[Все ссылки в тексте — на английском языке, если не указано иное.]
73-летний алжирский художник из Парижа, Рашид Кораичи, известен во всем мире использованием в своих работах чисел, букв, мистических символов и знаков. Он также является ярым критиком постоянно предстающих перед жителями Ближнего Востока и Северной Африки проблем, от расизма до иммиграции и бедности.
«Мы не можем сидеть сложа руки и работать абстрагировано, не думая о среде, в которой находимся, и обстановке в целом, — сказал Кораичи в интервью с Global Voices. — Во многих странах люди всё ещё сталкиваются с невероятными страданиями».
В 2019 году в ответ на опустошительные волны смертей мигрантов, искавших лучшей жизни, художник создал в Тунисе кладбище, названное «Jardin d’Afrique» («Сад Африки»), которое должно стать «местом захоронения и мемориалом для мигрантов, погибших в Средиземном море». Здесь похоронены уже десятки утопленников.
Большое влияние на мировоззрение Кораичи оказывают суфизм, поэзия, философия и стихи Корана. Работы художника на протяжении десятилетий экспонируются по всему миру, от персональных выставок в Нью-Йорке до таких художественных ярмарок, как Friez и 1-54 Contemporary African Art Fair.
Художник, скульптор и каллиграф, Кораичи включает в свои произведения стихи и цитаты из суфийских мистиков, таких как Руми и Ибн Араби; использует он и стихи палестинского поэта Махмуда Дарвиша. Кораичи создает загадочную и движущуюся вселенную, которая дает возможность зрителям насладиться своей красотой, несмотря на загадку, которую для многих представляют эти слова.
Я выражаю свою признательность Дхейе Сомайи из Aicon Art за возможность провести это интервью. Выдержки из интервью представлены ниже.
Омид Мемариан (ОМ): Что приносит вам самое сильное вдохновение, что побуждает вас творить на протяжении десятилетий, создавая будь то скульптуры, картины или керамику?
Рашид Кораичи (РК): Я осуществил мечту своей матери. Моя мать много рисовала, еще будучи молодой девушкой. Она получила главный приз Франции по рисованию (в то время Алжир был французской колонией). Я развивался в этом направлении под ее бдительным взором. Когда я работал, она, бывало, стояла за моей спиной, наблюдая, где я сейчас, как идет процесс, как организуется пространство на холсте и так далее. Для меня ощущение ее присутствия за спиной было очень важно.
Это было действительно продолжением того, чем она бы хотела заниматься в молодости и, возможно, и во взрослой жизни, того, чего она не смогла достичь по многим причинам. Ей пришлось прекратить учебу после свадьбы. У нее было много детей, и поэтому она не могла заниматься тем, чем хотела бы.
Когда я рисую, я всегда вижу мать, как она готовит на всю семью, затем она встает, не проронив ни слова, позади меня, смотря на картину, над которой я работал на протяжении нескольких дней. Она уходит, но время от времени снова возвращается. Даже не осознавая этого, я всё еще чувствую ее взгляд за моей спиной; ее нежность, привязанность и желание, чтобы ее сын создавал произведения искусства.
ОМ: Работы Махмуда Дарвиша, известного палестинского поэта, довольно часто появляются в вашем творчестве, включая вашу выставку «Путь роз/Бейрутская поэма/Нация в изгнании». Что связывает вас с ним и его поэзией? И каким образом он постоянно оказывается частью вашего визуального словаря?
РК: Дружба и связь с Махмудом Дарвишом насчитывает уже несколько десятилетий. Конечно, Махмуд Дарвиш является значительным поэтом Палестинского дела, которое также оказалось великим делом для людей во всем арабском мире, исламском мире и людей во всех странах, которые стремятся к миру и подлинной деколонизации, потому что сегодня история Палестины ставит перед всеми нами вопросы о своем прошлом, настоящем и, конечно же, будущем.
Когда Махмуд Дарвиш умер, был объявлен трехдневный национальный траур, что является редкостью, особенно для поэта, в государстве, которое едва существует как определенная территория. Это говорит о его огромной значимости.
Махмуд покинул Бейрут и поселился в Тунисе, где ему был выделен дом в Сиди-Бу-Саиде. Там у меня была мастерская. Этот дом принадлежал моему другу, живописцу Али Белааду. Он был художником и замечательным человеком. Мы были соседями. Махмуд любил готовить, а я нет, и это стало началом того, что переросло в крепкую дружбу. Мы виделись каждый день, проводили вмести дни и вечера, а потом однажды я сказал ему: «Слушай, Махмуд, пока ты здесь и пока я здесь, давай создавать вместе как можно больше, двигаться вперед и размышлять».
Что меня интересует в Махмуде Дарвише — это его тексты: момент, история, импульс, который побуждает написать поэтический текст. Речь шла не об иллюстрациях — я не иллюстратор, я художник.
Я также связан с Махмудом Дарвишем через Джалалуддина Руми, который был духовным отцом Дарвиша. Его духовность окружала работа, связанная с танцами и музыкой, и это в особенности было направлено против исламистов, которые запрещали радио, телевидение, музыку, танцы и искусство. Руми — великий исламский мистик, который основал свою философию и способ мышления. Танец как элемент — фундаментальная ось его философии и мистики.
OM: Какова роль художников, особенно тех, кто имеет доступ к всемирным платформам, как в формировании, так и в изменении нарративов для противостояния основным проблемам нашего времени, таким как иммиграция, расизм и нетерпимость/несправедливость?
РК: Мы не можем сидеть сложа руки и работать абстрагировано, не думая о среде, в которой находимся, и обстановке в целом. Во многих странах люди всё ещё сталкиваются с невероятными страданиями.
Посмотрите на опыт стран, ставших независимыми: к сожалению, почти все восставшие против западной колонизации оказались под пятой диктатора в собственной стране.
Это серьезно. Раньше у нас была четкая цель, за которую мы боролись. Многие даже были готовы умереть за неё. Но сегодня мы видим, как наши лидеры грабят свои страны и свой народ. Мы не можем оставаться безучастными и принимать это. Посмотрите на Алжир: после семи лет ужасных войн мы хотели уровень существования, который нам не дали. Наши лидеры продолжали вести себя почти как диктаторы, мучители, оккупанты. Может быть, всё изменится; мир изменится, и мы надеемся, что всё будет иначе.
Сегодня мы ясно видим акты расизма, которые все еще происходят в Северной Америке, во взаимоотношениях племен в Африке и том, как один лидер племени поднимает свое население против соседей. Сегодня во многих странах мы живем так, как будто мы не вынесли никакого урока из истории нашего континента.
Нас, художников, спрашивают, и совесть обязывает нас занять позицию, невозможно оставаться безучастными и бездействовать.
ОМ: Слова, числа, символы и знаки — одни из основных элементов, которые вы изображаете эстетически красивыми, утонченными и гармоничными. Какая связь между числами и словами в ваших работах?
РК: Я думаю, что числа намечают путь нашего существования. От зачатия к рождению, к жизни, к началу жизни: это путешествие, которое присуще нам. Арабы изобрели немало вещей, в том числе и знаменитые арабские цифры, которые мы используем, талисманы и элементы, которые можно обнаружить в архитектуре текстов, всегда были основой структуры рисунка и живописи. Именно эта форма магии не является черной магией или просто магией, это действительно алгебраическое, математическое, философское и также мистическое отражение, которое исходит из тайны, тайны письма, тайны фигуры.
Я всегда интересовался написанием букв, написанием слов, в композиции которая становится почти минималистической. Это может быть формой каннибализма: всё, что видит глаз, все вещи, предстающие перед нами. В конце концов, существует эволюция и рефлексия, которую производит мозг, и это также наша чувствительность и наш способ усваивать и видеть, что всё это может дать и как это передать другим.
Африканское искусство — колыбель всех цивилизаций, всех культур. Такие художники, как Пикассо, Матисс и многие другие, глубоко и всецело погрузились в африканское искусство. Потому что эта земля щедра и плодородна, она действительно велика. Мы на самом деле должны выразить признательность этому замечательному континенту за возможность не только существовать, но и давать уроки, даже если некоторые люди хотят загнать нас в тупик, пока мы сидим в конце класса. Мы не находимся в последнем ряду класса. Мы первые, за исключением того, что мы видели, как наши культуры грабили, и мы время от времени исчезаем. К сожалению, на нашем континенте мы позволяем другим действительно грабить нас тихо и во всех сферах.
OM: Так как культурные/религиозные символы, а также каллиграфия доминируют в ваших работах, как, по вашему мнению, ваши произведения доводятся до аудитории, которая может иметь иной культурный и исторический фон?
РК: Думаю, что все люди могут воспринимать эстетичные и красивые вещи. Когда я сам бываю на выставках майя и инков, египтян, африканского искусства и других, я вижу, что аудитория смешанная. У объекта есть ценность и жизнь, он заряжен, и это не просто вопрос эстетической красоты.
Все люди приходят со своей жизненной историей, со своими взглядами, культурой, со своим прошлым и пытаются постичь вещи. Может быть, мы не всё воспринимаем одинаково, но я верю, что каждый человек обладает своей определенной чувствительностью, которую он и использует для познания.
Я думаю об истории искусства в проходящем времени, которое заставляет произведение либо продолжать существовать, либо само по себе исчезнуть. Оно восходит к временам Микеланджело и Леонардо да Винчи или других, живших до них, и даже людей доисторического периода, когда они рисовали на стенах пещер, они не задумывались, что это просуществует века или тысячелетия.
Люди создавали вещи ради красоты, но было также время, когда они — в пустыне или в пещере — хотели порисовать на стенах в качестве игры. Даже сегодня вы увидите, как дети берут ручки и рисуют на стене или на столе.