Узбекистан как творческий хаос: фотограф рассказывает о поисках самобытности

[Ссылки ведут на страницы на английском языке, если не указано иного.]

Среднеазиатская нация Узбекистана в основном известна захватывающей дух архитектурой Шёлкового пути ^[1] и богатым культурным наследием. Однако за изображением на открытке скрывается общество, всё ещё борющееся со своей самобытностью.

После распада Советского Союза в 1991 году, из-за трудного перехода страны от социализма многие оказались в экономически сложной ситуации ^[2]. Поскольку же узбекские власти заинтересованы в продвижении страны как туристического направления мечты, они очень чувствительны к тому, как её изображают фотографы.

В советской традиции фотография была политическим искусством ^[3], которому предписывалось демонстрировать лишь яркие стороны государства, чтобы служить его пропагандистским целям. После обретения независимости Узбекистан применил те же правила: в 2010 году свободный фотограф Умида Ахмедова была обвинена ^[4] [рус] в «оскорблении узбекского народа», поскольку опубликованные ею фотографии якобы не показывали узбекское общество в позитивных тонах. Она предстала перед узбекским судом ^[5] [рус].

Чтобы понять современное состояние современной независимой фотографии, я поговорил с Хасаном Курбанбаевым, начинающим фотографом, который выставляет свои работы за рубежом, в интернете и вскоре, как он надеется, в Ташкенте ^[6] [рус], где живёт.

Филип Нубель (ФН): Многие из ваших фотографий фокусируются на различных интерпретациях идентичности и часто противопоставляют современность — её одержимость брендами — реальности повседневной жизни в Узбекистане. Как бы вы описали свою работу? 

Hassan Kurbanbaev (HK): It seems to me that these things are complementary — the search for self-identification and the country itself in the context of time. What is modern Uzbekistan? I think this question ultimately leads to a global reflection on everything that surrounds us, including our everyday life. Our behavior, the way we dress, all demonstrate in a very revealing way our desire for a certain luxury that we could not afford but watched on TV. These symbols for me are a reflection on the question of identity and of a search for it.

Recently, I talked with a guy from Albania who now lives in Tashkent — he said that for him, Uzbekistan is a sort of chaos, where everything is mixed — the beautiful East, the Soviet Union and the imitation of the West, both visually and mentally. It seems to me he determined the state of the country in very accurate terms. We all need to think about this.

In my case, I didn't take pictures for a while. After a break, [I] returned to photography and realized I was in fact taking a course on studying my country while using a camera. I felt like a student, a kind of a child who re-opens his own country. Therefore, my series of photos is, at first glance, very simple. For example, [my piece] “Logomania” is based on the irony found in everyday life and in street chic that can be obtained in the most affordable way.

Хасан Курбанбаев (ХК): Мне кажется, эти вещи дополняют друг друга: поиск самоидентификации и сама страна в контексте времени. Что такое современный Узбекистан? Я думаю, что этот вопрос в конечном счёте приводит к глобальному осмыслению всего, что нас окружает, включая нашу повседневную жизнь. Наше поведение, то, как мы одеваемся, всё очень показательно демонстрирует наше стремление к определённой роскоши, которую мы не могли себе позволить, но видели по телевизору. Эти символы заставляют меня размышлять над вопросом об идентичности и её поиске.

Недавно я разговаривал с парнем из Албании, который сейчас живет в Ташкенте. Он сказал, что для него Узбекистан — своего рода хаос, где всё перемешано: прекрасный Восток, Советский Союз и имитация Запада, как визуально, так и ментально. Мне кажется, он очень точно определил состояние страны. Нам всем нужно подумать об этом.

В моём случае я какое-то время не фотографировал. После перерыва [я] вернулся к фотографии и понял, что на самом деле я изучаю свою страну, используя камеру. Я чувствовал себя студентом, этаким ребенком, который заново открывает свою страну. Поэтому моя серия фотографий, на первый взгляд, очень проста. Например, [моя картина] «Логомания» основана на иронии, которая таится в повседневной жизни и в уличном шике, которого можно добиться самым доступным способом.

ФН: Быть некоммерческим фотографом в Узбекистане — нелёгкая жизнь. Как вы пришли к этому виду искусства и как ваши субъекты вас воспринимают?

HK: I think it's important to define what we mean by non-commercial photography. If you [compare me] with wedding or advertising photographers, then yes, I am not a commercial photographer. But I can work, for example, for the Financial Times, and get paid for my work — so I am an independent photographer who also works in the commercial field.

In the West, independent photographers can be represented by galleries [and] sell prints but here, there is no domestic art market for photographers. I would really like this situation to change, because [there is] a growing interest from local young people who want to be independent, to make their own series about themselves or their country, but they don't have the resources to do it. I very often have to face financial difficulties in order to make a project; sometimes I feel desperate. Therefore, I have to focus more on the Western market.

I believe that independent photography can be commercially successful and the state itself should be interested in this, if it wants to develop art. If we talk about my working methods, I just try to tell very simply why I take photographs, and sometimes this is enough for people to agree to a portrait.

ХК: Я думаю, важно определить, что мы подразумеваем под некоммерческой фотографией. Если вы [сравниваете меня] со свадебными или рекламными фотографами, то да, я некоммерческий фотограф. Но я могу работать, например, в Financial Times и получать деньги за свою работу, так что я независимый фотограф, который также работает в коммерческой сфере.

На Западе независимые фотографы могут быть представлены в галереях [и] продаваться в печатные издания, но у нас нет внутреннего арт-рынка для фотографов. Я бы очень хотел, чтобы эта ситуация изменилась, потому что [есть] растущий интерес со стороны местных молодых людей, которые хотят быть независимыми, делать свои собственные выпуски о себе или своей стране, но у них нет ресурсов для этого. Мне очень часто приходится сталкиваться с финансовыми трудностями, чтобы сделать проект; иногда я отчаиваюсь. Поэтому мне нужно больше ориентироваться на западный рынок.

Я считаю, что независимая фотография может быть коммерчески успешной, и само государство должно быть заинтересовано в этом, если оно хочет развивать искусство. Если говорить о моих методах работы, то я просто стараюсь очень просто рассказать, почему я фотографирую, и иногда этого бывает достаточно, чтобы люди согласились на портрет.

ФН: Признаёт ли узбекское общество современную фотографию, и есть ли место для таких фотографов, как вы, чтобы встретиться и выставить свои работы? Где ваша аудитория, прежде всего?

HK: Such a community existed, but among the older generation photographers, such as photo correspondents. There is no domestic art market in the country as such; this, of course, also applies to contemporary photography. The absence of curators and years of state censorship have eventually led to a crisis in art. But there are good changes — last year in Tashkent, photographer and human rights activist Timur Karpov opened an independent space for artists, the 139 Documentary Center. ^[8] He has great plans to develop independent photography, to do well curated exhibitions. For me, this is an important event considering our context.

Today, the whole world has switched to online and we need to use it, especially for artists for whom this is, sometimes, the only opportunity to show their work. For example, I write on Instagram ^[9] in English to reach a large audience, although I don't speak English very well. [This] is a chance not only to share my vision, but also to show Uzbekistan, which still seems completely unknown as a country.

ХК: Такое сообщество существовало, но среди фотографов старшего поколения, таких как фотокорреспонденты. Внутреннего арт-рынка как такового в стране нет, это, конечно, относится и к современной фотографии. Отсутствие кураторов и годы государственной цензуры в конечном итоге привели к кризису в искусстве. Но есть и положительные перемены: в прошлом году в Ташкенте фотограф и правозащитник Тимур Карпов открыл самостоятельное пространство для художников «Центр документального кино 139 ^[10]». У него большие планы развивать независимую фотографию, делать хорошие кураторские выставки. Для меня это важное событие, учитывая наш контекст.

Сегодня весь мир перешёл в онлайн, и мы должны использовать интернет, особенно художники, для которых это, порой, единственная возможность показать свои работы. Например, я пишу в Instagram ^[9] на английском языке, чтобы охватить большую аудиторию, хотя я не очень хорошо говорю по-английски. [Это] шанс не только поделиться своим видением, но и показать Узбекистан, который до сих пор кажется совершенно неизвестной страной.

ФН: Над какими темами вы сейчас работаете?

HK: I am working on a series about youth from all countries of Central Asia. They are the first generation of people in the so-called five Stans — “new countries” created after the demise of the Soviet Union in 1991 — that continue to emerge as independent societies. These young people are the grandchildren and great-grandchildren of Indigenous people, immigrants, people who were deported to Central Asia for political reasons. They interest me because they are the ones who will make our countries better in every sense. If I manage to find a budget along with the series, I would like to shoot a documentary film.

ХК: Я работаю над серией о молодёжи всех стран Центральной Азии. Это первое поколение людей в так называемых пяти «станах» — новых странах, созданных после распада Советского Союза в 1991 году, — которые продолжают развиваться как независимые общества. Эти молодые люди — внуки и правнуки коренных народов, переселенцев, людей, которые были депортированы в Среднюю Азию по политическим причинам. Они меня интересуют, потому что именно они сделают наши страны лучше во всех смыслах. Если мне удастся найти деньги на сериал, я хотел бы снять документальный фильм.

Подробнее об изменениях в узбекском обществе читайте здесь ^[11]