[1]Иллюстрация Леонарда Гонсалеса. Публикуется с разрешения.
[Ссылки ведут на страницы на английском языке, если не указано иного].
Этот пост стал пятым в серии опубликованных [2] [исп] автором в Medium. Перейдите по ссылкам, чтобы ознакомиться с первым [3], вторым [4], третьим [5] и четвертым [6] выпусками.
В тот день утром я услышала, как прогремел первый взрыв. Было только 10 часов, когда Национальная гвардия сбросила первую слезоточивую газовую бомбу на мою улицу. Я выглянула в окно и увидела быстро поднимающуюся спираль густого белого дыма. На углу небольшая группа протестующих бросилась на землю, пока другая группа с криками убегала от места взрыва.
«Они рано начали!» — крикнул сосед из примыкающего окна.
Я наблюдала за людьми, разбегающимися по улице. Офицеры в шлемах, бронежилетах и с оружием преследовали их. Фигуры людей исчезали в густых облаках токсичного газа. Я ощутила покалывания кожи, в горле запершило. Я быстро закрыла окно. Раздался грохот очередного взрыва, на этот раз так близко, что задрожали стекла. Я не смогла разглядеть соседскую террасу. Ядовитое облако белого дыма распространялось с пугающей скоростью, поглощая все, проникая в каждый закоулок.
Мне до сих пор не понятны мотивы этой атаки, причины для применения такой чрезмерной силы. Сама эта мысль печалит меня. Очевидно, что нет никаких причин. И никогда не было. В Венесуэле ты становишься преступником уже за то, что стремишься выразить свое мнение.
Значительная группа протестующих продолжала идти вдоль улицы, скандируя лозунги и размахивая баннерами. Разношерстная толпа энтузиастов и оптимистов. Насилие помешало их маршу, напомнив им о жестких рамках, о силе агрессии и репрессий. Наше преступление — требование основополагающих гражданских прав.
Еще один взрыв. На этот раз я не смогла определить, откуда он прогремел и что это было. Газ? Граната? В Венесуэле это не имеет значения. Я стояла в своей студии и наблюдала за городом, который стал размытым пятном желто-янтарного цвета. Мурашки по спине, неожиданный толчок заставил меня вздрогнуть, широко раскрыть глаза. Первые два или три взрыва произошли один за другим. Темный дым облачил улицу. Группа пешеходов пробежала на соседнюю улицу и разделилась на две части. Я слышала их крики, ругань. Немногим позже я слышала только их страх.
Я ринулась запечатывать все окна. Руки не слушались. Обрывки газеты, куски клейкой бумаги. Никто не готовит вас к такому страху, ощущению безнадежности, ужасу оказаться заложником в собственном доме. Когда я начала трястись от кашля, задыхаясь, все показалось таким нереальным, что сложно было осознать происходящее. Я металась по квартире, наполненной ядовитым дымом. Это было невыносимо — дым был повсюду.
Мне только исполнилось 18 лет, когда я впервые присоединилась к протесту против правительства Уго Чавеса. Я вышла на улицы с баннером и теми убеждениями, в которые верила. Я четко видела цель, я выражала свое мнение точным и праведным способом. Сейчас, съежившись в своей комнате, ощущая отвратительный запах и невыносимый зуд, я вспоминаю то редкое мужество, заставившее меня выйти тогда, сформировать свои собственные взгляды; ту незабвенную уверенность в том, что будущее страны зависит от моих усилий и воли противостоять чуме авторитаризма, которой пронизана наша несостоявшаяся демократия. Эта простая, утраченная иллюзия вызывает у меня слезы. Это потеря чего-то невосполнимого.
Взрывы становятся чаще, ближе. Я слушаю, стараясь сохранить спокойствие. Люди выкрикивают оскорбления, гневно кричат. Волнения на улице сопровождаются долгой, сокрушительной тишиной. Воздух начинает постепенно очищаться, а моя кожа перестает гореть. Но я продолжаю лежать на полу. Руки так плотно прижаты к нему, что я ощущаю пульсирующую боль, костяшки пальцев и запястья побелели. Перед глазами всё те же бегущие люди; кричащие от страха; задушенные и ошеломленные этим всплеском насилия; опустошенные гнетущей силой.
Каждый приглушенный, тянущийся, беспристрастный взрыв, кажется, приоткрывает дверь для еще большей боли, новой катастрофы. Страх закаляет вас, учит выживать. В разгар всего этого беспорядка я задаюсь вопросом: как можно продолжать жить, когда ты четко понимаешь, без тени сомнения, что выхода нет. В стране, погрязшей в хаосе безразличия и политических амбиций, где насилие всюду.
Я пытаюсь работать, но взрывы продолжаются. Даже спустя три часа вы всё еще можете слышать их, непрекращающееся эхо насилия. Улица опустела, и я не могу понять, почему взрывы всё еще длятся, почему они не перестают атаковать, когда подавление протестов прошло так очевидно успешно. Но ответа нет, и, полагаю, не будет. Протяжная барабанная дробь разрывающихся бомб звучит как невероятно крупная картечь, бесстрастный металлический звук взрывов. Белое облако дыма окутывает город, с улицы веет невыносимым зловонием насилия, всё тонет в нем, скрывается и зверская, вездесущая жестокость.
Кто-то кричит, я пытаюсь сосредоточиться на работе. Вы слышите? Кто-то кричит. Сам ужас вырывается из чьей-то груди, такой неподдельный, что я содрогаюсь. Кто-то кричит, кто-то ранен. Кто-то пытается сбежать, но не удается. Кто-то кричит, потому что больше ничего не остается делать. Кто-то кричит от чистой иррациональной боли или от страха, что почти одно и то же. Кто-то кричит на улице, которую вы знаете как свои пять пальцев. В месте, что вы зовете своим домой.
Я не могу сохранять спокойствие. Я подхожу к окну и открываю его. Грязный и ядовитый дым скрывает то, что произошло внизу. Но я все еще отчетливо слышу крики. И вдруг визг. Кричалки, ругань. Это мятеж, бунт страха и боли. Еще взрывы. Мглистый, мерзкий, кислотный вихрь. Из ниоткуда появляются силуэты гвардейцев и демонстрантов. Последние пытаются противостоять ужасу, который окружает их. Я смотрю, как они бегут, прикрывая головы, пригнувшись. Улица вновь опустела. Насилие идет по пятам, преследует их, добивает их. Неприкрытое, ненасытное насилие. Венесуэльское насилие.
Гвардеец появляется будто из театрального дыма. Он идет по улице с ружьём у плеча. Он останавливается, осматривается. Наклоняется. Я слышу взрыв — точный, сильный — прежде чем осознаю, что происходит. Прежде, чем грохот сотрясает стекла окон и вынуждает броситься меня назад. Они обстреливают мой дом, говорю я себе, пытаясь убедить себя, что все это реально. Это происходит. Насилие здесь, и я не могу спастись.
Я бегу в коридор, как только раздается очередной взрыв. Каждый раз всё ближе. Опасность, откровенная и явная. Нет шансов, я парализована. Страх подобен стене, невидимой баррикаде. И я не могу преодолеть его. Я закрываю глаза, словно всего этого можно избежать, лишь используя немного воображения. Я остаюсь стоять, пытаясь сдержать слезы и дышать, а взрывы продолжаются. Снова и снова. Непрекращающаяся череда. Болезненная и уже такая знакомая. Я снова говорю себе, что насилие на пороге. Он настолько близко, что обретает очертания. Я чувствую беспощадный, напряженный ужас, и это изматывает.
Неожиданно слезоточивый газ появляется отовсюду. Плотный ядовитый туман окутывает меня. Я не могу дышать, а моя кожа горит, как огромная открытая рана. Мне больше некуда бежать. Я нигде не могу укрыться, почувствовать себя в безопасности. В тот момент, мне кажется, что это конец. Я одна. В горле жжет, я вдыхаю вонь, легкие отчаянно жаждут воздуха. Мои собственные мысли пугают меня, и я снова бегу. Я натыкаюсь на мебель, на стены, которых не должно быть здесь. Распахиваю дверь, хочу крикнуть, но не могу. Я в ловушке, схвачена этой безымянной жестокостью, которую я не понимаю.
Прошло почти 9 часов с начала подавления протеста. Близится ночь, зловоние слезоточивого газа проникло всюду. Вы всё еще можете слышать приглушенное эхо взрывов, иногда далеких, иногда близких. Череда постоянных, непостижимых событий.
Я всё еще здесь, беспомощно трясусь от страха перед жесткой нескончаемой расправой. Не позволяю себе думать о том, в какой момент я стала жертвой насилия в своей стране. Или врагом, просто выражая свое мнение. Возможно, на мой вопрос нет ответа. И это, пожалуй, самое пугающее.