Юлиан Чокан в Кишинёве. Фото Филипа Нубеля, используется с разрешения.
Молдова — страна, которая находится на пересечении множества языковых, этнических и религиозных идентичностей. До обретения независимости в 1991 году она была частью нескольких империй. Чтобы обсудить богатую и противоречивую историю страны, а также влияние вторжения России в Украину [1], Global Voices взяли интервью у молдавского писателя Юлиана Чокана. Интервью состоялось в Кишинёве на русском языке.
Молдова — многоязычная и многонациональная страна, граничащая с Украиной и Румынией. Помимо этнических молдаван, составляющих приблизительно 75 % населения, в стране проживают несколько этнических меньшинств [2] [анг], включая украинцев, гагаузов [3], русских, болгар и цыган. Официальным языком является румынский, однако русский тоже широко распространён в крупных городах, используется в СМИ, сфере образования и бизнесе.
Во время советской оккупации Молдовы, Москва ввела кириллическую письменность для молдавского диалекта румынского языка, и объявила этот диалект отдельным языком. После восстановления независимости, в 1994 году Молдова вернулась к латинской письменности. Но Россия никогда не отказывалась от желания контролировать Молдову: Москва поддерживает «власти» [4] [анг] самопровозглашённой республики Приднестровье на востоке страны. После кровопролитной российско-молдавской войны 1991-1992 годов [5] [анг] эта территория объявила о своей независимости от Молдовы и по сей день сохраняет контроль над 12 % территории Молдовы [6] [анг]. Международное сообщество не признаёт Приднестровье независимым государством.
Global Voices спросили молдавского писателя и журналиста Юлиана Чокана [7], как он воспринимает текущую ситуацию в Молдове, учитывая войну России в Украине, и риторику Москвы о так называемом «Русском мире [8]».
Протестующие возле российского посольства в Кишинёве. Фото Филипа Нубеля, используется с разрешения.
В 2015 году я опубликовал роман-антиутопию, в котором представил, как Россия и Приднестровье оккупируют Молдову. Книга называется «Этим утром русские придут [9]» [анг]. Я написал это до 2014 года, когда Россия оккупировала Крым. Это, конечно же, художественное произведение, но такой страх преследует многих людей в Молдове, потому что в прошлом Россия вторгалась на нашу территорию в 1940 и в 1812 годах. У меня сложилось впечатление, что многие из россиян считают эту землю «своей [исконно русской] территорией». Так что я думаю, что если Россия захватит Одессу, она также пойдёт и на Молдову. Бессарабия [альтернативное историческое название большей части современной Молдовы] была провинцией царской России больше 100 лет.
В недавнем интервью французской газете Le Monde [10] [фр] я объяснил, что есть предпосылки для вторжения в Молдову, это всегда витает в воздухе, независимо от того, кто руководит страной. Я никогда не чувствовал себя здесь очень комфортно как писатель: это зона между Днестром и Прутом, где ничего не создаётся на долгий срок. Мне всегда казалось, что сегодня это Молдова, а завтра — может стать частью России или Румынии. Это осознание влияет на наше мировоззрение: то, что мы начинаем, может не выдержать, может быть разрушено в любой момент.
Чокан, как и все писатели, трансформирует язык так, чтобы он лучше всего соответствовал его стилю. Иногда в своей прозе он использует русские фразы или слова, поэтому Global Voices спросили его о взглядах на фактически двуязычную ситуацию в Молдове и отношение писателя к русскому языку:
Здесь в повседневной жизни люди очень терпимы; ничего не изменилось после этой войны [вторжение России в Украину, начавшееся 24 февраля 2022 года]. Что проблематично, так это идея, что русские должны прийти сюда и занять эту землю. То, что мой сосед может говорить по-русски, никак не проблема, если только этот конкретный человек не хочет, чтобы Путин пришёл сюда и управлял страной. Так что главный вопрос в том, связаны ли местные русскоязычные с путинскими нарративами или нет. Для ясности: мы в Молдове говорим по-русски, но не хотим иметь ничего общего с так называемым «Русским миром».
В лингвистическом, культурном и буквальном смысле Молдова восстановила прочные связи с Румынией с 1991 года, как объясняет Чокан, но дух России продолжает витать в воздухе:
Поскольку я пишу на румынском языке, я считаю себя румынским писателем. Где я живу, не имеет значения, поэтому я позиционирую себя как румынский писатель с постсоветским прошлым. Мы были под властью России и Советского Союза, поэтому наш социальный опыт отличается от того, через что прошли румыны: мы действительно близки, но всё же разные. В то же время Румыния считает нас румынскими писателями и приглашает нас на мероприятия, в проекты и издательские гранты, и мы можем вступить в Союз румынских писателей.
Но, несмотря на это, когда я нахожусь за границей, то постоянно попадаю в неловкие ситуации, когда возникает вопрос, откуда я родом. Приходится объяснять, где находится Молдова, хотя после этой войны люди, кажется, стали более информированными. Я также замечаю, что и по сей день любого русского писателя обычно уважают за границей просто за то, что он русский, независимо от того, насколько хорошо он на самом деле пишет. Я испытал это во Франции, где любого русского писателя считают вторым Достоевским или Набоковым. Но люди на Западе никогда не смогут понять, что произошло и происходит на постсоветском пространстве, если они будут читать только тексты российских авторов.
Global Voices спросили, как Юлиан относится к спорному определению «европейская литература»:
Я верю в концепцию европейской литературы и понимаю её: Первая и Вторая мировые войны — это центральная тема, определяющая европейскую литературу, которую мы все разделяем. Но мы также очень разные, даже в рамках одной языковой традиции. Я жил в Советском Союзе, и мой путь начался с советских авторов, так как у нас не было другого выбора, а также с русских классиков, таких как Гоголь, Чехов, Булгаков. Достоевский, скорее всего, вдохновил Фрейда на изучение подсознания и публикацию исследований о психоанализе. Понятно, что как писатель я не могу негативно относиться к языку: язык — это инструмент, и я не могу обвинять его в том, что делает Путин. Так что для меня то, что я говорю по-русски, это плюс.
После 1991 года я читал в переводах многих других авторов, в основном западноевропейских, а потом понял, что лучше знакомиться с так называемой «малой литературой», которая ближе к нашему опыту: Кадаре из Албании, Грабал из тогдашней Чехословакии, другие писатели из Венгрии, Болгарии, Сербии. Страны были частью крупных империй или пережили советское вторжение, поэтому часто существует прямая связь между представленными литературными персонажами и Историей с большой буквы в их книгах.
В заключении Чокан говорит о ближайших планах:
Война заставила меня задуматься о том, что может случиться, если она дойдет до Молдовы: останусь я или сбегу? Это то, о чём я думаю теперь каждый день. Я все-таки написал роман о русских танках на улицах Кишинёва. Это огромная трагедия. Каждое утро читаю украинские, потом российские новостные сайты, сравниваю расхождения между ними. Сейчас размышляю о романе, который расскажет о войне — я не могу писать от лица украинца, пережившего Мариуполь, но могу писать о том, что такое — находиться совсем рядом с войной, и как она формирует нашу повседневную жизнь.