- Global Voices по-русски - https://ru.globalvoices.org -

«Что с моей семьей?»: вопрос уйгуров, живущих за рубежом, остаётся без ответа

Категории: Восточная Азия, Китай, Нидерланды, гражданская журналистика, миграция и иммиграция, права человека, протест, религия, свобода слова, цифровой активизм, этническая и расовая принадлежность, О стойкости уйгуров

 

Вид города Кашгар в Синьцзяне. «Silk Road 1992 [1]» («Шёлковый путь 1992»), изображение fdecomite [2], по лицензии CC BY 2.0 [3]

Уйгур, живущий в Нидерландах, поделился своей историей борьбы за выяснение судьбы семьи: родные, оставшиеся в Синьцзяне, испытали весь ужас гонений китайского правительства [4] [анг].

Быстрое падение в ад

История, которой Нежмидин поделился с Global Voices, — это также история бесчисленного множества уйгурских семей. Нежмидин родился в Кашгаре [5], городе с преимущественно уйгурским населением на юге Синьцзяна. Его большая семья была успешной и уважаемой в этом регионе. Дед, Раман Идрис, был бизнесменом, который занимался химическими удобрениями, а затем строительством. Отец Нежмидина, Мамутжан Раман, также был богатым бизнесменом и владел сельскохозяйственным кооперативом.

Нежмидин вырос в большой и дружной семье, в которой даже дальние родственники могли рассчитывать на помощь и поддержку друг друга. Его семья — верующие мусульмане — молилась пять раз в день и платила ежегодный религиозный налог (закят [6]). Дед Нежмидина совершил паломничество в Мекку, однако сохранял это путешествие в секрете, чтобы избежать гнева китайских властей  [7][анг]. Нежмидин вспоминает, что в школьные годы его и его одноклассников заставляли взяться за руки и обещать не участвовать в религиозных церемониях, таких, как держание поста и посещение пятничных молитв. Тем не менее, уйгурские семьи, такие как семья Нежмидина, имели частичную свободу вероисповедания, если сохраняли всё в тайне.

Ситуация резко изменилась в конце 2015 года. Нежмидин, который проживал за границей, услышал по телефону голос заплаканной матери, сообщившей, что отца обвинили в «политическом преступлении» и приговорили к году лишения свободы в Аксу [8], уезде на юге Синьцзяна. Его младший брат, обвиняемый в аналогичном преступлении, был приговорен к шести месяцам тюрьмы в Кашгаре. Мать умоляла Нежмидина никогда больше не звонить домой из соображений безопасности, так как наличие родственников за рубежом может привести к усилению слежки и дознаний.

Непробиваемая стена молчания

Подобные ужасные ситуации часто случаются в уйгурской диаспоре. Несмотря на глубокую тревогу о судьбе тех, кто остался на родине, эмигранты боятся связываться с родными, чтобы не подвергать их опасности. Помимо этого, жизнь уйгуров, проживающих за границей, тоже нелегка: трудности зарабатывания денег на чужой земле, борьба за социальный статус, а иногда и за безопасность, если учесть давление, которое китайское правительство оказывает на страны, принимающие уйгурских беженцев.

Не имея возможности связаться со своей семьей напрямую, Нежмидин получал информацию от людей, которые время от времени поддерживали контакт с этим регионом. В 2018 году он узнал, что его дедушка был обвинен в религиозном экстремизме и задержан в июне 2016 года, примерно когда начинался священный месяц Рамадан. По словам источника информации из Кашгара, вскоре после задержания дед был доставлен в больницу, где и скончался. Источник утверждает, что семидесятилетний дед Нежмидина был сильно избит перед смертью.

Нежмидину также сообщили, что финансовые активы его семьи, в том числе значительные сбережения деда — за целую жизнь, связанную с недвижимостью и бизнесом по производству химических удобрений, — были конфискованы правительством. «Во имя перевоспитания и муштровки, — пояснил Нежмидин Global Voices, — китайское правительство лишило моего деда жизни и забрало его состояние. Они взяли всё, что он накопил за всю жизнь, и конфисковали имущество».

В марте 2019 года герой этой статьи узнал, что его отец, которому было 50 лет, и один двоюродный дедушка, которому было за шестьдесят, также умерли в китайской государственной тюрьме. Никаких подробностей об этих смертях или выдвинутых против родственников обвинениях Нежмидин так и не узнал.

От горя до онлайн-активизма

Услышав новости о своей семье, Нежмидин впал в отчаяние. В феврале 2019 года он много раз звонил в полицейские участки в Кашгаре. Некоторые не отвечали, другие бросали трубку. Кто-то сказал, что ему нужно будет лично приехать в Кашгар, если он хочет узнать, где находится его семья.

Не добившись ответа от местных властей, Нежмидин попытался связаться с посольством Китая в Нидерландах. Он решился на отчаянный, необычный шаг, отправив личную контактную информацию всех членов своей семьи в посольство. Нежмидин ежедневно по несколько раз звонил в посольство в течение недели, и наконец администратор сказал ему, что сообщение будет передано в некую инстанцию, которая — через неопределённый промежуток времени — решит, рассматривать дело или нет.

В конце концов, уже другой сотрудник посольства предложил Нежмидину вернуться в Китай и самостоятельно искать свою семью. Прошло больше года с тех пор, как Нежмидин связался с посольством Китая. Он ещё не получил ответа, но, судя по многочисленным сообщениях от задержанных  [9][анг], ставших доступными за последние несколько лет, одной из причин, которые могли заставить китайские власти преследовать семью Нежмидина, является тот факт, что они были верующими мусульманами. Атаки на ислам и мусульманские здания [10] [анг] являются ключевым элементом масштабного китайского преследования тюркских культур Синьцзяна.

По мере того, как уйгуры за границей, такие как Нежмидин, начали терять связь со своими близкими на родине после репрессий Китая, многие начали публиковать видеосвидетельства [11] [анг] в социальных сетях, рассказывать о своих пропавших родственниках и требовать ответов.

Нежмидин объяснил Global Voices, как его взгляды изменились в 2018 году:

After seeing videos like that I decided to make one for my family members, to call on Chinese government officials to release my family. It was an emotional moment. When I was making that video I cried a lot. I felt miserable having to make the video because that’s not what people do in a country where there is law. In a country where there is law people are not locked up for being who they are, belonging to a different ethnic group or being a practicing Muslim… they wouldn’t need to make such video testimonies…but for us, we have to do this…we are desperate to hear anything from our family.

Посмотрев эти видео, я решил сделать такое же для членов моей семьи, чтобы призвать китайских чиновников освободить их. Это был эмоциональный момент, я много плакал, пока готовил это видео. Было очень грустно снимать ролик, потому что это не то, что делают люди в стране, где есть закон. В стране, где есть закон, людей не сажают за то, что они принадлежат к другой этнической группе или практикуют мусульманскую религию… им не нужно было бы делать подобные видеосвидетельства … но мы должны это сделать… мы отчаянно хотим услышать что-нибудь от нашей семьи.

С 2018 года Нежмидин разместил ряд видео на платформе для показаний под названием «Uyghur Pulse [12]» [анг] («Уйгурский пульс»). Он не знает, повлияло ли это — положительно или отрицательно — на судьбу его семьи. Однако, по крайней мере, китайское правительство знает, что жертвы репрессий не были забыты, и что родственники за границей будут продолжать высказываться от их имени.

В Нидерландах Нежмидин пытается выстроить новую жизнь, вдали от родной семьи, в которой вырос. Однако то, что случилось с его близкими, продолжает сильно давить на него:

Each time I want to say that my father and grandfather died at the hands of the Chinese government, I cannot stop crying… I find it very difficult to come to terms with why our family members had to die…there is no logical reason behind what happened.

Каждый раз, когда мне нужно сказать, что отец и дедушка умерли от рук китайского правительства, я не могу сдержать слёз… Мне трудно понять, почему члены нашей семьи должны были умереть… в случившемся нет никакой логики.