Новый роман Ингрид Персод «Любовь после любви», действие которого разворачивается на острове Тринидад. Изображение Николя Логлина, опубликовано с разрешения автора.

[Все ссылки в статье ведут на источники на английском языке, если не указано иное.]

В своей рецензии нового произведения тринидадской романистки Ингрид Персод «Love after love» («Любовь после любви») поэт Шивани Рамлошан [рус] описывает книгу, как «бескомпромиссное путешествие к […] трём сердцам».

Сердца, о которых идёт речь, принадлежат Бетти Радмин, пережившей супружеское насилие, которое «нельзя свести к коллекции её синяков», сыну Соло, который «более, чем единственный застенчивый ребенок», и их арендатору господину Шетану, который «не подходит под простую классификацию странных карибских персонажей». Шетан попадает в дом после смерти жестокого мужа Бетти, и в конечном итоге все трое становятся семьёй.

Однако пытаясь помочь друг другу залечить раны, герои открывают секреты, меняющие всё, и оказываются лицом к лицу с вопросами идентичности, долга, социума, желания и примирения. Возможно, наиболее важно то, что эти сокрушительные откровения ведут героев через личные трудности по пути любви к себе. Именно эта тема раскрывается в книге, название которой перекликается со стихотворением Дерека Уолкотта [перевод на русский здесь].

Роман, действие которого разворачивается на острове Тринидад, на родине Персод, отдаёт дань уважения неподражаемой манере общения тринидадцев, смешивая общие исторические темы с живостью местных красок.

Я взял интервью у Ингрид Персод по e-mail на тему её романа, первого с момента получения ею литературной премии Содружества наций 2017 года [рус] и Национальной премии BBC за лучший рассказ.

L'autrice Ingrid Persaud. Photo reproduite avec autorisation.

Жанин Мендес-Франко (ЖМФ): Достигли ли вы любви к себе, о которой говорится в стихотворении Уолкотта?

Ingrid Persaud (IP): I borrow the title of Walcott’s poem with deference and gratitude. In the act of loving another, do we not often carelessly lose sight of ourselves? I’m sure everyone can identify with that challenge. I’d like to think I’m getting better at coming back to my own door, my own mirror, to show myself a little compassion. We should all heed that famous last line where the poet directs: ‘Sit. Feast on your life.’

Ингрид Персод (ИП) : Я позаимствовала название поэмы Уолкотта с большим уважением и благодарностью. Погружаясь в любовь к другому человеку, не теряем ли мы себя самих? Я убеждена, что каждый может ощутить эту проблему. Хочу верить, что мне всё лучше и лучше удаётся возвращаться к себе, глядя в своё собственное зеркало, проявляя к себе немного сострадания. Нам всем необходимо помнить последнюю строку стихотворения, где поэт говорит: «Садись. Смакуй свою жизнь».

ЖМФ: В романе «Любовь после любви» вы перевели на новый уровень рассказывание историй через призму тринидадского понимания, не только путём использования тринидадского местного диалекта, но и ритма и темпа, сопровождающих его. Было ли это намеренным решением или того требовало повествование?

IP: “Love After Love” is set in Trinidad and the characters are all ordinary Trini people, so it’s arguable the story demanded our English. But there’s more at stake than place dictating language. This is our authentic English with the same validity as any other. It’s only dialect if you aren’t one of the millions from the English-speaking Caribbean. Why are we seeking permission to use our English? Badass [writer] Sam Selvon was successfully owning it 70 years ago. The issue isn’t why a mainstream publisher like Faber bought this book but rather why it took so long for the industry to embrace work like mine.

ИП: Действие романа «Любовь после любви» разворачивается на острове Тринидад, и все герои — это обычные жители острова, поэтому можно сказать, что история должна быть рассказана на нашем английском. Но также есть такой ход, как использование языка, продиктованное местностью. Это наш аутентичный английский, такой же реальный, как и любой другой. Это диалект только для тех, кто не является одним из миллонов англоязычных жителей Карибского бассейна. Почему мы просим разрешения использовать наш английский? Гениальный [писатель] Сэмюэл Селвон [рус] блестяще с этим справился 70 лет тому назад. Вопрос не в том, почему такое популярное издательство как «Фабер» приняло книгу, а в том, почему книжной индустрии понадобилось столько времени, чтобы принять мой труд.

ЖМФ: Вы об этом говорите, но на Карибах разворачивается множество дебатов [рус] касательно использования наречий/креольского языка [рус] в противовес королевскому английскому — его обоснованность, что он означает с точки зрения интеллекта, социального класса и т.д. Как вы относитесь к попытке принизить (или по меньшей мере демотивировать) тех, кто говорит на диалекте, чтобы, так сказать, показать им «их место»?

IP: While we hold the English of a tiny minority as the absolute standard, any different use of English becomes othered. By deciding that our English is less than this gold standard we are colluding with the othering of ourselves. As if this weren’t ironical enough, we are having these debates within the region precisely when our English, our Caribbean sensibility, is being feted elsewhere. Roger Robinson, a Trini, licked up both the prestigious T. S. Elliot Prize and the Ondaatje Prize for his collection, “A Portable Paradise,” [and] “Golden Child,” by Claire Adams has won several prizes. Caroline McKenzie has just published “One Year of Ugly.” Ayanna Lloyd’s novel has so much buzz already and it’s not coming out until 2022. As a country we should be celebrating.

ИП: До тех пор, пока мы будем принимать за абсолютный стандарт английский язык одного меньшинства, — любое другое использование этого языка будет считаться деградацией. Постановив, что наш английский имеет меньшую ценность, чем эталон, мы становимся соучастниками процесса, который маргинализирует нас как людей. И если это недостаточно иронично, то вот ещё: мы ведём эти дебаты в регионе, а в то же самое время наш английский язык и наша карибская чувствительность воспеваются за границей. Роджер Робинсон, тринидадец, получил престижную премию Т.С. Элиота и приз Ондатье за ​​свою коллекцию «A Portable Paradise» («Портативный рай»), [и] «Golden Child» («Золотое дитя») Клэр Адамс получило несколько наград. Кэролайн Маккензи только что опубликовала «One Year of Ugly»(«Год безобразия»). Роман Аянны Ллойд уже наделал много шума, а он выйдет не раньше 2022 года. Как нация, мы должны бы радоваться.

ЖМФ: Вы с уверенностью приняли решение не смягчать диалект и не пояснять терминологию. Например, вы не включали глоссарий к произведению «Things Fall Apart» Чинуа Ачебе для народа игбо. Сложно ли было убедить вашего издателя согласиться на это?

IP: Louisa Joyner, at Faber, and Nicole Counts, at One World, were incredible editors and I am full of gratitude to have learnt at their feet. Neither asked for a glossary. Indeed they were against the inclusion of any explanatory notes. The integrity of the writing would have to be sufficient. Hopefully the context of an unknown word or expression was enough for the non-Caribbean reader. Even better would be that readers left “Love After Love” with an increased vocabulary of words like steupse and bazodee, idioms like “cockroach have no right in fowl party” and expressions like “jeez” and “ages.”

ИП: Луиза Жойнер из «Faber» и Николь Каунт из «One World» — невероятные издатели, и я очень признательна за возможность познакомиться с ними. Никто из них не просил меня предоставить глоссарий. Они не хотели добавлять поясняющие примечания. Стиля, в его целостности, должно быть достаточно. Мы надеялись, что контекста будет хватать для понимания выражений или незнакомых слов для не карибских читателей. Что ещё лучше, так это то, что читатели закрывают книгу «Любовь после любви» с лексиконом, обогащённым такими словами, как steupse [чмокать] или bazodee [обалдевший, ошеломленный], такими пословицами, как «в курятнике таракану делать нечего» и выражениями наподобие jeezanages.

ЖМФ: Какие отзывы касательно языка вы получили от читателей не тринидадцев?

IP: Before publication, I made the decision not to look at comments from readers on the usual sites like Goodreads or Amazon. It just wasn’t going to be good for my mental health. All that to say the feedback I have had is limited to those who have sought me out specially and they naturally said nice things about the language in “Love after Love.” I don’t know about the swathes of readers who find the language off-putting. And that’s cool. To please everyone, I would have to be an Ali’s doubles with slight pepper.

ИП: До публикации я решила не смотреть комментарии читателей на таких сайтах, как Goodreads или Amazon. Психологически это не дало бы мне ничего хорошего. Я это уточняю для того, чтобы сказать, что обратная связь, которую я получила, ограничена тем, что было отправлено лично мне. Естественно, в этих отзывах были позитивные комментарии в отношении языка, используемого в романе «Любовь после любви». Я не знаю ничего о читателях, у кого бы язык отбил охоту читать книгу. И это меня устраивает. Чтобы нравиться всем, я должна была бы стать doubles с перчинкой [прим.пер.: популярная и всеми любимая уличная еда Тринидада и Тобаго].

ЖМФ: Вы уже некоторое время не живёте на острове Тринидад, однако нисколько не утратили ни язык, ни его ритм. Как вам это удается?

IP: Thank you for saying [it] hasn’t left me. I’m not always confident that I still hear it or hear it properly. When the doubt and longing sets in I pick up the phone and soak up the Trini voices of friends, family — anybody who will bother with me. Of course, language is a living thing. An expression might have evolved or vanished from everyday speech, so I pay attention to current usage. Our people are so creative that new words and idioms are constantly emerging. And we police our language as much as any other group. It would be literary suicide to write without consulting Winer’s huge tome – “Dictionary of the English/Creole of Trinidad and Tobago” or to abandon my well-thumbed copy of “Côté ci Côté là.”

ИП: Благодарю вас за «ничего не утратила». Порой я сомневаюсь, что понимаю его или что правильно понимаю. Когда я начинаю сомневаться или испытываю ностальгию, то беру телефон и впитываю голоса моей семьи и моих друзей в Трини — всех тех, кто готов меня поддерживать. Конечно, язык это живая субстанция. Некоторые выражения могут быстро эволюционировать или выйти из повседневного употребления; поэтому я очень внимательно слежу за тем, каким образом они [выражения] использутся сегодня. Мы настолько креативный народ, что новые слова и выражения появляются беспрерывно. И мы следим за своим языком так же, как любая другая [языковая] группа. Было бы литературным самоубийством писать, не сверяясь с невероятным томом Уинера «Dictionary of the English/Creole of Trinidad and Tobago» («Словарь английского/креольского Тринидад и Тобаго»), либо игнорировать мой потрёпанный от частого использования экземпляр «Côté ci Côté là».

ЖМФ: Расстояние между вами и родиной — подарило ли оно уникальный взгляд на идетичность и принадлежность?

IP: I don’t know if living outside of Trinidad has given me a unique perspective but it has made issues of identity and belonging central to my practice. Everyone needs a place called home, yet how that is constructed is always precarious and contested. I would point at San Fernando in south Trinidad and say — my navel string’s buried there. That is where I belong. Now I’m less sure GPS can locate my home. Years of self-exile have broken and remade my thinking. I’ve come to embrace the liminal space of non-belonging — simultaneously all and none of the places I inhabit. It’s closer to the everyday, lived experience without the push of alienation and pull of attachment.

ИП: Я не знаю, дала ли мне жизнь вдали от Тринидада уникальную перспективу, но она точно поместила понятие идентичности и принадлежности в сердце моей работы. Все люди нуждаются в месте, которое могут назвать «домом», но порой постройки нестабильны и противоречивы. Раньше я могла указать на Сан-Фернандо на юге Тринидада и утверждать: «Именно тут находится моя родная пристань. Здесь я у себя дома». Сегодня я не настолько уверена, что GPS может найти мой дом. Годы добровольного изгнания разобрали по винтикам и перестроили мою манеру понимать вещи. Я в конечном итоге постигла это промежуточное состояние не-принадлежности — одновременно и ко всем местам, где я жила, и ни к одному из них. Это скорее ежедневный опыт и переживание, чем отчуждение или чрезмерная притягивающая сила родных земель.

ЖМФ: Семейное насилие [рус] и гомофобия [рус] — это темы, которые глубоко укоренились на региональном уровне. Почему вы захотели их исследовать?

IP: I wrote about ordinary lives and, as you’ve said, domestic violence and homophobia are urgent and troubling everyday issues in our region. If you have gay characters then it’s impossible to ignore the homophobia that limits their life choices. I let the characters lead me and often, I wasn’t too sure where we would find ourselves. It was the only way I could navigate these themes.

ИП: Мой роман повествует об обычных жизнях а, как вы сказали, супружеское насилие и гомофобия — это насущные проблемы, беспокоящие нас в повседневной жизни. Когда пишешь о гомосексуальных героях — невозможно игнорировать гомофобию, которая ограничивает их жизненный выбор. Я позволила персонажам вести меня, и не всегда была уверена в том, где мы окажемся. Это был единственный для меня способ коснуться подобных тем.

ЖМФ: Вам всегда удаётся сфокусироваться на центральной точке хорошо продуманной истории и структурировать её таким удивительным образом, что читатель с удовольствием позволяет увлечь себя. Расскажите нам, что происходит после того, как вы говорите себе: «Это будет хорошая история».

IP: You know how to make a bush bath to cleanse bad vibes that are clinging to your body and mind? I’m guessing you don’t. Maybe you can consult an old auntie who directs you to throw black sage and blue soap in the water. Then, you might ask a neighbour and he might add to the list of vital ingredients or even contradict what the old auntie suggested. Same thing with the creative process. Looking in, it feels like there must be a special alchemy that makes good writing. There isn’t any — or at least none that I’ve found. All you can do is show up at your desk every single day and write. If you do that, you might occasionally glimpse pure magic.

IP : Вы знаете, как готовят ванну с травами, чтобы очиститься от вредных вибраций, который липнут к вашему телу и разуму? Думаю, нет. Вы можете спросить совета у своей пожилой тети, которая порекомендует добавить в воду чёрный шалфей или голубое мыло. После, допустим, вы спросите мнение соседа; он мог бы добавить ещё что-то к списку нужных ингредиентов или поспорить с тем, что предложила ваша тётя. То же самое происходит и с творческим процессом. На первый взгляд может показаться, что хорошим стилем мы обязаны некой особой алхимии. Ничего подобного — во всяком случае, я ничего подобного не встречала. Всё, что мы можем сделать, это ежедневно садиться за свой рабочий стол и писать. И только так можно время от времени ощущать нечто, сравнимое с чистой магией.