Цветение вишни. (Фото предоставлено Ай Сяомин. Используется с разрешения автора.)

[Ссылки ведут на страницы на китайском языке, если не указано иное.]

Следующий пост一 восемнадцатый и последний в серии дневниковых записей, сделанных независимым режиссёром и учёной-феминисткой Ай Сяомин и феминистской активисткой Го Цзин. Обе живут в Ухане, в первом центре пандемии COVID-19. Вы можете прочитать первую [ру], вторую [ру], третью [ру],четвёртую [ру], пятую [ру], шестую [ру], седьмую [ру], восьмую [ру], девятую [ру], десятую [ру], одиннадцатую [ру], двенадцатую [ру], тринадцатую [ру], четырнадцатую [ру], пятнадцатую [ру], шестнадцатую [ру] и семнадцатую [ру] части серии здесь.

Ознакомьтесь со специальной рубрикой Global Voices о глобальных последствиях COVID-19 [ру].

Ай Сяомин: опубликовано в Matter News 10 апреля 2020 года

日记得以进入后世，我们看到，其中的一个标尺或者说重要的中介，是时间。对于后人，有些隐私不再重要，而其中不为人知的个人体验以及历史细节，呈现出非同寻常的意义。过去的日记作者在乎私密性，因为隐蔽才有自由，才能摆脱意识形态的监控、社会规范的压迫、他人的告发以及日记所涉人的围攻。而对于后世的读者，日记仿佛化蛹为蝶，超越了历史、社会和时间的限制。那些可能伤害到日记作者的故人旧事颓然而退，日记脱颖而出。
从经验的角度来说，当我们写日记时，我们享有的自由包括与社会、与他人以及与自我的一部分（借用弗洛伊德的概念，那个处在社会化过程中的自我）相抵触的自由（根据某种主流的价值判断，也许某些内容是反社会、反主流、反规训的）。
但在现实中，情况往往不一样。也就是说，当一个人通过日记不断地强化自己的自我意识，不断地锤炼出独特的思想个性时，这与社会规范、与统治者的意识形态，势必发生冲突。真实的日记，与思想专制注定是格格不入的。因此，在专制时代，日记写作无可避免地陷入危境。
言论管控越严厉，日记的私密性连同书写者的写作个性越难维持；写日记的行为本身就被看作离经叛道。
可以说，日记的一个迷人之处正是在于它的异议性。它在当时当世所需要维持的私密性是有道理的，越私密，越自由；越有利于作者维护个人的内心世界，无所顾忌地表达对生活的独特审视。
即使是生活化的日记叙事，那些令我们感动的书写，也来自它的异议性——与宏大叙事的距离。
以方方日记和郭晶日记为例，包括其他一些类似的文本；与其说是个人日记，不如说，是个人记录加公民报道的合成。
换言之，它是日记体，即采用了这种比较自由、从个人观察和经历出发的文体，但它诉诸的对象不限于作家自己，而更多的是社会公众。
由于它主要是对公众说话，它的战地报道的意义，大过它与自己内心对话的意义。
那日记怎么写成了公民报道的？我觉得，在估计这一时期任何人的日记成就时，不能忘记一个基本的事实，那就是言论管控的存在和报道者的牺牲。
我们如果不是故意遗忘或者无视自己的恐惧，就必须承认，在此次疫情最危险和艰难的时候，武汉的战地记者不是被封闭在小区的作者，而是敢于直接进入一线医院、殡仪馆和高风险感染社区的报道者，如陈秋实、李泽华、方斌、张展、张毅……等。记者中最有勇气的，非公民记者莫属；他们是地地道道的逆行者。
他们没有官方颁发的记者证，缺乏基本的采访保障；连生命安全也难以顾及。可正是从他们这里，我们听到了最脆弱者的声音；看到了最无助者的绝望。在社交媒体上，我们每天也看到来自城市各个角落的小视频，很多普通公民发出真实的呐喊。我们决不能忘记，有几位自媒体人被强制销声。时至今日，武汉已经解封，我们依然没有听到有关他们的任何消息。
日记体的兴起，就是在公民报道被封杀期间的退让。它得到读者的追捧，也是由于，人们看不到更多的、直接来自社会基层的战地报道。

Когда дневники публикуются, они рассматриваются сквозь призму времени — в разные периоды значение написанного воспринимается по-разному. По прошествии времени защита частной жизни играет уже не столь важную роль, а вот личный опыт и исторические подробности, содержащиеся в записях, приобретают большую ценность. В прошлом авторы очень заботились о неприкосновенности дневников, ведь только их тайна давала возможность писать совершенно свободно. Секретность — это способ избежать государственной цензуры и социального давления, обойти стороной контроль над высказыванием и не допустить нападок со стороны людей, упомянутых в заметках. Со временем дневники, как гусеницы, превращаются в бабочек. Они преодолевают ограничения, навязанные здесь и сейчас. Те, кто мог наказать авторов, уходят в  прошлое, а сами дневники остаются и привлекают к себе внимание.

Когда мы ведём дневники, мы наслаждаемся свободой идти против общества, против других и части своего «я» — «Эго», центральной составляющей процесса социализации по Фрейду. Для большинства некоторые элементы наших дневников могут быть асоциальными, андеграундными, нарушающими порядок. Такова наша реальность. В то время как авторы развивают самосознание, выстраивают через дневники независимое мышление и личность, общество и господствующая идеология находят между строк скрытые смыслы и критикуют их. Ни в одном настоящем дневнике автор не согласится с идеологической диктатурой. Следовательно, ведение дневника при авторитарном режиме — это неизбежно опасная история.

Из-за того, что цензура закручивает гайки, писателям сложнее защищать свою приватность и авторский стиль. Само ведение дневника так или иначе расценивается как нечто неординарное. Даже если дневник посвящён чему-то обыденному — повседневному этикету, например — интерес вызывает в первую очередь инакомыслие, то, что отличает мнение автора от грандиозного официального нарратива.

Возьмите в качестве примера дневники Фан Фан и Го Цзин или любой другой текст в подобном стиле — они читаются больше как некий микс личных записей и гражданских репортажей, нежели личный дневник.

Другими словами, эти тексты написаны в форме дневников — в жанре, предоставляющем большую свободу субъективным наблюдениям и опыту. Но их аудитория сегодня — общество, а не узкий круг.
Так как эти «дневники» стремятся к диалогу с широким кругом общественности, они выполняют скорее функцию докладов с передовой, а не разговора автора со своим внутренним «я».
Почему эти писатели преобразуют свои дневники в такие гражданские репортажи? Если мы попытаемся оценить то, чего они достигли, мы не должны забыть о существовании цензуры и о жертве наших корреспондентов.

Если мы не забываем, не пренебрегаем намеренно нашими страхами, то нужно признать, что в то время, когда ситуация с пандемией была наиболее опасной и трудной, самыми смелыми людьми были именно корреспонденты с передовой в Ухане, осмелившиеся проникнуть в больницы, бюро ритуальных услуг, в районы с высоким риском заражения — Чень Цюши, Ли Цзэхуа, Фан Бинь, Чжан Чжань, Чжан И и другие. Они пошли наперекор всему.
Они не являются аккредитованными журналистами и по сравнению со своими коллегами с лицензией беззащитны. Их жизни и безопасность тоже подвергались риску. Благодаря их репортажам мы услышали голоса самых уязвимых, увидели отчаяние самых беспомощных. В социальных сетях мы смотрели видеоролики, снятые в разных уголках разных городов, и слышали людей, что изливали чувства. Мы не должны забывать, что нескольких репортёров заставили замолчать [анг]. Даже после того, как в Ухане отменили карантин, мы так и не узнали ничего об их местонахождении.
Развитие дневника как жанра — это наш ответ тем, кто заставил замолчать гражданских журналистов. Дневники ценятся читателями, ведь людям очень не хватает новостей из первых рук, от таких же простых людей, как они сами.

Перевод: Дарья Садовская