Фотография: Яна Казюля, использовано с разрешения

[Все ссылки в тексте — на английском языке, если не указано иное.]

Эта статья — часть серии «Портреты изгнанниц» [рус], в которой рассказывается о жизни в диаспоре иранских женщин, стремящихся к свободе и демонстрирующих свою стойкость. Она знаменует первую годовщину трагической кончины Махсы Джины Амини, курдской девушки, погибшей в возрасте 22 лет от рук полиции нравов из-за того, что не полностью покрыла волосы. Этот инцидент спровоцировал массовые протесты в Иране, которые продолжаются и по сей день, несмотря на ужесточение правительственного давления.

Мы с Марьям Пализбан одновременно учились в Тегеранском университете, но в те годы наши пути ни разу не пересеклись. Время, проведённое там, совпало с быстро подавленными студенческими протестами, которые так живо напомнили нам о мрачных годах после революции 1979 года [рус], когда многие из наших родителей стали свидетелями казней своих однокурсников из того же университета.

Марьям запомнилась мне по фильму «Nafas-e amigh» («Глубокий вдох»), снискавшим славу, когда Иран был представлен на премию Американской киноакадемии за лучший фильм на иностранном языке в 2004 году. Но важнее восхвалений то, что фильм символизировал неустанную борьбу нашего поколения, пытающегося вдохнуть жизнь в вакуум, в котором невозможно существовать.

Спустя годы наши с Марьям пути пересеклись в Берлине. Она получила степень доктора театральных исследований в Свободном университете в Берлине и активно проводила исследования в академических центрах города. Она часто ездила в Иран, работая актрисой.

Покидая Иран

Как и многие женщины, работающие перед камерой в Иране, Марьям сталкивалась со значительными ограничениями свободы даже за пределами страны. Вспоминая о своём пути, она поделилась:

Leaving Iran was never my desire. Despite my family's urging for me to study abroad, I felt deeply connected to my roots there. I was involved in a small theater group at university, and I had made strides in the cinema scene. However, a romantic relationship in Berlin made it difficult for me to stay in Iran. Neither my family nor the circumstances in Iran allowed us to be together freely.

I left Iran, but my primary focus remained on maintaining my ability to travel there regularly. All my research work centered around Iran, my family resided there, and I held deep affection for cinema, theater, and my colleagues there.

Я никогда не хотела уехать из Ирана. Несмотря на то, что моя семья настаивала на том, чтобы я училась за границей, я чувствовала глубокую связь со своими корнями там. В университете я играла в небольшой театральной группе и добилась успехов на киносцене. Однако романтические отношения в Берлине не давали мне оставаться в Иране. Ни моя семья, ни обстоятельства на родине не позволяли нам свободно быть вместе.

Я покинула Иран, но попыталась сохранить возможность регулярно ездить на родину. Вся моя исследовательская работа была сосредоточена вокруг Ирана, там проживала моя семья, и я питала глубокую привязанность к тамошним кино, театру и коллегам.

Марьям поделилась этими чувствами во время интервью со мной после годовщины движения «Женщины, жизнь, свобода» [рус], сильно повлиявшего на её жизнь.

Оставаясь за границей — где «Глубокий вдох» получил признание на престижных кинематографических мероприятиях — Марьям начала получать предложения о ролях за пределами Ирана. Однако она столкнулась с дилеммой: либо соглашаться на работу за границей и рисковать потерять шанс вернуться, либо продолжать соответствовать иранским стандартам для актрис. В конечном итоге она выбрала второе. Размышляя о своём решении, она заметила: «Это была очень сложная ситуация. Я годами жила двумя параллельными жизнями».

Две параллельные жизни

Когда я встретила Марьям в Берлине, она пыталась найти баланс между двумя разными жизнями в Иране и Германии. Особенно осторожно она относилась к фотографированию без хиджаба, ношение которого было одним из главных требований к актрисам в Иране.

В то же время, как исследователь, посещающий конференции за пределами Ирана, она заметила: «Пока другие готовили речи, я беспокоилась о том, чтобы покрыть волосы или о том, что кто-то сфотографирует меня на встрече и опубликует где-нибудь снимок».

Однако не только хиджаб препятствовал свободной профессиональной жизни. Большое значение имел политический вопрос и строгие правила, что можно и чего нельзя говорить. «Однажды я произносила речь о драматургии похорон Хомейни. Представьте себе, несмотря на важность статьи, всё, о чём я могла тогда думать, так это чтобы материал не опубликовали. То же самое было и с моей книгой о мученичестве в тазие, ритуальной мистерии в память о религиозных, исторических и мифических историях, — я  сделала всё, чтобы предотвратить её перевод на персидский язык».

Несмотря на эти меры предосторожности, по возвращении в Иран Марьям часто подвергалась длительным допросам: «Они говорят, что хотят взять у тебя интервью, но когда ты приходишь туда, начинается допрос. После этих „интервью“ коллеги успокаивали меня, говоря: „Это нормально, мы все через это проходим“. Вы принимаете это как часть реальности, повторяя себе, что это цена, которую вы платите за работу на этой земле».

На вопрос, не стала ли причиной допросов её жизнь на Западе, она ответила: «Отчасти да, а отчасти потому, что с увеличением количества „нет“, сказанного вами, усиливается давление. Во многих проектах я четко знаю режиссёров или продюсеров, связанных с Корпусом стражей исламской революции (КСИР) и получающих финансирование оттуда. Вы не хотите участвовать в этих работах и тут же оказываетесь под лупой».

Путь в изгнание

Последняя поездка Марьям в Иран, незадолго до COVID-19, включала участие в театральной постановке. Несмотря на год репетиций, постановка завершилась всего через пять вечеров. Проблемы появились с самого начала из-за решения команды бойкотировать спонсируемый правительством фестиваль Фаджр в знак протеста против уничтожения КСИР рейса PS752 в январе 2020 года, в результате чего погибли 176 человек.

Вернувшись в Германию, Марьям всё ещё пыталась вести две параллельные жизни: «В Берлине я должна была выступать с речью о культурной политике. Чувствуя необходимость говорить честно, я написала эмоционально заряженный текст о разнице между культурным деятелем и культурным агентом. В ночь перед выступлением мне приснилось, что меня расстреляли в Иране, и я решила, что не могу участвовать в мероприятии, покрывая голову. Я не выкладывала это в соцсети и потом скрыла фотографии».

Размышляя о своём опыте, Марьям добавила: «Процесс был чрезвычайно сложным и болезненным».

Точка невозврата — 2022 год

В 2022 году наступил поворотный момент с движением «Женщина, жизнь, свобода». Оно послужило катализатором смелого решения Марьям появиться без хиджаба — это был не просто личный выбор, но и важное политическое заявление. Актриса разместила в Instagram фотографию без хиджаба с подписью: «Женщины, кино, театр, культура, искусство, наука, религия, Иран не принадлежат вам! Мы не принадлежим вам! Ваше — это запугивания, угрозы, пытки, убийства..! Мы ненавидим вас!».

Я спросила её, понимала ли она, что эти действия стали точкой невозврата, поставив под угрозу её безопасность при посещении Ирана и работе там актрисой, что, по сути, ознаменовало начало изгнания. Она ответила: «Да».

Потом всё изменилось — в частности, отношения Марьям со многими её коллегами в Иране. «Часть общества разорвала со мной связь», — рассказала она. Несмотря на то, что позже некоторые другие актрисы пытались заявить о своей политической позиции, их всё ещё оставалось немного. «Если бы больше актрис публиковали фотографии без хиджаба, режим не смог бы на нас так сильно давить», — считает Марьям.

Объём цифровых угроз и атак превзошел её ожидания. В условиях этого давления, она чувствовала необходимость пересмотреть свои отношения с Берлином, городом, в котором она с любовью жила столько лет. Теперь это было место ссылки.

Жизнь как изгнание

Спустя почти год после бури, произошедшей в жизни Марьям Пализбан, она сравнивает этот опыт с годовой битвой, которая в конечном итоге укрепила её решимость. Даже в самые тяжёлые моменты она «ни разу не пожалела» о своём выборе: «Теперь я чувствую себя ближе к своему истинному Я».

Она также рассказала о глубокой поддержке, которая воодушевляла актрису, когда та чувствовала, что балансирует на грани: «Мой партнёр и сын оказали неоценимую поддержку; они здесь мой якорь. Но вскоре я поняла, что мне нужно больше, поэтому обратилась за профессиональной психологической помощью».

Найдя утешение в новом сообществе иранских активистов в Берлине, объединённом движением «Женщина, жизнь, свобода», Марьям также восстановила часть связей в Иране.

Она с оптимизмом говорит, что, хотя перемены, возможно, и не коснулись всех аспектов иранского общества, они, несомненно, весьма глубоки. Марьям уверена, что «в 2022 году изменилось нечто фундаментальное, что стало заметным достижением».