[1]Два мальчика из ахвазских арабов в Ахвазе, юго-западный Иран. Неперсидские этнические группы составляют 50% населения Ирана. Фото пользователя Ahwaz (Wikimedia Commons)
[Ссылки ведут на страницы на английском языке].
Сравнение недавних событий на Среднем Востоке с народными революциями, произошедшими в Восточной Европе в 1989-1990 годах, открывает ряд показательных параллелей. Падение авторитарных режимов в Польше, ГДР, Венгрии, Чехословакии, Румынии, Болгарии и Албании [2] было решено за два года восстания в каждой стране, и в большинстве случаев главной целью революции было свержение деспотической системы и её замена чем-то более объединяющим. У революций в Тунисе, Египте и Ливии были похожие цели; в этих странах режимы также пали за несколько месяцев.
Другой стороной медали была Югославия, которая — как Йемен, Сирия и Ирак — погрузилась в войну с колоссальными потерями, разрушением инфраструктуры страны и гуманитарным кризисом, отозвавшимся во всём мире.
В то время Югославия была страной с наименьшим уровнем национального единства в Восточной Европе, и восстание стремилось не только демонтировать систему, но и полностью уничтожить её. Однако, в отличие от Йемена, Сирии и Ирака, у бывшей Югославии была политическая система, которая официально признавала множество национальных идентичностей и предоставляла им политическую автономию в различных регионах страны.
Некоторые группы заявляют, что Югославия распалась в результате западного заговора, [3] а другие возлагают вину на ошибки политической элиты. Вне зависимости от причины кризиса, у югославских лидеров была историческая возможность использовать факт 70-летней стабильности в стране для укрепления единства различных этнических групп. Вместо этого правившие сербы попытались усилить сербское индустриальное и экономическое превосходство для монополизации политической и военной власти. Сербские интеллектуалы и политики живо способствовали идее сербского превосходства, подбрасывая дрова в огонь национального шовинизма и ненависти по отношению к боснийским мусульманам, албанцам и хорватам. Требования инакомыслящих групп встречались кровавыми разгонами. Даже серьёзная часть сербской политической элиты, противостоявшая правящей Социалистической партии, на этот раз приняла сторону режима. Результатом стала гражданская война.
Иран, во многом как Югославия, представляет собой большую страну, составленную из многих в корне различных наций [4]. Когда в феврале 1979 года в Иране произошла исламская революция, Исламской республике и революции противостояло только одно меньшинство — курдское. Сегодня, по словам [5] неолиберального иранского учёного и сторонника реформ Садека Зибакалама, есть и несколько других, включая турецких азербайджанцев, мусульман-суннитов, белуджи и ахвазских арабов. Зибакалам призывает Исламскую Республику не терять стойкости, так как “если этот режим будет сброшен, совсем не очевидно, что страна Иран, какой мы её знаем, продолжит существовать. Неверные методы, принятые нами, привели к тому, что все [эти народы] отдалились от нас”.
Текущая ситуация в Иране во многом напоминает борьбу несербских этнических групп за репрезентацию в управляемой сербами Югославии. Хотя иранская конституция официально гарантирует свободу культурного выражения и лингвистическое разнообразие, этническое разнообразие остаётся одним из самых проблематичных вопросов для режима [6], хотя этнические меньшинства составляют 50% населения Ирана.
Персидская элита и интеллигенция также приняли деспотичные социальные практики для подрыва автономии, репрезентации и человечности этнических меньшинств, возможно, боясь того, что признание прав этнических меньшинств бросит вызов персидскому господству и может привести к падению режима.
Иранский миф о единой персидской идентичности является прямым следствием более чем 100 лет ультранационалистической супрематистской идеологии [7], которая стойко противостоит какому-либо критическому анализу. В Иране персов с рождения учат верить в своё расовое превосходство, и эту идею поддерживают не только их сообщество и семьи, но и всевозможные СМИ. Большинство персов незнакомы с проблемами меньшинств в Иране или даже враждебно настроены по отношению к ним, а персоязычные интеллектуалы не справились с пропагандой культуры толерантности и уважения. [8] Меньшинства плохо представлены в таких важных секторах, как медиа и образование, а в СМИ они изображаются как менее умные и более склонные к насилию, чем персы, и, как следствие, менее достойные иметь равные права.
Не является чем-то необычным для персов при обращении к ахвазским арабам — к которым принадлежу по этничности и я — бросить такие расистские фразы [9], как “Вы не настоящие арабы! Вы арабизированы из-за близости к арабским странам, но вы всего лишь говорить по-арабски [10]“. Или: “Если вы хотите выражать свою арабскость и то, что вы называете “арабской идентичностью”, убирайтесь отсюда. Отправляйтесь в Саудовскую Аравию!” Подобные идеи отрицают всё существование и историю ахвазских арабов на их родине — в Иране. Антиарабизм, укоренившийся на рабочих местах, пропагандируемый прессой и телевидением, беззастенчиво обсуждаемый чиновниками режима и расхваливаемый интеллектуалами [11] — ключевой фактор в поддержании фасада иранского/персидского национализма. Активистов из сообщества ахвазских арабов часто обвиняют в сепаратизме и подрыве национальной безопасности — подобные обвинения обычно влекут за собой смертную казнь или суровые тюремные приговоры.
В настоящее время высокопоставленные чиновники правящего режима противостоят даже идее позволить этническим меньшинствам получать образование на родном языке, заявляя, что преподавание на языках, отличных от персидского, подорвёт единство иранской нации. При этом 15 статья конституции Ирана 1979 года [12] [ру] позволяет использование различных языков в образовании и средствах массовой информации.
Основным оппозиционным силам Ирана также не удалось обратиться к критическому вопросу прав этнических меньшинств. К примеру, этническая оппозиция не участвовала в восстании против режима в Тегеране в 2009 году, так как рассматривала движение как всего лишь производную от самого режима.
Этнические меньшинства Ирана начали открыто требовать своих национальных прав, когда в 1979 году было дестабилизировано центральное правительство, [13]и продолжали делать это последние десятилетия. Подобные события, однако, встречают жестокое противодействие иранских служб безопасности и Стражей Революции. [14] Это только воодушевляет новый радикализм, поднимающуюся волну недовольства и оппозиции, которая распространяется по стране со всё большей яростью. Так как в истории Ирана нет ничего, что поддерживало бы идею возможности единого Ирана, включающего все свои этнические меньшинства, иранские меньшинства чувствуют, что им остаётся только избрать сопротивление через насилие, если они хотят сохранить своё наследие и культуру и выжить при открыто расистских властях [15]. Скорее всего, это будет ведущий фактор революции в стране.
Со времени начала потенциального восстания в Иране и до установления более справедливой системы те, кому важно будущее Ирана, могут ограничить потенциально катастрофические последствия, обратив внимание на историю таких стран, как Югославия. В 1979 году большинство иранцев сошлись на том, что монархия не является формой правления, которую они согласны терпеть дальше. Следовательно, необходимо, чтобы иранская оппозиция начала представлять требования этнических меньшинств и поддерживать их в приобретении национальных прав и права на самоопределение; в противном случае в стране может начаться военный конфликт, подобный тому, который пережила Югославия.
Пришло время людям Ирана решить, какой тип децентрализованной системы может наиболее эффективно заменить нынешний режим, чтобы соответствовать нуждам всего населения, а не только персидского большинства.
Рахим Ахваз — иранский правозащитник, работающий в области прав этнических меньшинств.