou a ação do Conselho Federal de Medicina (CFM), que impunha restrições [para interromper gravidezes resultantes de estupro e com mais de 22 semanas de gestação]. É importante explicar que esse PL vem de um extravasamento de poderes, de um abuso de poder do CFM sobre o aborto.

ДД: Этот законопроект не касается абортов. Это проверка на лояльность президенту Луле, вызов, соревнование по армрестлингу с ним и Верховным судом после вынесения решения судьёй Александром де Мораесом по представленному нами делу, что привело к отмене резолюции Федерального медицинского совета (CFM), вводившей ограничения [на прерывание беременности в результате изнасилования на сроке более 22 недель]. Важно объяснить, что корни этого предложения — в переизбытке власти, в злоупотреблении Советом властью в отношении абортов.

GV: Расскажите, пожалуйста, о собственном опыте как опыте человека, который какое-то время участвовал в этой дискуссии в Бразилии, за что пришлось заплатить особую цену?

DD: Eu trabalho na questão do aborto como pesquisadora, coordeno a Clínica Jurídica, na Universidade de Brasília (UnB), que apresentou com o PSOL (Partido Socialismo e Liberdade) a ação que pede a descriminalização do aborto, quanto a atual ação, que ganhou a liminar e derrubou a ação do CFM. A minha atuação é de pesquisa, de incidência política, em particular com litígio estratégico. Desde a propositura da ação, que pede a descriminalização, eu saí do país por questões de ameaça, por questões de fundamentalismo e extremismo.

ДД: Я занимаюсь дебатами об абортах как исследователь, координирую юридическую клинику Университета Бразилиа, которая вместе с PSOL («Партией социализма и свободы») сформировала дело о декриминализации абортов, и разработало текущие действия, которые привели к временному постановлению об отмене иска CFM. Моя роль заключается в исследовании политических последствий, особенно в стратегических судебных процессах. Поскольку дело было связано с просьбой о декриминализации, я покинула страну из-за угроз, из-за фундаментализма и экстремизма.

GV: Каковы сегодня возможные способы рационального обсуждения подобных вопросов в Бразилии?

DD: A Suprema Corte decidir a ação. Seja para ganharmos ou perdemos, a gente recomeça esse debate público.

ДД: Делом занимается Верховный суд. Независимо от того, выиграем мы или проиграем, мы сможем снова начать публичные дебаты.