Скриншот из «Жизнь в тени — палестинцы в Ливане». Источник: «MedicalAidPalestinians» [1]
[Все ссылки ведут на сайты на английском языке, если не указано иного].
Это вторая часть из серии статей, написанных автором Global Voices Элиасом Абу Джаудом и редактором Global Voices по Ближнему Востоку и Северной Африке (MENA) Джои Аюбом, в которых они исследуют тему беженцев в Ливане, рождающую множество противоречий и часто плохо понимаемую как среди жителей Ливана, так и во всем мире. Вы можете прочесть первую часть [ру] [2] здесь.
С тех пор, как после революции 2011 года в Сирии воцарилось насилие, находящийся рядом Ливан (а также Турция и Иордан) стал основным направлением для сирийцев, которые находились в таком отчаянии, что решились покинуть свои дома. По данным 2018 [3] года в Ливане находится около 1 миллиона зарегистрированных сирийских беженцев (фактическое число выше).
Их не всегда встречают с распростертыми объятьями. Эти беженцы вскоре обнаружили себя козлами отпущения в глазах медиа [ру] [2], политических и религиозных деятелей. Их обвинили в проблемах, которые возникли в Ливане еще до их появления здесь.
Похожее отношение знакомо и другим беженцам в Ливане: палестинцев часто несправедливо обвиняют в 15-летней гражданской войне в Ливане, длившейся с 1975 по 1990 годы, и считают демографической угрозой.
Ливан принимает палестинских беженцев с 1948 года, времени «Накбы» («катастрофа» на арабском), когда сотни тысяч палестинцев бежали или были изгнаны из своих домов сионистскими войсками во время создания государства Израиль. В 1948 году, по словам палестинского ученого Рашида Халиди, «половина палестинских… арабов были изгнаны из своих домов и стали беженцами».
Семьдесят лет спустя основные права палестинских беженцев в Ливане ограничиваются во многих отношениях. По информации Агентства ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ [4], более половины из них живут в лагерях в нищенских условиях.
В 2011 году ливанский исследователь Бассам Хаваджа написал [5], что это не случайно. Отражая общее чувство, палестинский журналист Яссер Али уверен [6], что правительство хочет, чтобы «палестинцы сдались, отчаялись и уехали. Это — главная цель».
Как упоминалось в первой статье этой серии [ру] [2], фото из Instagram, загруженное министром иностранных дел Ливана (и зятем президента) Джебраном Бассилем в августе 2017 года, отражает это отношение к палестинским беженцам в связи с притоком сирийцев. На фото изображен палестинский лагерь беженцев «Аин аль-Хилве» на юге страны в 1960-х годах; надпись гласит «Не принимайте лагеря [беженцев], о, ливанцы» и сопровождается хэштегом «Чтобы страна осталась нашей».
Послание было простым: если сирийцы почувствуют себя комфортно, они захотят остаться и станут причиной проблем, как это якобы произошло с палестинцами (никто не принимает в расчет тот факт, что палестинцам отказано в праве вернуться на свои земли государством Израиль).
Скриншот изображения, опубликованного 24 августа 2017 года министром иностранных дел Ливана Джебраном Бассилем. Источник: Instagram [7]
Палестинцы становятся «виновниками» гражданской войны в Ливане
Фотография палестинского лагеря беженцев «Аин аль-Хилве» была сделана незадолго до начала гражданской войны в Ливане. Если все проблемы страны, социальные, политические и религиозные, были пороховой бочкой, то искрой часто считают одно событие, иносказательно называемое «инцидентом в Айн-эль-Раммане».
13 апреля 1975 года, после волны мелких местных инцидентов, боевик Фалангистской милиции открыл огонь по автобусу, везшему преимущественно палестинцев, убив при этом 28 пассажиров.
В результате, последующие вооруженные конфликты поглотили страну и привели к войне, в которой участвовало множество ливанских и не-ливанских (в частности, палестинских) вооруженных группировок; частью войны стали и вторжение и оккупация со стороны как Израиля, так и Сирии, которые, возникнув по разным причинам, продолжались до 2000 и 2005 года соответственно.
Но это значительно упрощает ситуацию. Если можно что-то точно сказать о гражданской войне в Ливане, так это то, здесь нельзя довольствоваться простыми объяснениями — лояльность каким-либо силам в этом конфликте часто противоречила религиозной, этнической и идеологической подоплёке.
Вот пример: главным противником военного предводителя христиан-маронитов и действующего президента Мишеля Ауна являлся другой маронитский военачальник, Самир Джааджаа, глава партии «Ливанские силы». Соперничество между ними к концу гражданской войны было настолько жестоким, что его называли «борьбой на уничтожение» [8].
Палестинские вооруженные группировки, объединившись в Организацию освобождения Палестины (ООП), были изгнаны из Иордании после «Черного сентября» [9] в 1970 году, конфликта между иорданскими вооруженными силами и ООП. Иордан позволил «федаинам», как их называют по-арабски, проложить свой путь в Ливан через Сирию. Этому поспособствовало Каирское соглашение 1969 года [10], заключенное между Ясиром Арафатом, который являлся в то время председателем ООП, и генералом ливанской армии Эмилем Бустани. Посредником на переговорах стал египетским лидером Насером. (В 1987 году ливанский парламент объявил соглашение недействительным).
Согласно этому документу, ООП позволялось действовать на юге Ливана против Израиля и держать под контролем около 16 палестинских лагерей беженцев в Ливане, перешедших от [10] Ливанских вооруженных сил к Командованию палестинской вооружённой борьбой.
В свою очередь, это произошло через два года после войны 1967 года между Израилем и рядом арабских стран (в частности, Египтом, Сирией и Иорданом), которая закончилась победой Израиля и оккупацией палестинских Восточного Иерусалима, Западного берега реки Иордан и Сектора Газа, а также сирийских Голанских высот, что сохраняется и по сей день. В результате 250000 палестинцев бежали в Иорданию и, в меньшей степени, в Египет; кроме того, от 80000 до 100000 сирийцев вынуждены были покинуть Голанские высоты. Многие из палестинских беженцев 1967 года уже были беженцами с 1948 года.
Вернёмся к Ливану, где к 1975 году напряжение между ООП и фалангистами достигло пика и вылилось в то, что называют «искрой». Для базового понимания хронологии событий до 1975 года и затем до 2009 года можно обратиться к следующему списку, предложенному Сами Хермезом в своей книге «Война грядет: между прошлым и будущим насилием в Ливане» [11]. Как и любой список, пытающийся представить ключевые события в какой-либо стране, он не может включить их все. Одно отсутствующее событие, очень важное для нас, это изгнание ООП из Ливана [12], последовавшее за вторжением Израиля в 1982 году.
[13]Страницы из книги Сами Хермеза «Война грядет: между прошлым и будущим насилием в Ливане». Источник: Google Books. [14] Краткое цитирование одобрено издательством University of Pennsylvania Press. Кликните для получения увеличенного изображения.
Однако после 1990 года в Ливане зачастую не принималось в расчёт то, насколько непросты могут быть причины и ход войн, а разговоры о том, что «палестинцы коллективно развязали войну», никогда не прекращались. Не проводилось и различия между вооруженными группировками и гражданскими лицами.
Когда гражданская война в Ливане окончилась, в правительстве оказались военачальники, втянувшие страну в 15-летний конфликт. Некоторые остаются у власти с 1990-х, другие вернулись на политическую арену позже.
Имея множество мотивов для того, чтобы отвлечь внимание от своей роли в войне и привлечь его к чему-то еще, они посчитали палестинцев самой легкой мишенью. Как пишет Хаваджа:
The [Palestinian] refugee presence provided a common enemy that sewed as a crucial unifying factor in postwar Lebanon.
[Палестинские] беженцы представляли собой общего врага, который стал решающим объединяющим фактором в послевоенном Ливане.
Приток сирийцев снова привлек внимание к этой тенденции. Например [15], несколько лет назад член ливанского парламента Найла Туени написала в своей семейной газете «Ан-Нахар», что палестинцы-сирийцы (палестинские беженцы в Сирии), ищущие убежища от сирийской войны в Ливане,
…will lead us to find ourselves facing a new reality, and new settlers, and a new burden, returning to our memories of the Palestinian nightmare in Lebanon [in the 1970s].
…приведут нас к столкновению с новой реальностью, новыми поселенцами и новым бременем, возвращая нас к воспоминаниям о палестинском кошмаре в Ливане [в 1970-х годах].
Палестинцы обвиняются в угрозе ливанской системе разделения власти
Еще одна сфера, где палестинцев используют как пугало, это демография.
Палестинское население, как принято считать, составляет 450 000 человек [4]. Это количество часто округляют до 500 000. Однако эта цифра была недавно опровергнута переписью, проведённой правительственным Комитетом ливано-палестинского диалога, которая выявила, что количество палестинских беженцев в Ливане составляет 174 422 человека [16].
Однако в особенности с 1990 года ливанские политические и религиозные деятели используют число 500 000 для подогрева ксенофобских настроений и предотвращения всяких дискуссий о правах палестинцев в стране.
Интервью 2014 года [17] с главой маронитской христианской церкви Бутросом эль-Раи может наилучшим образом подвести итог под широкой политизацией палестинских беженцев:
Now you want to throw at us the million and a half Syrians. These equal one third of the Lebanese population. And with half a million Palestinian, that’s 2 million, that’s equal to exactly half the Lebanese population.
Теперь вы хотите забросить к нам полтора миллиона сирийцев. Это равно одной трети населения Ливана. А вместе с половиной миллиона палестинцев — это уже 2 миллиона, что равно ровно половине населения Ливана.
Повторяя общую тенденцию в политике Израиля [18], где палестинцев рассматривают как демографическую угрозу, Джебран Бассиль заявил [15] в 2012 году: «Когда мы говорим, что не хотим принимать перемещенных сирийцев и палестинцев, то это потому, что они хотят занять наше место».
Учитывая, что большинство палестинских беженцев являются мусульманами-суннитами, идея о предоставлении им основных прав часто публично избегается или встречает прямую враждебность из-за опасения, что это может нарушить баланс между вероисповеданиями в стране.
В Ливане сложилась так называемая система конфессионализма, которая распределяет влияние, основываясь на религии: президент должен быть христианином-маронитом, спикер парламента должен быть мусульманином-шиитом, а премьер-министр должен быть мусульманином-суннитом. Каждое религиозное ответвление имеет определенное количество мест в парламенте. AJ+ в своем видео наглядно показывает, как это работает:
Если верить сторонникам этой системы, она позволяет трем главным религиозным течениям чувствовать себя представленными в правительстве. Государство условно разделено на 27% суннитов, 27% шиитов, 40% христиан (половину которых составляют марониты) и 6% друзов, а также небольшое количество иудеев и других религиозных объединений.
Примечательно, что упомянутые выше цифры не основываются на официальных переписях, потому что они не проводились с 1932 года [19]. И ввиду отсутствия официальной статистики эти данные могут (а часто так и происходит) использоваться в политических целях.
Например, можно предположить, что премьер-министр Саад Харири — суннит — будучи главой Комитета ливано-палестинского диалога как суннит хочет, чтобы палестинцы стали гражданами Ливана, так как это было бы выгодно политическим деятелям-суннитам в ущерб шиитам и христианам.
За прошедшие годы это способствовало всеобщему сопротивлению интеграции палестинских беженцев в ливанское общество за счет натурализации или предоставления больших прав. Однако это не значит, что палестинцы вовсе не получают гражданство. Хотя официальные цифры неизвестны, по приблизительным оценкам [20], около 60 000 палестинцев стали гражданами Ливана с 1996 года.
(Уточнение: дед одного из авторов, пользуясь относительно легкой возможностью натурализации для палестинских христиан, был среди тех, кто был натурализован в 1950-х годах).
Однако, возможно, неудивительно, что натурализация имела религиозную окраску. Для примера рассмотрим выдержку из выпуска американской газеты Middle East Report 1996 года [20]:
In the first round [of naturalisation] in 1994, most were Shi'a from border villages who had Palestinian refugee status; the rest were Sunnis who, for reasons not made public, were naturalised in 1995, perhaps to balance out the Shi'a naturalisation. Maronite protest ensured that the few remaining Palestinian Christians without Lebanese citizenship were then naturalised.
Среди первых лиц, [получивших гражданство] в 1994 году, большинство были шиитами, прибывшими из окраинных деревень и имевших статус палестинских беженцев; остальные были суннитами, которые, по причинам, не получившим огласки, получили гражданство в 1995 году, возможно, чтобы уравновесить натурализацию шиитов. Протест маронитов привел к тому, что затем были натурализованы немногие оставшиеся палестинские христиане без ливанского гражданства.
Другими словами, тема натурализации или предоставления прав затрагивает скорее вопрос религии, чем проблему основных прав человека.
Следующая статья из этой серии будет посвящена предвзятому отношению и дискриминационному трудовому законодательству, с которыми сталкиваются палестинцы в Ливане.