7 colors («7 цветов»), Хади Шафи. Рулонная бумага, которая содержит рукописный и печатный текст на фарси, означающий «любовь/страсть», чернила на водной основе и акрил, диаметр 36×4 1/2. (91,4 см x 11,4) — 2015 год, Бруклинский музей.

Рождённая в Иране и выросшая в Соединённых Штатах Америки, Хади Шафи увлекается осмыслением формы книги. Помимо этого ей интересны рисование текстовых форм и исследование силы воздействия цвета, а также «взгляд на новые способы свёртывания пространства между рисунком и скульптурой».

Некоторые работы Шафи находятся в Музее искусства «Метрополитен» [анг] (Нью-Йорк), в Бруклинском музее искусства и других. В октябре 2019 года её работа Transition 7 («Переход 7») была представлена на аукционе Christie’s [анг] современного ближневосточного искусства.

Техника работы с бумагой выразительна и требует много труда. Творчество завлекает зрителей в воображаемый, но в то же время вполне логичный и упорядоченный мир слоёв, который при каждом визите знакомит с мировоззрением художницы, техникой и сложной концепцией, а также с магией бумаги и чернил. Кажется, что конца этому путешествию нет. Хади использует слова и фразы, отличающиеся от персидской или арабской каллиграфии, они больше похожи на врата в ностальгию, туда, где художница ищет воспоминания, свою идентичность в этом спокойном и гармоничном мире. 

В интервью Global Voices Хади Шафи [анг] рассказывает о своей технике, креативном процессе и её связи с Ираном. Мы приводим некоторые выдержки из интервью: 

Spike 10 («Шипы 10»), Хади Шафи. Рулонная бумага, которая содержит рукописный и печатный текст на фарси, означающий «любовь/страсть», чернила на водной основе и акрил 12” диаметр x 6” глубина, — частная коллекция, Соединённые Штаты Америки.

Омид Мемариан (ОМ): Одни из ключевых и узнаваемых всеми ваших работ созданы с использованием цветных рулонов и стопки бумаги. О чём вы думали в момент творчества?

Hadieh Shafie: My medium is paper. I like to rethink the ideas around drawing, painting and sculpture. 

While focused on painting, I took paper-making and printmaking courses in undergraduate and enjoyed both processes. I liked how paint and ink would absorb into paper. When I moved to Brooklyn to attend the MFA program at Pratt in the winter of 1993, I was faced with serious financial constraints. At the time, since I had already found working on paper rewarding, I made the decision to work entirely with paper and drawing as I also thought it would be economical. At the same time, I was very interested in illuminated manuscripts and so it felt natural to explore the medium.

The paper scroll works came about from a series of works I was doing as an intervention performance in the early 2000’s, inspired by the children’s story “The Little Black Fish”.

In these performances, I would copy pages from the story, highlight and translate a sentence, then leave the page in a public space for someone to find.

I would leave them in books in public libraries, cafés and stores. I continued this exploration in my studio. I folded pages from the book into cracks of the floors and walls. I had a found table with a missing bolt that connected the leg to the tabletop. In order to get the pages of the book into that space, I had to roll the paper. When I did that, it was an “Aha” moment, and that is how the rolled paper works started. Later, a series of works based on these initial explorations were exhibited at School 33 Art Center in Baltimore in a juried exhibition by Allison Knowles, the renowned Fluxus artist. 

Хади Шафи (ХШ): Бумага отражает мои мысли. Мне нравится переосмысливать разные идеи относительно живописи и скульптуры.

Загоревшись живописью, когда училась на бакалавриате, я взяла уроки бумагоделания и графики, во время которых наслаждалась процессом. Мне нравилось, как краска и чернила впитываются в бумагу. Когда я переехала в Бруклин, чтобы учиться на магистра изобразительных искусств в институте Пратта зимой 1993 года, мне пришлось столкнуться с серьёзными финансовыми трудностями. Работа по бумаге оказалась очень увлекательной, да ещё и экономной, поэтому я решила заниматься только ею. Тогда же меня заинтересовали иллюминированные рукописи [прим. переводчика: рукописные средневековые книги, украшенные красочными миниатюрами и орнаментами], поэтому было логичным изучить то, как они создавались.

Работа с бумажными свитками возникла благодаря серии произведений, созданных мною в начале 2000-х годов под впечатлением от детской сказки The Little Black Fish («Маленькая черная рыбка»). Я копировала страницы из книги, выделяла и переводила предложения, а затем где-нибудь оставляла их, чтобы кто-нибудь нашёл.

Я могла вложить их в книги в общественных библиотеках, оставить в кафе или магазинах. То же самое я делала в своей студии: вкладывала страницы из книги в трещины пола и стен. У меня стоял найденный где-то стол, столешница которого плохо соединялась с ножкой из-за отсутствия болта. Тогда я свернула бумагу в рулон и это стало моментом откровения — с этих пор я стала работать с бумажными рулонами. Позже серия работ, основанная на моём увлечении, была выставлена в художественной школе 33 в Балтиморе на выставке Элисон Ноулз, известной художницы течения флюксус.

Хади Шафи в студии. Фотограф: Эрин Колетт.

ОМ: Вы используете персидские слова во многих своих работах, но они отличаются от персидской или арабской каллиграфии. Кажется, что слова повествуют о том, что представлено на бумаге. Какая связь между вами и словами, в частности что для вас значит персидское слово eshgh, означающее любовь? 

HSH: I zeroed in on the word “eshgh”, because I felt it had lost its meaning. Drawing the form over and over again is a meditative performance. I have developed several series in my drawing practice. As of today, there is the “Grid Series”, which is ink on paper.

There is also the “Draw, Cut and Peel” series, which are ink and acrylic drawings of text and colors on museum board where the surface is scored, cut and then peeled to create a dimensional surface. And most recently the “Draw, Cut and Rotate” series, which is pencil on museum board with concentric circles that are finally rotated to create seismic lines and abstract the writing of the text.

I am interested in abstracting and obscuring language.  

In the paper roll series, I hide handwritten and printed text within the concentric rings of paper strips. I not only hide, but sometimes partially reveal, the interiority of the paper scroll works by pushing the circular forms out into spike forms that reveal what is contained within. 

During the four years between 1979 and 1983, my main source of inspiration and refuge was making art and reading books. It was also during this time that I understood that some books that I had access to, like “The Little Black Fish” or books in translation like “Gone with the Wind”, were books that you did not take in public. It was then that books became precious objects. One of my favorite things to do was to lose myself in reading a book while eating lavashak or sour cherries on a daybed. So daydreaming about characters and storylines and holding books is rooted in me as moments of escape and happiness. 

When I start a work I don’t always know what will be the final outcome. I do have a set of tools to play with, for example the word “eshgh” is one of these tools. Its meaning is profound in Farsi (revealed), but obscured in English (hidden). Other tools include a color palette or the form of a spike.

ХШ: Я сосредоточилась на этом слове, потому что почувствовала, что оно теряет свой смысл. Рисование одного образа снова и снова является для меня своего рода медитацией. Я разработала несколько серий в собственной технике рисования. На сегодняшний день существует Grid Series («Сеточная серия»), чернила на бумаге.

Есть также серии Draw, Cut and Peel («Рисуй, режь и очищай»), представляющие собой чернильные и акриловые рисунки текста и цветов на музейной доске, поверхность которой забивается, вырезается, очищается, чтобы создать объёмное пространство. Из совсем свежего — серия, названная Draw, Cut and Rotate («Рисуй, режь, вращай»): карандаш на музейной доске с концентрическими кругами, который вращается, чтобы создать сейсмические линии и отвлечь от написания текста.

Я заинтересована в абстрагировании и затушёвывании языка.

В бумажных рулонах я прячу собственноручно написанные и напечатанные тексты внутри концентрических колец бумажных полосок. Иногда я не только скрываю их, но и раскрываю, формируя из внутренних частей свитка шипы, открывающие зрителю сокрытое.

С 1979 по 1983 год моими основными источниками вдохновения и спасения были искусство и книги. Так было в то время, когда я поняла, что мои книги, как то «Маленькая чёрная рыбка», или книги в переводе, как «Унесённые ветром», я читаю только дома. Они стали настоящей ценностью. Я обожала утонуть в страницах, поедая лавашак [прим. переводчика: лавашак ― традиционная иранская фруктовая пастила, которую готовят из слив, абрикосов, вишни, гранатов] или вишню на кушетке. Моменты, когда я держала книги в руках и грезила о персонажах и сюжетных линиях, означали для меня спасение и счастье.

В начале работы не всегда знаешь, что из этого выйдет. У меня действительно есть набор инструментов, с которыми можно поиграть, например, персидское слово eshgh, означающее любовь. Его смысл глубок на языке фарси [прим. переводчика: фарси ― транслитерация самоназвания персидского языка], следовательно, открыт, но непонятен на английском — сокрыт. Другими инструментами являются цветовая палитра и форма шипа.

Grid 30 («Сетка 30»), чернила на бумаге 29 1/2×20 1/2. (74.93×52.07 cm) LACMA. Автор: Хади Шафи.

ОМ: Многие из ваших работ требуют тяжёлого труда. В уникальном стиле квиллинга [прим.пер.: бумагокручение], используя огромное количество цветных бумажных рулонов, покрытых собственноручно написанными текстами, вы создали визуально ошеломляющие произведения искусства. Откуда в вас столько энергии, вдохновения и креативности? 

HSH: My work comes from deep within me. I naturally think in colors and abstract forms. My mode of working is fluid. I play with materials in the studio. I follow the experimentations and what I see happening and I develop them into a visual language.

The process for making the work takes time and energy, that is true, but it is only difficult when I have deadlines. But ever since I can remember I was making art and I loved to draw and paint. That’s all I ever wanted to do. It always felt so natural for me to think with abstraction. I find the process of being creative playful. To me that is joy.  Much of my work is me observing the things I see happening in the process of making a drawing or sculpture. I then create new works from those observations. My work is cohesive but always evolving. It became clear to me sometime in the late ’90s that there had to be joy in making work and so that is what I do—I make work that transforms sadness into joy.

ХШ: Всё это рождается где-то глубоко. Для меня естественно мыслить в цветах и абстрактных формах. Режим работы всё время меняется, я экспериментирую с материалами в студии, наблюдаю за их развитием и превращаю в визуальную речь.

Процесс работы требует времени и энергии, так и есть, но для меня сложной является только необходимость вписываться в установленные временные рамки. Сколько я себя помню в искусстве, мне нравилось рисовать. Это было единственным, что я вообще хотела делать. Я всегда думала об абстракциях. Для меня процесс творчества игрив, поэтому и является радостью. Большая часть моей работы заключается в том, что я наблюдаю за процессом создания рисунка или скульптуры, затем уже создаю новые работы на основе этих наблюдений. Я всё время развиваюсь. В 1990-е мне стало ясно, что в творческом процессе всегда должна ощущаться радость, теперь я это и делаю: превращаю печаль в радость.

Хади Шафи. Инсталляция в Центре книжного искусства Нью-Йорка. Действующая выставка, 2020 год.

ОМ: Вы выросли в Штатах, но ваша сильнейшая связь с иранскими корнями по-прежнему сохраняется. Отражается ли она в вашей работе?

HSH: In 1983, we left on a two-week vacation. Through a series of unexpected opportunities and without any planning, we found ourselves, as a family unit, intact and abroad.

It was a joy to know I had left Iran. But within a couple of years, I recognized the pain of leaving my motherland and not having said goodbye. We had left Iran with two suitcases. Everything was left in the house as you do when you leave for two weeks of holiday. 

I often think of my relationship with Iran like being in a relationship with an abusive lover.

I was 10 years old in 1979 and the four years of life in Iran between 1979-1983 killed my childhood. Those four years provided so much joy flanked by sadness and despair that it will take a lifetime to recover from all the trauma those years offered. Today, I am certain that much of the unpacking of those experiences is happening through my artmaking. 

ХШ: В 1983 году мы поехали в двухнедельный отпуск. Благодаря череде неожиданностей и при отсутствии каких-либо планов мы оказались за границей единым целым, всей семьей.

Было радостно, что я уезжаю из Ирана. Только через пару лет пришло осознание, что я покинула родину, даже не попрощавшись. Мы уехали с двумя чемоданами, как обычно едут в отпуск на две недели.

Я часто думаю, что мои отношения с Ираном напоминают отношения с любовником-абьюзером [прим. переводчика: абьюзер ― человек, совершающий насилие, выходя за рамки допустимого].

В 1979 году мне было 10 лет, и период до 1983 года убил моё детство. Эти четыре года принесли не только много радости, но и печали и отчаяния, поэтому потребуется целая жизнь, чтобы оправиться от всех травм, нанесённых в это время. Сейчас я знаю, что большинство травм исцеляется благодаря моему творчеству.