Всего лишь через день после кровопролития скорбящие семьи оставляются практически без внимания, а общины продолжают жить наедине с болью без внимания. Каждое тело, каждая кость, извлеченные из сотни подпольных могил – всё это свидетельства бесчисленных родителей, сыновей и дочерей, друзей и супругов – тех, кто затаил раны, которые, возможно, никогда не заживут.
Цифровой проект организации Animal Político Aprender a Vivir Con El Narco [исп] (“Учимся жить с Нарко”) старается дать голос таким жертвам, рассказывая истории людей, измотанных борьбой между наркокартелями и представителями правопорядка.
Ниже приведено краткое описание проекта:
El crimen organizado no sólo nos hace temer por nuestra vida. Su impacto se siente más allá. Por ejemplo, en el cierre de tiendas de abasto popular por el acoso del narco, lo que obliga a comunidades enteras a viajar kilómetros para algo tan simple como comprar leche.
Организованная преступность не только заставляет нас бояться за свои жизни. Ее влияние ощущается намного глубже. Например, когда востребованные продовольственные магазины закрываются по вине наркоторговцев, вынуждая местное население добираться в торговые точки за несколько километров, чтобы купить самое необходимое, например, молоко.
Боль, переданная в рассказах жертв
Видеозапись под заголовком “Жизни, измененные страхом” позволяет заглянуть глубже в эти истории. Один из главных героев – Гвадалупе – это отец, проводящий все свои выходные в поисках сына в тайных могилах. Другая – Эмма Велета Родригес, которая в один день потеряла своего отца, братьев, мужа и двоих племянников.
Sacerdote: “Nuevamente, como cada domingo, nos disponemos a realizar esta actividad que nos hemos propuesto de ir a buscar fosas, a buscar a nuestros seres queridos.”
Guadalupe Contreras: “Mi hijo se llama Antonio Ivan Contreras Mata. Cuando desapareció tenía 28 años. Es padre de tres niños. Trabajaba en un taller eléctrico en El Naranjo. El 13 de octubre salió de la casa, tenía que regresar el 15 y ya no regresó.”
Emma Veleta: “Es muy difícil para mí que me quedé con mis tres hijas para seguirles dando el estudio. Pues aparte tengo a mi mamá, que ella también está aquí conmigo. Ahorita ella no tiene ni una entrada de dinero. Mi papá le dejó sus seguros y todo pero ahorita nada puede cobrar porque le exigen el acta de defunción, ¿y de dónde la agarramos?”
Священник: “И снова, как и каждое воскресение, мы готовимся к этому действу, к поиску в могилах тех, кто нам дорог, кого мы любим”.
Гвадалупе Контрерас: “Моего сына зовут Антонио Иван Контрерас Мата. Ему было 28 лет, когда он исчез. У него осталось трое сыновей. Он работал в магазине электротоваров в Эль-Наранхо. 13 октября он ушел из дому и должен был вернуться 15-го. Он так и не вернулся”.
Эмма Велета: “Для меня все это чрезвычайно трудно, потому что я осталась с тремя дочками на руках, которых я должна обеспечить образованием. Кроме того, у меня мать, которая тоже здесь, со мной. В настоящий момент у нее нет своего дохода. Мой отец оставил страховку на ее имя и все, что у него было, но мы не можем всего этого получить, потому что у нас нет свидетельства о смерти. И где нам его достать?”
Создатели проекта “Учимся жить с Нарко” объясняют [исп] срочный характер проекта с самого начала:
No sólo porque es urgente retratar los rostros de quienes le plantan cara al miedo, sino porque los conflictos de los países, la fragilidad y la gobernanza están en la mira de la comunidad internacional.
Не только потому, что мы должны немедленно запечатлеть лица тех, кто живет в страхе, но и потому что конфликты в этих странах, их беззащитность и управление ими находятся на виду у международного сообщества.
Данный проект основывается как на историях читателей, так и на репортажах журналистов из зон высокого риска. Ниже приведены отрывки из этих историй.
KYHB, читательница Animal Político [исп] из города Таско-де-Аларкон в штате Герреро, расположенном в центре страны, рассказала о своем жизненном пути.
Ее свидетельство напоминает о том, что насилие, в какой бы форме оно ни проявлялось, никогда не должно становиться нормой [исп]:
Desde hace algunos años que conozco el morbo y el amarillismo. Todos los días paso por puestos de periódicos, donde veo páginas exhibiendo imágenes qué sólo podrían estar en contexto en un libro de criminología o un expediente de un peritaje. Veo en esos cuerpos sin vida reflejada mi propia mortandad. Me desagrada y a veces siento que soy la única a la que le provoca disgusto o tristeza, que le parece una falta de respeto para la persona que alguna vez ocupó ese cuerpo. Yo no puedo entregarme a la indiferencia o normalizarlo.
Вот уже несколько лет я наблюдаю нездоровую и отвратительную погоню за сенсациями. Каждый день я прохожу мимо газетного киоска и вижу страницы с изображениями, которым место в книгах по криминологии или в файлах экспертов по этой области. Я вижу эти безжизненные тела, отражающие и мою собственную смертность. Это производит отталкивающее впечатление, но иногда мне кажется, что я единственная, кто чувствует грусть и отвращение, глядя на подобное отсутствие уважения по отношению к тому, что когда-то жил в этом теле. Я не могу оставаться к этому равнодушной и не могу считать это нормой.
Она продолжает:
No, no es normal que mi primo de 10 años piense que de grande quiere ser narco, tampoco lo es que la gente vaya por la calle escuchando corridos que relatan las “hazañas” de la delincuencia. Esos corridos me parecen una burla para todos aquellos que perdieron a alguien y para los que tememos nos pase lo mismo. Veo nuestra fragilidad cuando las historias pasan a ser cifras en un conteo. Es increíble la apatía de algunas personas que justifican la muerte de seis personas y la desaparición forzada de 43 estudiantes en la ciudad vecina por “andar de revoltosos”. Creo que intentan convencerse de que la tragedia no los alcanzará mientras no se muevan y callen.
Нет, это не нормально, что мой двоюродный брат, которому десять лет, считает, что он хочет стать нарко, когда вырастет, и это также не нормально, когда люди ходят по улицам и слушают баллады о “подвигах” преступников. Для меня это насмешка над теми, кто потерял своих близких, и над всеми нами, кто боится, как бы подобное не случилось с нами. Я вижу нашу беззащитность, когда истории превращаются в статистические данные. Мне трудно поверить в такую апатию людей, когда они оправдывают смерть шести людей и принужденное исчезновение сорока трех студентов из соседского города, потому что они “вышли из под контроля”. Я думаю, они пытаются убедить себя, что с ними трагедии не случится, если они не выйдут из повиновения и не нарушат молчания.
Марибель Л. из Мехико написала комментарий “Четыре месяца вымогательства в DF: семья, опустошенная угрозами” [исп], в котором она рассказывает о том, как вооруженные преступники, забиравшие деньги из ее бизнеса месяц за месяцем, в конце концов привели к разорению предприятия, разрушению и распаду семьи.
Piensas en todo lo que perdiste, en cómo unas personas te cambian la vida en días. El dolor nunca sana, el trauma se queda, el miedo persistirá a estar solos. Los hábitos cambiaron, los números telefónicos también, nos contactamos solo lo necesario. Entre más lejos estamos mejor.
Вы постоянно думаете о том, что вы потеряли, о том, как всего за несколько дней какая-то группа людей изменила вашу жизнь. Боль никогда не уходит, травма остается, страх не уходит, даже когда вы в одиночестве. Привычки меняются, как телефонные номера. Мы выходим на контакт друг с другом только по необходимости. Чем дальше мы друг от друга, тем лучше.
В заключение она добавляет:
Deseamos que sean detenidas las demás personas, porque no sabes en qué momento te van a secuestrar o matar. Me he preguntado si llorar solucionaría los sentimientos arraigados durante esos horribles días, pero la respuesta es que no, porque se me ha olvidado como llorar, porque tengo que aprender a vivir con el dolor.
Мы хотим, чтобы других арестовали, потому что неизвестно, кто и в какой момент может похитить или убить нас. Я спрашиваю себя, сможет ли плач принести облегчение моим глубоко-укоренившимся чувствам в эти ужасные дни, но я знаю, что нет, потому что я забыла, как плакать, и потому что мне придется научиться жить с болью.
Журналист Марио Гутьерес Вега опубликовал статью “Забытые дети из города Хуарес: поколение, помеченное жестокостью” [исп]. Во вступлении он поднимает вопросы, такие как: Кто заботится о ребенке, чья мать пропала без вести, а отец убит наркоторговцами? Каково расти в колонии отверженных в одном из самых опасных городов Мексики?
No es como cualquier niño de su edad al que atienden sus padres. Bryan es huérfano y él mismo dice que ha tenido que aprender a cocinar un huevo, freír papas, calentar tortillas y “hacer la chichi” para los bebés que viven con él, como le llama a preparar el biberón con agua, azúcar y leche en polvo.
Cuenta que tiene nueve cicatrices en su pierna izquierda, las mismas que años de vida. Insignificantes en comparación con las heridas grabadas en sus ojos, inenarrables en un niño para quien la violencia ha sido la vida misma y tiene que aprender a vivir con ella.
A los cinco años le dijeron que su mamá había desaparecido. Pero la infancia de Bryan no se esfumó ese día. Ya había acabado dos años antes, cuando a unas cuadras de su casa, observó el cuerpo ensangrentado de su papá, recién asesinado por hombres armados que dispararon desde su vehículo.
Он не похож на тех мальчиков своего возраста, о которых заботятся родители. Бриан – сирота и говорит, что ему пришлось научиться готовить яйца, жарить картошку, разогревать тортильи и делать “чичи” для малышей, которые живут с ним. Так он называет бутылочки с водой, сахаром и порошковым молоком.
Он рассказывает о девяти шрамах на своей ноге, столько же, сколько ему лет. Это ничто по сравнению с ранами, выгравированными в его глазах, непостижимыми для мальчика, для которого жестокость стала самой жизнью и которому пришлось научиться с этой жестокостью жить.
Как ему сказали, его мать пропала без вести, когда ему было пять лет. Но детство для Бриана закончилось не в тот день. Оно исчезло за два года до того, года он увидел в соседнем квартале окровавленное тело своего отца, убитого вооруженными мужчинами из проезжавшего автомобиля.
Такова была ситуация в Хуаресе на момент рождения Бриана:
Bryan nació en 2006, cuando la violencia por el crimen organizado y su combate se fue incrustando en los problemas sociales que ya existían en Ciudad Juárez. En 2008, 2009 y 2010 se convirtió en el lugar más peligroso del mundo por la cantidad de asesinatos, de acuerdo con informes del Consejo Ciudadano para la Seguridad Pública y del gobierno de Estados Unidos. Sólo en 2010, la fiscalía estatal contabilizó 3 mil 103, un promedio de 8.5 diarios.
Бриан родился в 2006 году, когда насилие со стороны организованной преступности и борьба с ней стали неотъемлемой частью социального уклада, уже существовавшего в Хуаресе. В 2008, 2009 и 2010 годах город стал самым опасным местом в мире по количеству убийств согласно отчетам Гражданского совета по общественной безопасности и правительства США. Только в 2010 году государственные прокуроры насчитали 3 103 убийств, что составляет в среднем 8,5 в день.
Это всего лишь несколько из сотен тысяч историй на счету организованной преступности Мексики, пронизывающей душу страны. Немногие истории продолжают жить после “последних новостей”, но проект напоминает нам о тех, кого мы не должны забывать.