Художница и скульптор Мариам Пализгир. Фото Мохаммада Джахангира, использовано с разрешения.
Эта статья — часть серии Омида Мемариана для Global Voices «Как глобализация, идентичность и культура пересекаются в искусстве [1]».
Мариам Пализгир — рождённая в Иране художница и дизайнер сейчас живёт и работает в США. Её работа по своей природе объединяет несколько дисциплин, совмещая рисунки в двух и трёх измерениях, скульптурную живопись и инсталляции, посвящённые взаимодействию абстрактных геометрических форм, цвета, отражающих поверхностей и слоёв решётчатого материала.
Сейчас Пализгир преподаёт искусство в школе искусств им. Эрнеста Уэлша в Университете штата Джорджия. Её работы выставлялись в Иране, нескольких европейских странах, США и России и получили немало международных и иранских премий.
Её текущая выставка «Сокрытая загадка» изучает, как происходит обмен знанием, как восприятие расширяет перспективу и как наблюдение углубляет понимание реальности. «Я стремлюсь к таким произведениям искусства, которые начинают работать, когда зритель принимает участие, — говорит Пализгир. — Главное в „Сокрытой загадке“ — вызов восприятию зрителя».
В этом интервью Пализгир рассказывает о своей работе, опыте иранской художницы и ограничениях, с которыми она столкнулась в этой роли как из-за государственной цензуры самовыражения в Иране, так и из-за западных стереотипов об иранцах в США.
Далее следуют отрывки из интервью:
Омид Мемариан (ОМ): В чём разница между учёбой в школе искусств в США и в Иране?
Мариам Пализгир (МП): Магистерская программа здесь в США предназначена для художников, которые хотят привнести медийность в свои художественные практики и получить опыт в таких областях, как перфомансы, инсталляции, интерактивные формы искусства и эстетика взаимоотношений [2]. Мои профессора в магистратуре помогали мне найти собственный стиль через три года курсовых работ, семинаров по истории искусства, междисциплинарных семинаров и студийной практики. Учебный план для магистров искусств в США основан на развитии критического мышления, студийной практике и критике — а всё это чрезвычайно важно для развития словаря искусства, который должен быть у каждого современного художника.
Этих элементов программы в Иране нет. В Иране нет магистратуры по искусству, в основе которой бы лежала междисциплинарность. Если вы идёте в такую магистратуру в Иране, вы должны сосредоточиться на одной дисциплине: например, рисовании, или скульптуре, или фотографии.
Пализгир в своей студии. Фото Мохаммада Джахангира. Использовано с разрешения.
ОМ: Была ли разница в свободе экспериментировать с разными темами?
МП: В США нет ограничений по темам или обращению с ними. Как художник здесь я могу свободно работать с любой социальной или политической темой.
В Иране я не могу сделать заявление, которые бы шло против политических или социальных взглядов [правительства], цензура оказывает значительное влияние на творческое самовыражение. К примеру, я, в частности, создаю инсталляции и перфомансы на темы экологии, но в Иране я тем же образом не могла обратиться к этим проблемам.
Для моего проекта «Сосуд Земли» я обратилась к кризису вокруг озера Урмия и, поработав с учёными, обнаружила, что тоже происходит с американским Большим Солёным озером в Юте. Я захотела создать серию, где эти два озера были бы вместе — ведь и учёные их называют «близнецами». Из-за цензурных ограничений в Иране я показала только ту часть проекта, что относилась к озеру Урмия, но я хотела представить их вместе, наведя мост между культурами через то, что происходит с двумя озёрами.
Работа с экологическими вопросами, как недостача воды, для художников (как и активистов) в Иране под запретом. Засуха считается проблемой национальной безопасности, а также чувствительным вопросом, так как эксперты обвиняют именно власти в неправильном управлении водными ресурсами страны.
ОМ: Арт-сообщество — галереи, коллекционеры и школы искусств — на западе, особенно в США, часто смотрит на художников с Ближнего Востока (включая Иран) через призму стереотипов. Сталкивались ли вы с этим?
МП: В американском сообществе вокруг искусства, особенно среди кураторов и владельцев галерей, во мне видят художницу, рожденную и выросшую в определённой местности и культуре, и от меня ждут, что моё искусство будет соответствовать их стереотипам о темах и форме. Меня часто просят добавить в мои работы элементы каллиграфии, исламские мотивы или политические вопросы. Я не хочу подчиняться этим западным ожиданиям от меня — как и цензуре с иранской стороны. Я хочу, чтобы во мне видели художника-визуала, хочу творить в любых темах и любых формах, стирая эти границы. Необходимо, чтобы другие незападные художники создавали искусство на всеобщие темы, тем самым ломая эти границы.
«Во мне видят художницу, рожденную и выросшую в определённой местности и культуре, и от меня ждут, что моё искусство будет соответствовать их стереотипам о темах и форме. Меня часто просят добавить в мои работы элементы каллиграфии, исламские мотивы или политические вопросы. Я не хочу подчиняться этим западным ожиданиям от меня — как и цензуре с иранской стороны». Фото от Мохаммада Джахангира. Использовано с разрешения.
ОМ: В вашей последней коллекции «Сокрытая загадка» этих культурных элементов нет. Она абстракта и загадочна, заставляет зрителя создавать собственную интерпретацию. Не связаны ли эти характеристики с восточным восприятием искусства?
МП: Ну, нет сомнений в том, что мой социокультурный контекст повлиял на мою визуальную память и на искусство, которое я создаю. В проекте «Сокрытая загадка» я попыталась выйти за пределы клише восточного искусства, использовав динамическую комбинацию материалов, методов, концепций и тем, которые бросают вызов традиционными границам и опровергают возможность легких определений.
«Сокрытая загадка» воплощает сложность простоты и указывает на то, что восприятие может расширить нашу перспективу через смещение. Более того, через взаимное оплодотворение рисунка, скульптуры и фотографии «Сокрытая загадка» заставляет ставить под сомнение видимое и воспринимаемое. Я верю, что критическое мышление глубоко укоренено в восточном искусстве и культуре.
ОМ: Как в вашей работе отражается проблема идентичности?
МП: До переезда в США, когда я стажировалась на юге Франции, я создала работу под названием «Идентичность». В 2015 году я раскритиковала идею противопоставления национальной идентичности и всеобщей идентичности через эту трёхмерную инсталляцию. Я привержена идее всемирного гражданства, правам и гражданским обязанностям, которые происходят из того, что вы являетесь членом мира, с всемирной философией и чувствами, а не гражданином конкретной нации или места.
После того, как я переехала в США, на моё искусство оказал тонкое влияние межкультурный опыт. Я повстречалась с междисциплинарным искусством, процессом, основанном на исследованиях, архитектурой постмодерна, минималзимом и деконструктивизмом западной культуры — а также абстрактными геометрическими формами, повторами, пространственным мышлением и изучением ценности света от восточной культуры.
«Сосуды Земли», экспонат из новой коллекции «Сокрытая загадка». Изображение предоставлено Пализгир.
ОМ: Не могли бы вы описать современную творческую сцену в Иране?
МП: Творческая сцена в Иране выросла за последние десять лет. В Тегеране открылось много профессиональных галерей, новые и состоявшиеся художники организуют личные или экспериментальные шоу, каждый месяц происходят встречи с художниками и арт-события. Создаются стажировки и программы культурного обмена, которые помогают молодым художникам экспериментировать вне страны. Для меня поворотным моментов в творчестве стала стажировка Cornelius Arts Foundation во Франции в 2014 году. Образ Ирана в СМИ не верен, и тут происходит много всего, что не видно людям за пределами страны.
Чтобы творческая сцена в Иране стала лучше, нам нужна инфраструктура, больше критических статей и финансирование. Недавние политические и экономические перемены, особенно исходящие из США, повлияли на иранских художников и арт-сцену Ирана. Я надеюсь, что разросшееся творческое сообщество Ирана сможет открыть новые горизонты для иранских художников.