- Global Voices по-русски - https://ru.globalvoices.org -

Российская пропаганда: как создать впечатление, что войны нет

Категории: Россия, Украина, власть, война и конфликты, гражданская журналистика, наука, права человека, свобода слова, цензура, язык, The Bridge

Александра Архипова. Фотография: «Теплица» [1], используется с разрешения

Антрополог Александра Архипова [2] [анг] изучает современный русский фольклор, например, страхи и слухи, связанные с войной в Украине, а также язык медиа, который государство использует в России для манипуляции гражданами. С разрешения «Теплицы [3]», независимого просветительского проекта, мы публикуем сокращённую расшифровку выступления Архиповой [1] на конференции «Интернет без границ [4]».

Мы очень часто говорим о том, что сейчас в России работает страшная пропаганда и эта пропаганда воздействует на людей через язык. Я посмотрела, шаг за шагом, как воздействует, как устроен этот самый язык пропаганды.

Правда ли, что действительно возможно с помощью слов изменить восприятие происходящего?

Начиная года с 2017–2018 годов вместо слова «взрыв» в российских (государственных) СМИ стали использовать слово «хлопок». Многие меня спрашивают: «Ну и что, что используют какое-то слово, это реально что ли влияет?». Ответ уже давно дан когнитивными лингвистами и когнитивными психологами.

Например, в 2005 году одна группа исследовала, как врачи сообщают пациентам о неприятном диагнозе, который мы называем «сердечная недостаточность» (heart failure на английском). Очевидно, что это «плохое слово» — некая поломка в организме. Поэтому врачи обычно пытаются заменить его эвфемизмами.

42 врача выбрали слова-заменители. Дальше испытуемым давали описание симптомов болезни, и доктора объясняли, что нужно делать при подобном диагнозе. Когда пациенты слышали heart failure, они говорили, что будут гораздо серьёзнее к себе относиться: соблюдать диету, пить лекарства, давать согласие на операцию. А испытуемые, которым сообщили о тех же симптомах, но сопроводив их комментарием «в ваших лёгких есть жидкость, потому что ваше сердце плохо качает кровь», гораздо менее серьёзно относились к проблеме.

Так было ещё раз доказано, что действительно через язык можно манипулировать восприятием мира человека.

Об эвфемизмах в языке русской пропаганды

Что же делает российская пропаганда? Она особым образом меняет слова, трансформируя не словарные значения, а коннотации. То есть, подменяет ассоциации у слов так, чтобы мы воспринимали мир лучше и безопаснее — как мир, в котором нет никакой войны!

Вернёмся к тому, как в российской государственной прессе начали использовать выражение «хлопок» вместо «взрыв». Почему? Потому что у слова «взрыв» очень опасная коннотация — терроризм, гибель, катастрофа, война. А у слова «хлопок» — ну, какой-то звук, может быть, даже праздник, но никак не событие, связанное с смертью. Поэтому слово «хлопок» постепенно начало вытеснять любой «взрыв».

Эта стратегия для федеральных газет, согласно которой они должны преуменьшать информацию об ущербе, чтобы не напугать аудиторию.

Затем начинается война в Украине, и с 4 марта 2022 года в России запрещается упоминать слово «война» — вместо него следует употреблять термин «специальная военная операция». Вводится военная цензура. Возникают 400 судебных решений по делам о дискредитации российской армии. Люди якобы дискредитировали российскую армию, нарушая эти приемы новояза и называя войну войной.

Из администрации президента начинают присылать методички, в которых журналистам подробно объясняют, как именно надо проводить махинации с коннотациями, используя «специальную операцию» и размывая истинный смысл слов.

О президентских методичках

У меня есть замечательный информант, который в первые месяцы войны работал в одном крупном российском федеральном издании. И этот человек сливал мне методички, которые поступали из администрации президента.

28 февраля, через четыре дня после начала войны, его СМИ получило письменную инструкцию:

Слово „война“ не употребляем, можно „освобождение“, „освободительная миссия“, „спецоперация“. Панику не сеем. Ещё раз напомню, в наших материалах нельзя писать слово „война“, „военная операция“, „захват российскими военными“, теперь просто „спецоперация“».

До введения военной цензуры остаётся четыре дня, но на СМИ уже давят. Начинается этап рефрейминга языка, его переделки. Рефрейминг заключается именно в работе с ассоциациями.

Информацию о погибших в ходе спецоперации берем только из официальных данных. Большая просьба при освещении спецоперации не писать «взят под контроль» в отношении населенных пунктов, заменить на слово «освобожден».

То есть сначала «захвачен», потом «взят под контроль», а потом «освобождён». Потому что у слов «захвачен» и «освобождён» разные коннотации. У слова «освобождён» ассоциации явно положительные.

Или, например, «отступление» — это «жест доброй воли»; «контрнаступление ВСУ» — «отчаянные атаки».

Так возникают три стратегии: вообще избегать опасных тем; на замену выбирать слова, которые не связаны со смертью людей и войной; демонизировать противника.

Важность рефрейминга касается ещё и того, как войну подать. За что, мол, воюем? С точки зрения российской пропаганды — ради денацификации, поиска националистов, освобождения русскоязычного населения и прочее.

Другой пример: «линия соприкосновения». Это, конечно, замена для «фронта». Она использовалась с февраля, довольно активно. У нас как бы нет войны, у нас есть «линия соприкосновения». Затем слово «фронт» немного отвоевало свое и наконец в сентябре произошла мобилизация. Когда граждан мобилизуют, им говорят, что они будут «помогать оборонять линию соприкосновения». Им не говорят «вам на фронт», нет. «Поедете оборонять линию соприкосновения».

О сопротивлении и создании «контрпослания»

Как же люди сопротивляются новоязу? Один из способов — взломать систему. Когда началась война, ввели цензуру и запретили слово «война», в граффити появилась прекрасная тема «скажи вслух война». Это очень важная вещь, потому сейчас внутри России много людей, которые сопротивляются языку пропаганды всеми возможными способами.

Многие из стран вне России мне пишут, что это фигня, ничего не помогает. Нет! Действие равно противодействию. Не зря за это наказание от штрафа до 7 лет в тюрьме. Это серьёзное действие, направленное на разрыв зоны комфорта. Чтобы человек вышел из дома за хлебом и, пройдя 300 метров, прочитал про войну и понял, что живёт в ситуации войны, и не пытался избегать этой темы.

Главная задача, которую ставят перед собой люди, которых называют семиотическими партизанами (партизанами, которые оперируют знаками), — это прорыв информационной пропагандистской блокады. Самый хороший способ — создать то, что я называю «контрпослание».

Вот простой пример: надпись «опасная зона, отойдите от здания, когда падают сосульки». Кто-то приписал слово «Россия», и получилось «опасная зона — Россия». Это простое контрпослание.

А вот контрпослание сложнее: сначала на заборе был написан известный символ поддержки войны — буква Z, а ночью семиотический партизан приписал две буквы П и Ц и создал таким образом контрпослание, очень обсценное грубое слово.

Семиотические партизаны внедряются в уже существующие акты пропаганды и разрушают их изнутри. Журналистка Мария Антюшева, которая пришла на брифинг МВД в Красноярке, скинула пальто и оказалась в жёлто-голубой одежде [6] [анг]. Она была задержана, но тем не менее создала такое вот контрпослание, визуальное, очень яркое.

Что же в итоге мы видим? По крайней мере пока основные усилия языка пропаганды направлены на то, чтобы создать впечатление, что по-прежнему войны нет. Есть какие-то локальные события, но войны нет, фронта нет и мобилизация у нас частичная. До мобилизации большинство людей, которых я опрашивала, считали, что ничего страшного не происходит и всё скоро закончится.

И число тех людей, которые считают, что ничего не происходит и, главное, что это какая-то скоротечная неприятность, которая закончится, коррелирует [7] с теми людьми, кто читают федеральные новости…

Очевидно, очень скоро ситуация изменится.