Я, ксенофоб: хроники мигранта

Венесуэльские уличные торговцы в Лиме. Автор фото: LLs, лицензия Creative Commons Attribution-Share Alike 4.0 International.

[Все ссылки ведут на страницы на испанском языке, если не указано иное].

Ниже приводится отредактированная версия статьи Мелани Перес Ариас «Yo, xenófoba: Crónica de un desplazamiento migratorio» («Я, ксенофоб: хроники мигранта»), которая изначально была опубликована на венесуэльском медиа-портале Prodavinci. С разрешения автора материал был сокращён и адаптирован для Global Voices. В оригинальной статье более подробно описывается массовое бегство из Венесуэлы и приводятся размышления о личных встречах и «Другом».

Моя прапрабабушка говорила: «Гости, как покойники, начинают дурно пахнуть на третий день». Я венесуэлка. Я живу в Перу уже полтора года. Недавно я стала замечать запах. Свой запах.

Перу занимает второе место после Колумбии по числу мигрантов из Венесуэлы на территории Латинской Америки. На сегодняшний день нас, Venecos (неофициальное и даже оскорбительное прозвище, которое они нам дали), уже 408 тысяч на земле инков. Перу и Венесуэла — это два берега бесконечной реки по имени Миграция. Я отправилась в плавание по этой реке даже не два года назад, когда я продала всё, что имела, чтобы переехать в Перу, а пять лет назад, когда в Венесуэле я влюбилась в перуанца.

Как гигантская волна, о которой задолго предупреждали, на нас обрушился экономический кризис. И накрыл с головой.

Я помню, как будто это было сегодня, тот день, когда мой муж Луис предложил уехать, потому что в стране не было хлеба. Мы обошли пять пекарен и вернулись ни с чем.

Луис родился в Кальяо, Лима. Когда ему было семь, его семья эмигрировала в Венесуэлу из-за экономического кризиса 1980-1990-х годов [анг]. Луис вырос в центре Каракаса, но в перуанском доме, где почитали хлеб с маслом и джемом, рис и футбольный клуб «Альянса Лима». На нашей свадьбе его мама подала перуанское блюдо causa de pollo [прим. переводчика: рулет из желтого картофеля с курицей или рыбой]. Чтобы отпраздновать наш союз и отдать честь Перу, друг подарил нам пиньяту [ру] в виде альпаки.

Жизнь мигранта — это одиночество в высшем его проявлении. Друзья только в WhatsApp, ты круглыми сутками работаешь, а в нашем случае с другой стороны материка наблюдаешь, как на родине разворачивается кризис. Когда мы только приехали в Лиму, тут царила атмосфера открытости и солидарности с венесуэльцами. На мигрантов из Венесуэлы смотрели с радостью, потому что среди них было большое число дипломированных специалистов [англ], которые располагали к себе нашим знаменитым «клёвым» карибским характером.

Спустя полтора года всё изменилось.

Разрешения на работу венесуэльцам и на доступ к основным государственным услугам повлекли за собой приток большого количества моих соотечественников, которые в основном устремились в conos urbanos: городские районы, где, несмотря на экономический расцвет, небезопасно, а сфера общественных услуг не достаточно развита. Именно здесь зародилось то, что некоторые называют «нашествием Venecos». Теперь нас достаточно для того, чтобы быть проблемой.

Кроме того, некоторые СМИ крайне легкомысленно публиковали материалы о мигрантах из Венесуэлы. Добавьте к этому открытую антивенесуэльскую позицию некоторых политиков [анг] и посмотрите, какой коктейль у нас получился.

Я впервые столкнулась с ксенофобией 15 лет назад в Каракасе. Я с семьёй проезжала один из восточных районов города, где обосновались выходцы из Эквадора и Перу. Вдруг моя двоюродная сестра спросила у моего отца, чтобы бы он сделал, если бы я вышла замуж за cotorro, как мы раньше называли эмигрантов из стран Андского сообщества [ру]. Отец был за рулём, поэтому он посмотрел на меня через зеркало заднего вида, как будто давая разрешение ответить. И я ответила: «Конечно, я бы вышла за cotorro. Даже не раздумывая, сестрёнка», — и, действительно, спустя годы так оно и случилось.

Я задумывала свой ответ как провокацию, и все вокруг лишь посмеялись над ним как над бессмыслицей. Но почему? Почему так сложно поверить в то, что кто-то вроде меня, чьё единственное класовое преимущество — это возможность стать лучше, чем средняя танцовщица сальсы, может влюбиться в мигранта из этих южных стран? Ксенофобская и 16-летняя «я» не могла тогда разглядеть в этом смехе неприятие и едва уловимую жестокость зарождающейся болезни. К счастью, я смогла вовремя побороть этот тяжкий недуг.

Ксенофобия лечится путешествиями. Ксенофобия лечится книгами. Ксенофобия лечится любовью к иностранцу. Ксенофобия лечится любовью к «различиям». Информация для сведения: по данным ООН, в мире насчитывается более 200 миллионов мигрантов [анг]. Это 3,3% мирового населения, которые приносят 9% мирового ВВП, почти 7 триллионов долларов США в год. Что интересно, только 15% дохода мигранта — денежные переводы; другие 85% остаются в стране.

Эта заурядная история моей юности лишь только слегка обрисовывает то, что для меня значит такое явление, как миграция [анг]. Мы, венесуэльцы, на этом континенте, опустошённом жестокостью [ру], были чем-то вроде богатой двоюродной сестры, сидящей на кокаине. Действительно, мы приютили тысячи мигрантов из Колумбии, Эквадора, Перу и Центральной Америки. Целые семьи, такие как семья моего мужа, приехали и основались там, где абсолютно всё для них было ново.

Эмоциональная выгода миграции ощутима почти физически, по крайней мере, в тех семьях, чьи истории я знаю из первых уст. Даже просто рассказы моей свекрови о Венесуэле заставляют моё сердце биться чаще. Слушая её истории о стране, где она прожила 40 лет, где смогла вырастить и дать высшее образование двум сыновьям и где увидела рождение своих внучек, я чувствую гордость за свою страну. И всё же я не считаю взаимовыручку разменной монетой. Мы помогаем другим лишь потому, что так будет правильно. Только и всего.

Говорят, что бояться естественно. Но необходимо знать, что делать со своим страхом, куда спрятать его, кому доверить его и когда он действительно полезен, потому что предостерегает от опасностей, а когда он всего лишь оправдание, чтобы ничего не менять в своей жизни. Единого правила не существует, каждый должен найти свой способ бороться со своими демонами. Но в последние месяцы случаи проявления ксенофобии в Перу достигли таких масштабов, которые вообще не свойственны для перуанцев, хотя у меня нет никаких данных, чтобы доказать это.

За эту неделю я провела слишком много времени, читая антивенесуэльские комментарии в соцсетях; я старалась не смотреть на всё это через призму шовинизма и виктимизации. Затем я сравнила написанное с той поддержкой, которую я получала от незнакомцев, и вот мой вывод: перуанец на улице и перуанец в комментариях — совсем разные люди

Тем временем, мы, венесуэльцы, начинаем чувствовать свой запах отличия, тот самый запах трёхдневных гостей. Мы сталкиваемся с беспрецедентными обстоятельствами в нашей истории: мы вынуждены искать своё место, оставив далеко позади всё то, что мы называем своим — свою страну, свой дом, своих родителей, своих предков. Это требует адаптации, которой мы должны обучиться на этом пути.

Но у нас всё ещё есть то, что всегда будет с нами: свой акцент, свой менталитет, свой язык, своя боль.

И пусть с помощью такого багажа мы будем возводить мосты, а не сжигать их.

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.