[Все ссылки в тексте — на английском языке, если не указано иное]

Каждый день миллионы снимков публикуются онлайн, что, по мнению многих людей, уже становится угрозой профессиональной фотографии. Иранский арт-фотограф Мехрдад Нараги не принадлежит к их числу.

«Упрощение фотографии — это новая возможность для творческих людей использовать этого посредника для самовыражения», — считает Нараги, чей проект «Japanese Gardens» [«Японские сады»] получил в 2014 году премию PHOTOQUAI парижского музея на набережной Бранли.

Однако вездесущность цифровых технологий действительно таит в себе опасность — отмечает Нараги. «Если фотограф занят техникой куда больше, чем внутренними поисками и осмысленным самовыражением, всё сильно осложняется», — сказал мне рождённый и выросший в Тегеране Нараги в недавнем интервью в Нью-Йорке.

Работы Нараги, по которым невозможно распознать географию снимка, с образами, порождёнными снами, — это визуальное воплощение магического реализма Габриэля Гарсиа Маркеса. «В наших снах мы можем быть где угодно», — говорит фотохудожник.

Спокойные туманные образы Нараги, зачастую видимые только благодаря проблескам света, требуют особого внимания от зрителя. Быстрое визуальное воздействие, которого обычно ждут от западного искусства, отсутствует в его работах. Мастер приглашает аудиторию вглядываться в работы, тщательно их изучая.

Фотографии Нараги выставлялись в Китае, во Франции, в Иране, Нидерландах, ОАЭ, США и Великобритании, их публиковали в известных книгах и журналах, посвящённых визуальному искусству, включая Different Sames: New Perspectives in Iranian Contemporary Art, Connaissance des Arts (No 21) и La Photographie Iranienne, (Un regard Sur la Creation Contemporaine en Iran).

Далее выдержки из интервью:

Одна из характерных черт ваших фотографий — размытая география, до такой степени, когда невоможно определить, в каком городе или стране был сделан снимок. Когда нет географических идентификаторов, зрители остаются наедине с глобальным пространством. Что же они должны искать в этом пространстве?

Атмосфера в моих работах напоминает сны, а во снах нас ничто не сдерживает, мы можем быть где угодно. Чтобы создать такую атмосферу, я намеренно избегаю съемок элементов, которые имеют характерные географические черты.

Люди за пределами Ирана затрудняются определить национальность по моему внешнему облику, то же самое можно сказать о моём искусстве. Мы живём в эпоху, когда наши различия больше не на поверхности, они находятся в более глубоких слоях, слоях, которые формируются историей, коллективной памятью и политическими условиями в рамках нашей личной географии.

Ваши фотографии выставлялись в Китае, Нидерландах, Иране, ОАЭ и Франции, а теперь вы в США. По-разному ли многообразные аудитории видят ваши работы?

Я работаю в той среде, которую со мной делят все люди на земле. В этом отношении моя работа схожа с той, которую проделал Андрей Тарковский, чьи фильмы изображают российскую географию, но имеют множество зрителей по всему миру; или Хаяо Миядзаки, мультфильмы которого рассказывают о Японии, однако имеют поклонников в разных странах.

Возможно, единственная граница пролегает между аудиториями Востока и Запада. Образы, базирующиеся не на рационализме и логике, но полагающиеся скорее на интуицию, легче воспринимаются зрителями с Востока, с иной чувствительностью, оставляющей время для раздумий и глубокого проникновения в суть вещей. Разумеется, это обобщение, потому что невозможно провести чёткую грань между этими двумя группами. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, что зрители, которые не являются мечтателями, меньше реагируют на мои работы.

Я также осознал, что, как мастер с Ближнего Востока, как художник, который несёт в себе память о революции и войне, я чувствую себя ближе к боли и обращаюсь к артработам, отражающим эту боль. Со мной это разделяют многие иранские художники. Недавно, после посещения концерта Роджера Уотерса в Нью-Йорке (Роджер — настоящая легенда в Иране!), я понял, что иранцы на таком глубоком уровне воспринимают его музыку именно потому, что проблемы, которые он затрагивает (допустим, диктатура, война и сопротивление), являются частью нашей обычной жизни, не абстракцией и не исторической памятью.

Во время недавнего визита в Музей современного искусства в Сан-Франциско я увидел работы Энди Уорхола и Ансельма Кифера, и то особое чувство близости к политическим потрясениям усилилось. Я увидел, что насколько поп-искусство Уорхола чуждо мне, настолько мне близки боль и разрушение в работах Кифера.

В коллекции «The Fairyland» мы попадаем в атмосферу, напоминающую лабиринт. Хотя на снимках изображены обычные предметы, линии, цвета и объекты не позволяют аудитории быстро переключаться от одной детали к другой. Зрителю нужно задержаться и погрузиться в глубокие слои. Это сложность в простоте, как японские стихи хайку или поэзия Хафиза. Каждый раз, как мы смотрим на работу, мы воспринимаем её иначе. Какой профессиональный или художественный опыт привёл к созданию коллекции?

Эта коллекция (и другие мои работы) не имели заранее продуманного плана. Я считаю себя скорее одним из зрителей, нежели творцом. Когда мне задают вопросы о работе, я надолго задумываюсь, прежде чем нахожу ответ. И даже тогда мои ответы — лишь черновик! По сути, я рассматриваю свои работы также, как я изучаю работы других художников, размышляю над ними. Могу только сказать, что в формировании коллекции большую роль в равной степени сыграли тайные силы природы и коллективная депрессия иранцев.

В учении дзэн говорится: «звук хлопка одной ладони» существует. Согласно этому учению, звук уже существует в атмосфере, но мы можем услышать его только в момент хлопка. Я верю в то, что художник — это скорее передатчик, нежели творец произведения, как радио, которое позволяет нам услышать волны, но не создаёт звуков, которые достигают наших ушей.

В ряде ваших фотографических серий очень мало людей. Почему так сложилось?

Мне кажется, что присутствие людей — их одежды, выражений лиц и даже манеры стоять — может влиять и доминировать в изображении, указывать аудитории направление, которое весьма далеко от той атмосферы, которую я представлял себе при создании работы.

Кроме того, мне кажется, что когда люди оказываются перед объективом, они начинают вести себя ненатурально, а в результате вся работа становится фальшивой и дешёвой. Эта проблема более актуальна для кинематографа и постановочной фотографии (сфера интереса многих современных иранских фотографов). Режиссёры либо приглашают профессиональных актёров, способных вести себя перед камерой естественно, либо, как Аббас Киаростами (Abbas Kiarostami), добиваются великолепной игры от людей, не являющихся актёрами.

Такие фотографы как Салли Манн или Эммет Гоуин, склонны снимать близких им людей, людей, не чувствующих себя проходимцами перед камерой; или, как Джефф Уолл, они фотографируют явную постановку, но таким образом, что это выглядит натурально. В обоих случаях это сложная работа. Мало кто из фотографов экспериментировал в этой сфере.

Поскольку меня интересует работа художников, я наблюдаю и снимаю то, что появляется на холсте, например, природу. Однако я надеюсь когда-нибудь поработать с людьми и фигурами, хотя это будет сложной задачей.

Во всех пяти коллекциях, доступных на Вашем сайте [анг], (Work (Работа), Home (Дом), Fairyland (Страна чудес), Japanese Gardens (Японские сады) and City (Город), образы напоминают о сверхъестественном литературном стиле таких писателей, как, например, Габриэль Гарсиа Маркес, или о поэзии немецкого творца Германа. Как часто на ваши фотографии влияла поэзия и проза?

Поэзия, художественная литература, фильмы и музыка, уводящие нас из реального мира хотя бы на несколько минут, всегда влияли и продолжают оказывать влияние на мою работу. Поэзия, с моей точки зрения, занимает особое место. Как иранцу мне ближе мир поэтический, являющийся отличительным аспектом иранской культуры и пронизывающий нашу повседневность.

Когда я говорю об интересе к сказочным мирам в искусстве или литературе, я имею в виду не только полностью вымышленные фантастические вселенные, как, например, та, что описана в историях про Гарри Поттера. Я говорю о создании канала между реальностью и мечтами, в духе творений Харуки Мураками, где миры реальный и иллюзорный существуют бок о бок, иногда пересекаясь, но читатель не распознаёт, разворачиваются ли события в реальном или вымышленном мире. Это своего рода маятник между реальностью и воображением.

С какими ограничениями вы столкнулись, самовыражаясь через свои фотографии? Попадали ли вы в ситуацию, когда откладывали в сторону камеру, считая, что она не отразит сложившуюся ситуацию?

Фотография — самая ограничивающая среда для создания сказочных миров. Будь вы художник или скульптор, вы творите шедевр, основываясь 100% на собственном воображении. Но фотография базируется на реальности; она документирует, и вы никогда не можете снимать «ничто»! С другой стороны, эта характеристика делает фотографию такой интересной для меня, помещая аудиторию в мир между реальностью и сказкой. Глядя на мои работы, зрители понимают, что раз перед ними фотоснимки, значит изображённое на них место должно существовать в реальности, но благодаря цвету и свету они не видят в фотографиях ничего, близкого к реальности. Аудитория поставлена в условия, где граница между реальностью и мечтой практически стёрта.

В какой степени фотография и камера для вас инструмент и в какой степени это завершение? Возможно ли, что когда-нибудь вы выберете форму самовыражения иную, нежели фотография?

Камера и фотография — лишь посредник, дающий мне возможность показать мой внутренний мир. Испытывая глубокий интерес к живописи, я всегда создавал снимки с живописным качеством, а этот метод противоречит идее реалистической природы фотографии. Также я совершал фотографические ошибки — порой намеренно, порой и нет, — чтобы воплотить фантазии и добиться желаемого эффекта.

Любая форма художественного выражения имеет свои границы, и это контрастирует с тем фактом, что воображение границ не имеет. Художник, обладающий различными навыками, может постоянно создавать новые работы и быть свободным от повторений. Как сказал в одном из интервью Аббас Киаростами: «Я никогда не задумываюсь, о чём мог бы быть мой следующий фильм, потому что если идея в целом подходит для кинематографической среды, я могу снять киноленту. В противном случае я бы либо рисовал, либо фотографировал, либо писал стихи».

Недавно я начал экспериментировать с поэзией, рисованием и фильмами, так что надеюсь представить результаты своей работы в ближайшие годы.

Нью-Йорк — соблазнительный для фотографа город. Работаете ли вы над какими-либо фотопроектами, посвященными Нью-Йорку? Ваше отношение к городу, местным жителям, другим фотографам — повлияло ли всё это на вашу деятельность?

Нью-Йорк обладает особым характером. Моя работа здесь стала ближе к документальной фотографии. Нью-Йорк — город, где реальность доминирует, а это в свою очередь ограничивает мир поэтического мышления и мечтательности. Трудности жизни в этом городе — одна из причин, по которой каждый здесь сталкивается с реальностью и не может себе позволить слишком много мечтать. Я прожил в Нью-Йорке только 6 месяцев, но надеюсь пробыть здесь дольше, чтобы по-настоящему почувствовать этот город. Я рассказываю о своём опыте общения с Нью-Йорком через ежедневную публикацию фотографий и видео в аккаунте Instagram.

В наши дни, когда в телефонах множества людей стоят фотокамеры, делающие качественные снимки, когда фотография демократизируется, а на улицы выходят сотни миллионов фотографов — где в этом находится арт-фотография и какую роль она играет сегодня?

В то время как для фотографов среда стала более сложной и ограничивающей, для многих художников, которые используют фотографию как посредника, вещи становятся значительно проще. Художник всегда использует артистическую среду, чтобы выразить собственное представление о мире, и в этом контексте демократизация фотографии даёт ему куда больше возможностей. И наоборот, если фотограф больше занят техникой, нежели внутренним поиском и способом передать своё видение, всё осложняется.

В прошлом самая тяжёлая часть фотоработы заключалась в использовании камеры; теперь же самое сложное заключается в редактировании и отборе снимков. Благодаря цифровым возможностям, вы можете получить десятки кадров для каждой сцены, а потом (с помощью программного обеспечения) внести сотни изменений в каждый снимок. В подобных условиях если фотограф не знает, чего он хочет или что пытается выразить, то он просто заблудится в лабиринтах образов.

Всё это касается не только одной фотографии. С помощью мобильного телефона можно снять полноценный фильм. С падением цен на 3D принтеры можно легко создавать скульптуру. То же самое случилось с графическими дизайнерами некоторое время назад, когда Photoshop подарил инструменты графического дизайна всему миру. Тогда многие дизайнеры воспринимали компьютерную графику в штыки. Но технические достижения могут стать препятствием только для тех, кто при создании работ полагается исключительно на технику. Кто-то, возможно, верит в то, что время некоторых медиа (фотографии или живописи) ушло, но это верно лишь для тех художников, которым больше нечего сказать. Никакая среда никогда не может «закончиться». «Закончиться» может только сам художник.