Меж двух миров: сложности жизни молодой японки, вернувшейся на родину

«Если вы говорите не на японском, — сказал он, — значит, вы не японки». Фотография: район Сибуя, Токио, опубликовано S. (CC BY-SA 2.0) на Flickr.

Распространено мнение, что жить в разных странах в школьные годы — это прекрасно. Но многие не понимают, что у такой жизни есть и другая сторона.

Я родилась в Токио и до 6 лет жила в полностью японоязычном окружении. Потом моего отца, который работал в торговой компании, перевели в Нью-Йорк. Он поехал первым, а мы с мамой переехали позже, когда закончился учебный год. У меня до сих пор хранится альбом от одноклассников, в котором они писали мне пожелания удачи на новом месте и что хотят увидеться, когда я приеду обратно.

Первые несколько месяцев в Нью-Йорке были просто кошмаром. Я не знала английского и не понимала своих учителей и сверстников в детском саду. Учителя сердились на меня и выставляли на полчаса в коридор, где никто не слышал, как я плачу. Меня поддерживали только моя учительница по английскому (для иностранцев), которая помогала мне и давала наставления, и подруга, наполовину японка, которая старалась говорить со мной на японском, хотя и знала его не очень хорошо. Моя мама беспокоилась по этому поводу и наняла мне репетитора по английскому языку. Язык усваивался очень хорошо, так как я была маленькой. Первый год я больше слушала, чем говорила, но к первому дню школьных занятий уже научилась говорить и писать по-английски.

Следующие годы я помню смутно. Я училась говорить по-английски всё лучше и лучше и в конечном счете стала предпочитать его японскому. У меня появилось много американских друзей, и я разделяла их интересы — «Классный мюзикл», флисовые кофты North Face, ночевки у друзей… Но со временем в школе стало появляться все больше детей-японцев вроде меня, и когда я пообщалась с ними, у меня появилось ощущение, что я хоть и американка, но в душе — японка.

Я только вошла во вкус школьной жизни в Америке, как пришли ужасные новости — папу перевели обратно в Японию, и, конечно, нам пришлось переехать вместе с ним. Я плакала в три ручья. Никогда не забуду вечеринку с пиццей, которую закатили друзья в мой последний день в школе. Мы пообещали друг другу, что будем переписываться и когда-нибудь увидимся вновь. Мне тогда было десять.

Когда мы приехали обратно в Японию, я стала «девочкой, вернувшейся из-за рубежа». Мне пришлось заново привыкать к таким вещам, как поездки на электричках и поиск нужного адреса в городе. Но главной проблемой было то, что люди, которых я вроде бы хорошо знала, изменились и стали будто незнакомыми. Вместе с моим детским садом находилась и начальная школа, поэтому я посещала то же учебное заведение, но я знала только половину учеников в своем маленьком классе. И всё же я думала, что без проблем вольюсь в коллектив.

Я ошибалась. В первый же день моя подруга из детского сада представила меня остальным как «девочку, которая была в Америке». Я готовилась к экзамену по английскому, необходимому для поступления в среднюю школу, в то время как у остальных был экзамен по японскому, но классный руководитель велел мне перестать заниматься английским языком в школе, потому что это раздражало других учеников. Ужаснее всего были занятия по английскому. Мы проходили виды рыб, и учитель английского — японка назвала треску лососем, а когда я поправила ее, она сказала, что я отвлекаю класс и мешаю другим учиться и что мне нужно молчать. После этого я перестала проявлять активность на уроках английского, а учитель ставил мне плохие отметки за «неучастие в работе на уроке». Это повлияло и на мое поведение вне уроков — я перестала доверять людям и боялась говорить по-английски на виду у других людей.

В средней школе, куда я поступила в 11 лет, вместе со мной учились другие дети, вернувшиеся на родину, и это дало мне надежду на то, что дискриминация прекратится. Но средняя школа оказалась еще более жестоким местом, так как теперь нас, вернувшихся, была большая группа. У нас было шесть классов на параллели. Дети, вернувшиеся из-за границы, учились только в двух классах, а «обычных» школьников, которые поступили, сдав экзамен по японскому, распределили по шести классам. Половина учеников в моем классе была детьми, жившими за границей, и я сразу подружилась с ними, поскольку в начальной школе все мы сталкивались с одними и теми же проблемами и хорошо понимали друг друга. Но другие ребята не слишком одобрительно смотрели на наш кружок, им не нравилось, что между собой мы говорили по-английски и что наши вступительные экзамены были легче, чем их, на японском языке. Они не говорили ничего плохого нам в лицо, но за спиной шептались и обсуждали всё, что мы делаем. Я хорошо помню, как они составили список «возвращенцев» и пронумеровали их от самых приятных до самых противных, а потом показали его нам и смеялись, наблюдая нашу реакцию. Кое-кто из нас предпочел забыть об этом эпизоде — настолько он был болезненным.

Единственным утешением для меня было то, что в средней школе у меня был круг друзей, которые могли доверять друг другу. После долгого времени, проведенного среди людей, с которыми я не могла поделиться своими переживаниями, я наконец-то обрела друзей, которые понимали, через что мне приходилось пройти.

Во втором классе средней школы жизнь стала проще. К тому времени многие ученики повзрослели и осознали, что нельзя судить о людях, не узнав их получше. В школе стало весело, у меня даже появились друзья среди учеников, которые не ездили за границу. Но несмотря на то, что трения между учениками прекратились, я начала замечать неодобрение со стороны других людей. Когда мы с друзьями говорили по-английски на улице, взрослые оборачивались, обсуждали нас шепотом и даже показывали пальцем. Так как наш стиль одежды отличался от общепринятого среди японских подростков, многие разглядывали наши шортики и укороченные топы. В ресторанах, когда мы делали заказ на японском после того, как болтали между собой на английском, официанты вели себя так, как будто мы были с другой планеты.

Потом наша семья узнала, что нужно вновь переехать в другую страну, на сей раз в Австралию, на два года, из-за папиной работы. Мне было грустно расставаться с друзьями, которые меня понимали, но я была рада покинуть Японию, где меня все критиковали, и попробовать делать то, что мне действительно нравилось.

В Австралии я подружилась с людьми, которые не осуждали меня и с кем я чувствовала себя комфортно в любой ситуации. Моя школа и мои сверстники поощряли мои начинания и увлечения. Я думаю, это помогло мне лучше понять себя — то, что мне не удавалось в Японии.

Я постепенно теряла связь с Японией. Я следила за японскими новостями и поддерживала контакты с друзьями в Японии, потому что связь с ними была частью моей личности, но я перестала придерживаться прежних суждений и ценностей и начала смотреть на других людей без предубеждений.

Два года пролетели незаметно, и вот уже мне пора возвращаться обратно. Я прилетела в Японию с багажом отношений, накопленных в Австралии, и изменившимся самосознанием, и собиралась применить полученный в Австралии опыт в своей новой школе в Японии. Я надеялась, что другие дети в школе будут уже достаточно взрослыми и поймут, какой я человек.

Но хотя мои сверстники действительно изменились, стали дружелюбнее к тем, кто вернулся из-за границы, и даже стали обращаться к нам за поддержкой, японское общество в целом — нет. Я ощущала разницу в мировоззрении еще острее, потому что теперь была уже достаточно взрослой.

Как-то раз, когда мне было 16, мы с подругой готовились к тесту SAT по мировой истории за столиком в местном магазине. Мы обсуждали Французскую революцию, и тут к нам подошел пожилой мужчина и спросил, японки мы или нет. Я ответила, что мы японки, стараясь быть вежливой. Тогда он спросил, почему мы решаем задания и разговариваем на английском. Мы поинтересовались, что, по его мнению, было не так. И его ответ, мне кажется, является квинтэссенцией отношения японцев ко всему неяпонскому. «Если вы говорите не на японском, — сказал он, — значит, вы не японки. Если вы болтаете на английском или на французском или еще черт-знает-на-каком, убирайтесь из моей страны. Живите где-нибудь еще! Вы здесь не нужны. Ваше место не здесь!» Мы с подругой остолбенели, и ни она, ни я не могли придумать, что ответить на это совершенно лишенное логики, оскорбительное заявление, которое этот человек сделал, всего лишь взглянув на наш учебник с английскими буквами, и которое выражало всю ограниченность его мышления.

Похожий случай произошел, когда мы с подругой стояли на станции и разговаривали на английском, что было обычно для нас. Мы нечаянно столкнулись с пожилой женщиной и извинились перед ней по-японски, на что она ответила: «О, так вы японки? Так разговаривайте на японском, чужестранки!».

За те два года, что меня не было в Японии, общество там не только не изменилось в лучшую сторону — наоборот, стало даже хуже. Перед лицом растущего потока туристов из-за рубежа японский национализм, похоже, всё укрепляется, особенно среди пожилых людей.

И тем не менее, я не могу представить себя никем иным, кроме как человеком, вернувшимся из-за границы. Я сама и мои поступки несут отпечаток жизни в других странах. Я смотрю на мир шире, я понимаю, что в мире существуют разные культуры, а у людей — разные мнения. В монокультурном обществе, таком как японское, моим друзьям, не бывавшим за границей, сложно понять такую точку зрения, но я знаю, что могу довериться тем друзьям, которые, как и я, бывали за рубежом. Нас немного, поэтому мы держимся вместе. Японское общество относится к нам предвзято, но я могу сказать, что мои друзья, вернувшиеся из-за границы, всегда могут положиться на меня.

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.