Global Voices по-русски » «Обыск стал последней каплей»: коллеги о гибели российской журналистки

Российская журналистка Ирина Славина. Фото из Facebook-аккаунта Ирины Славиной.

Второго октября Ирина Славина, редакторка интернет-издания KozaPress, подожгла себя возле здания МВД Нижнего Новгорода. В последнем посте в Facebook Славина написала: «В моей смерти прошу винить Российскую Федерацию».

Гибель Славиной шокировала многих: несколько групп потребовали уголовного расследования действий российских правоохранительных органов, которые, вероятно, и привели к её смерти. 1 октября в доме Славиной был произведён обыск в рамках следствия по делу движения «Открытая Россия» — местные силовики выломали дверь в её квартиру и изъяли всю компьютерную технику.

У Ирины остались муж и дочь.

Сайт Славиной, «КозаПресс» ^[1], освещал широкий спектр проблем — от коммунальных услуг и пенсий до развития недвижимости и служб безопасности — и к 2019 году стал вторым по популярности СМИ в Нижегородской области.

В 2017 и 2018 годах Славина написала три статьи для портала openDemocracy — о том, как приехавшие в Россию люди становятся мишенью спецслужб ^[2] [анг]. Материалы включали в себя разоблачение чудовищной фальсификации заговора об «Исламском государстве» ^[2] в её родном регионе.

Российское интернет-издание «Холод» поговорило со знавшими Ирину людьми ^[3], их материал был переведён на английский ^[4] [анг] oDR, посвящённым России и постсоветскому пространству разделом портала openDemocracy. RuNet Echo предлагает читателям эту статью с разрешения обоих изданий.

Алексей Садомовский, заместитель председателя нижегородского регионального отделения партии «Яблоко»:

Ирина была основателем, издателем и главным редактором самого популярного независимого СМИ в Нижнем Новгороде — «КозаПресс». Последние годы почти вся жизнь её была посвящена работе этого СМИ. Понятно, что она была полностью независимой, поэтому на неё постоянно давили силовики. На неё завели несколько административных дел — по статье об оскорблении [представителя] власти, по статье о нежелательной организации, за подготовку марша памяти [Бориса] Немцова, ещё какие-то дела. Последние годы она жила под постоянным давлением, в постоянном страхе, тревожности. Видимо, не выдержала — и этот обыск стал последней каплей.

До того, как пойти в журналистику, Ирина работала учителем в школе. Посотрудничав с разными региональными изданиями в Нижнем, решила сделать своё — ей не хватало места для самореализации, не хотелось быть ограниченной какими-то административными барьерами, не хотелось прислуживать, а хотелось рассказывать правду. Она с нуля выстроила работу издания. Деньги собирала в том числе через пожертвования, я сам жертвовал, как и другие нижегородцы.

Когда мы познакомились, «КозыПресс» ещё не было, но Ирина уже была журналистом. Она очень любила Россию, свой город, не собиралась эмигрировать, переживала за то, чтобы общество становилось цивилизованнее и в стране было приятнее жить. Она постоянно шутила, казалась весёлой. Сейчас стало понятно, что за этим, видимо, скрывалось очень много тревоги, но публично она это никогда не показывала. Как журналиста её отличало то, что она всегда докапывалась до истины — чего бы ей это ни стоило. В Нижнем Новгороде других таких журналистов нет. Чиновники её хорошо знали и побаивались.

Последний раз я видел её на прошлой неделе, когда вручали мандаты депутатам городской думы. Ничего депрессивного, никаких странных высказываний от неё не было — совершенно обычно поговорили, потом она попросила у меня фотографии, чтобы вставить в свой материал.

У неё не могло быть никаких материалов, за которые могло бы зацепиться следствие. Надо понимать, что дело было возбуждено не против неё, а против другого человека, у которого было достаточное количество административок, чтобы открыть уголовное дело. У нас в принципе в Нижнем Новгороде нет «Открытой России». Никак она с ней сотрудничать не могла.

Я считаю, что к самоубийству могло привести только давление суда, обыск, больше ничего. Как человек, у которого тоже вчера прошёл обыск, могу сказать, что это очень большое давление. Особенно когда это происходит неоднократно на протяжении нескольких лет. Это вполне может спровоцировать человека покончить жизнь самоубийством. Тяжело так жить, правда.

Станислав Дмитриевский, правозащитник:

Очень трудно говорить. Ира Славина — это один из лучших журналистов, с которыми мне выпадало счастье работать. Человек очень высокого журналистского профессионализма и в то же время очень твёрдой гражданской позиции. На многих она производила впечатление каменной стены, а на самом деле была человеком достаточно чувствительным.

Сейчас будут много чего говорить — что это слабый поступок… То, что она сделала — ужасно, но это не слабый поступок. Это, видимо, был крик отчаяния, чтобы выразить протест против ужаса, который творится. Я себя казню: как раз сегодня собирался отвезти ей денег на восстановление техники… Как только я увидел эту запись, я ей написал — она не ответила. А потом пришла эта новость. Я с ней разговаривал последний раз вчера, спросил, какая помощь нужна — она сказала, что ей пока очень трудно говорить, что она пока не пришла в себя от обыска. Насколько понимаю, у неё первый такой опыт был.

Мы как-то уже привыкли, понимаете — ну, обыск и обыск, ну, технику вынесли… А у Иры не выработалось цинизма. Так же, как у Ани Политковской — она ведь чем дальше сталкивалась с ужасом на войне, тем более чувствительной становилась. Есть люди, которые надевают на себя броню цинизма, есть люди, которые просто переходят на сторону сильного, продаются. Давайте посмотрим на наших пропагандистов в телевизоре — многие из них были приличными журналистами и как будто приличными людьми. А у кого-то идёт обратный процесс. Ира была из тех, кого происходящее ранило и травмировало, кто не мог просто мириться. Бывают же минуты, когда зло настолько подступает, что действительно трудно жить. Кто-то выращивает броню — а она не вырастила.

Для неё этот идеал настоящего журналиста — независимого, беспристрастного, непредвзятого — был очень важен. Посмотрите её последний репортаж — об обысках. Она же про себя практически там не пишет. Только факты, только факты. Для неё журналистика как часть цивилизованного общества была очень важной ценностью. Она ведь очень редко пафосно говорила! Иногда, конечно, злилась и раздражалась, но не позволяла себе в дурной пафос впадать. Иногда лучше выразить, сказать — такие-растакие все, а она в себе держала, и это её взорвало.

Я знал, что она человек эмоциональный, и я, конечно, боялся — но не самоубийства, мне это в голову не приходило. Я боялся, что она может психануть, всё бросить… Человек очень болезненно реагировал на несправедливость. И не в своём отношении! У нее было инстинктивное следование правде как какому-то фундаменту мира. Она верующим человеком не была, мы часто об этом говорили, но у неё было потрясающее чувство правды, которая не от человека зависит, а которая свыше. Её просто убивало это несоответствие между правдой, которая быть должна, и тем, что есть на самом деле и с чем она постоянно сталкивалась — этим свинством, этим стукачеством.

Все любят правильные слова и выглядеть хорошенькими, но далеко не каждый готов чем-то жертвовать чем-то ради ценностей, которыми живёт. То, что произошло — ужасно, но она осталась верна себе до конца. Я только казню себя, что не почувствовал раньше. Наверное, это всем нам будет большим уроком. Будь мы все чуть более чуткими людьми в Нижнем, наверное, можно было бы хотя бы забеспокоиться. Я, к сожалению, забеспокоился, только когда увидел эту записку, а через несколько минут узнал, что её нет. Слишком поздно. Мы все виноваты. Понятно, менты, фейсы — скотская работа — только руки потрут. А виноваты мы.

Аркадий Галкер, председатель нижегородского отделения правозащитной организации «Мемориал»:

Меня новость эта просто сбивает с ног. Мы только вчера с Ириной переписывались о деле, по которому проходили обыски. Я отправил ей материалы этого дела, которые нам удалось получить, она меня поблагодарила, сделала публикацию в соцсетях на основе этих материалов. Мы предлагали ей юридическую помощь со стороны «Мемориала» и «ОВД-Инфо». Нужно отметить, что вчера у семи активистов шли обыски и, насколько я знаю, только у двоих из тех, кого вчера обыскивали, они проходили в максимально жёстком формате. Только к Ирине Славиной и к [Михаилу] Иосилевичу пришли большие группы силовиков со спецсредствами для взлома двери, с бензорезом.

У Иосилевича — особая ситуация, он главный фигурант уголовного дела. Я думаю, что в случае Славиной это была в первую очередь акция запугивания со стороны государства. Целью было продемонстрировать государственный террор, показать её уязвимость перед государством. Понятно, что все эти обыски по существу не связаны с деятельностью Иосилевича. Просто государство воспользовалось возможностью запугать и получить максимальный компромат, который они смогут извлечь из тех устройств, что им удалось изъять. По Ирине Славиной они ударили с максимальной силой. Очевидно, что это для неё было очень тяжело.

Мы познакомились с Ириной на акции памяти Бориса Немцова. Она, безусловно, была стойкой и мужественной женщиной. Был эпизод с четвёртым маршем Немцова, за который её потом привлекали к административной ответственности. Она пришла на место проведения марша и пошла впереди колонны с небольшим портретом Немцова и надписью «Борись!». Фактически она повела людей. В ней была способность к лидерству, смелость. И, конечно, я не осознавал в полной мере, насколько её травмировала вчерашняя акция запугивания. Мы привыкли видеть её такой привычный образ и не осознавали, насколько ей тяжело. Я чувствую свою огромную вину за то, что мы не смогли её поддержать в должной степени.

Николай Рыбаков, председатель «Яблока»:

Она была журналистом, который не просто сухо освещает происходящее, а хочет на него повлиять. Очень душевный, доброжелательный человек. Нам с ней даже пожар пришлось тушить: проходили по участку одному, где кто-то устроил поджог, — и вот мы с ней тушили, вызывали МЧС. Она была человеком, который не может пройти мимо какой-то проблемы. Конечно же, нынешнее государство к таким не готово – хотят, чтобы все не высовывались, молчали.

Совершенно ужасно и неожиданно, что она приняла для себя такое решение, потому что это того не стоит. Она просто не выдержала прессинга силовых структур, преследования, которое было в последние месяцы. Конечно же, вчерашние обыски были последней каплей. Силовики считают, что вокруг них все железные. А не все железные. И теперь это ответственность и тех, кто непосредственно всё это организовывал, и тех, кто создал такую атмосферу в стране.

Светлана Кузеванова, юристка Центра защиты прав СМИ:

Ира — борец. Она никогда не боялась говорить и писать, всегда отказывалась быть более нейтральной и аккуратной в своих публикациях. И она очень любила и верила в свою «КозуПресс».

17 сентября мы вместе ходили в суд в Нижнем Новгороде — я представляла интересы её редакции. Я не очень близко с ней знакома была, но не замечала ничего, что могло бы насторожить. Вчера предлагала ей помощь центра, чтобы обжаловать обыск. Поговорили абсолютно спокойно, поэтому я в ужасе от произошедшего.

Асхат Каюмов, руководитель экоцентра «Дронт»:

Это гигантская потеря для города и огромное горе для людей. Ирина, бесспорно, была одной из немногих честных журналистов Нижнего Новгорода. Мы с ней пересекались по экологическим темам, связанным с охраной окружающей среды, охраной природы в городе, защитой прав граждан на благоприятную окружающую среду. И она про них всегда писала честно.

Дмитрий Митрохин, блогер

Ирина была журналистом с большой буквы — ярким примером для всех нижегородских журналистов того, как нужно работать. Она в течение нескольких лет одна делала информационное агентство, которое успешно конкурировало с большими медиахолдингами. Информагентство, заключённое в теле одной хрупкой женщины. Я всегда восхищался её работоспособностью, скоростью, объёму информации, который она успевает перерабатывать, чтобы потом выдавать довольно качественные тексты. Я, честно говоря, ни разу не сталкивался с таким в российской журналистике — чтобы один человек создавал информагентство серьёзного уровня. А ещё она была очень принципиальным человеком — скорее всего, это и привело к трагедии. Она никогда не смогла отказаться бы от тех принципов, в которые верила.

Павел Милославский, менеджер в области культуры:

Ирина была человеком предельно честным. Наверное, внутренне она боялась чего-то, но в своих поступках она была абсолютно бесстрашной. И если она в чём-то была абсолютно уверена, она этого либо добивалась, либо бескомпромиссно пыталась свою точку зрения донести до людей. Конечно, она представляла собой исчезающий вид человека, у которого есть понятие чести.

Я думаю, [самоубийство] было абсолютно обдуманным шагом. Судя по посту, который она вчера опубликовала [после обыска], она находилась в здравом уме. Есть наше состояние болота, когда мы делаем какие-то шевеления, высказывая недовольство нашей страной. Но реально серьёзных поступков, как это делал в своё время Немцов или как это делает Навальный… Она, наверное, решила, что нужно совершить поступок, чтобы привлечь внимание к тому, что происходит у нас и в стране, и в городе. Но какой поступок? Примеры таких самосожжений широко известны. Думаю, она решила, что это будет очень серьёзное событие, которое каким-то образом может сплотить людей, недовольных происходящим в стране. А страна — говно, это и так видно.

Дмитрий Гудков, политик:

Я очень хорошо знал Ирину. В 2013 году в Нижнем Новгороде мы сделали всероссийский штаб по возвращению прямых выборов мэра. Ирина была одним из немногих журналистов, кто вообще это освещал. Я часто давал ей интервью — было такое, что всем запрещали освещать пресс-конференцию, и приехала только она и ещё пара журналистов местных. Она знала Немцова. Она была независимым журналистом оппозиционных взглядов, всегда помогала всем протестным группам, всегда освещала все протестные акции.

Я слышал следующее: её постоянно унижали, силовики постоянно оказывали на неё давление, эшники её запугивали. Она по этому поводу очень сильно переживала. Она обращалась с этими проблемами ко мне, когда я был депутатом Госдумы [в 2011-2016 годах]. Я шокирован, что так всё получилось. Её просто довели. Довели до самоубийства. А доведение до самоубийства — это преступление.

Эти интервью записали Михаил Зеленский, Лиза Миллер, Софья Вольянова, Мария Карпенко, Олеся Остапчук, Юлия Дудкина.

Редактор: Александр Горбачёв