[1]Переправа через реку Кизгыч, природный заповедник Теберда. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
Регион столь богатый редкими культурами, что может без преувеличения называться «государством в государстве», вместилище наиболее консервативных российских мусульманских сообществ и место, где реализация внутренней политики федерального правительства происходит уникальным для остальной страны образом, Северный Кавказ обладает особенной, хотя и противоречивой, самобытностью в России и мире. После боевых действий, которые более 15 лет велись в регионе между федеральными вооружёнными силами и местными сепаратистами (последние официальные военные действия происходили здесь не далее как в 2009 году), Чечня, Ингушетия и другие республики Кавказа в составе России постепенно развиваются как новый Северный Кавказ, позиционирующий себя единым, процветающим и открытым для туристов.
Новая региональная политика отличается активным участием федеральной власти и обильным финансированием из федерального бюджета. Имя главы Чечни Рамзана Кадырова регулярно появляется в новостных репортажах в связи с его пылкими, иногда даже эксцентричными выражениями поддержки Владимира Путина. В Санкт-Петербурге противники Кадырова недавно потерпели неудачу, пытаясь опротестовать переименование моста в честь его отца Ахмата Кадырова.
В заголовках новостей с Кавказа обычно превалируют политические скандалы, а «Эхо Рунета» обращает своё внимание на историю и культуру региона, ныне объединившегося вокруг нового арт-проекта.
Из-за того, что история региона полна кровопролитий, а в настоящем множество проблем, мы часто забываем, что Северный Кавказ — отнюдь не край смерти и разрушения. Это кладезь уникальных культур и девственных красот природы. Путешествие туда требует осмысливания и подготовки, для этого и был создан новый арт-проект.
«Хребет. Кавказ от моря до моря» Антона Ланге (одного из известнейших российских фотографов) начался этим летом как сетевой проект, предпосылками к которому стали основной фотоальбом и несколько выставок. В своих работах Ланге, известный сегодня благодаря проекту «Россия из окна поезда», предпринял новую смелую попытку представить для справедливой оценки захватывающее культурное и природное наследие региона. Сотрудничество с АО «Курорты Северного Кавказа» дало команде проекта возможность исследовать Великий Кавказский хребет по всей его протяжённости, включая северные склоны, в поисках уникальных ракурсов и неизведанных мест.
Антон Ланге рассказал Ксении Худадян о своей поездке на Кавказ, который, по его убеждению, должен открыть для себя каждый.
[2]Фото Тенгиза Мокаева, используется с его разрешения.
Ксения Худадян (KХ): Большинство репортажей в СМИ создают имидж Кавказа как весьма сомнительного региона с точки зрения, прежде всего, социальной перспективы, и провоцируют формирование в обществе определённых стереотипов. Безусловно, не все из них верны. Возможно, самое распространённое мнение — что любой, кто посещает этот регион, подвергает себя большой опасности. Насколько это имело отношение к команде вашего проекта?
Anton Lange (AL): It's true that the region's image is contradictory—and the Caucasus itself is indeed a land of contradictions. It goes without saying that the media automatically exaggerates the level of danger, and it offers scarce, if any, coverage of good news from the Caucasus. But journalists pick up immediately on any problems, of course, broadcasting the news on every channel.
Once a story is online, it's there to stay. So when you look up “the Caucasus” on the Internet, you're showered with a pile—a heap—of news about explosions, shootouts, special operations, and so on. As a result, the picture of the region is quite distorted, and outsiders come away with the impression that the Caucasus is an incredibly dangerous place, but this isn't so.
It would also be untrue to say that the Caucasus isn't dangerous at all. Obviously, the Western Caucasus, which is closer to Sochi and full of resorts (mainly ski resorts like Arkhyz), isn't fraught with any dangers or threats. At the same time, there are places (like certain areas in Dagestan) that are inundated with security forces, where you need special permission just to enter. You can find it all.
Антон Ланге (АЛ): Совершенно верно, что репутация региона противоречива: Кавказ сам по себе — земля противоречий. Понятно, что СМИ автоматически преувеличивают масштабы опасности и дают недостаточно информации о положительных новостях с Кавказа. Но любую проблему журналисты подхватывают немедленно и освещают её по всем каналам.
Если говорить об онлайн-пространстве, то при поиске по запросу «Кавказ» вы обнаружите массу — просто огромное количество — новостей о взрывах, перестрелках, спецоперациях. В результате картина получается искажённой и со стороны кажется, что Кавказ — невероятно опасное место, но это не так.
Было бы также неверным сказать, что Кавказ абсолютно безопасен. Безусловно, на Западном Кавказе, прилегающем к Сочи, в котором сосредоточено множество курортов (в основном горнолыжные — например, Архыз), спокойно и туристам ничего не угрожает. В то же время есть регионы (например, определённые районы Дагестана), в которых базируются службы безопасности, и вам даже на въезд туда нужно получать специальное разрешение. Здесь можно найти всё.
[3]Башни двух соперниц на ответвлении Скалистого хребта. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
KХ: Вплоть до недавнего времени история российского Кавказа была, скажем так, историей противостояния империи и коренных народов. Расскажите об интересных моментах в работе над проектом, о которых вы намеренно умолчали, оставили за камерой? Ощущали ли когда-нибудь необходимость «исправления реальности»?
AL: I wouldn't say we had to edit the reality. There were stories, however—certain things that we could have emphasized more. I'm talking about both more recent episodes, like the Chechen Wars, and things from the more distant past, like the deportation of entire peoples in Stalin's time, and the tragic events in Kabardino-Balkaria, for instance.
Personally, though, this wasn't something I engaged in; I'm not too involved in politics or history. My interests lie in the region's nature, ethnography, landscapes, and portraits—the artistic, traditional, and classical genres, instruments, and methods of exploring the outside world.
That said, we did include—in both the album and in the exhibition—villages destroyed in 1942 by agents in the NKVD [the KGB predecessor]. It's hard to pass any unambiguous judgment on the situation there.
The first thing to consider is that the Caucasus—the North Caucasus—is unbelievably hospitable. The roots of this hospitality lie in the ancient highland law, the so-called adat. When certain peoples were converted to Islam, they adopted a whimsical combination of adat and Sharia law. Later on, this cultural combination was entangled with Soviet customs and Soviet law. But adat remained the basis of highland ethics and highland law. In fact, [the hospitality required by] adat is the highland law, and highland hospitality is not merely an act of individual goodwill. Thus, speaking of Dagestan, it's worth noting that there isn't a single hotel in highland Dagestan, and it is the largest republic in the North Caucasus. There are a few in the lowland part of the republic, near the Caspian Sea, but there is none in the mountains. If you are traveling in the mountains, you will definitely be staying at people's homes as a guest. Caucasian hospitality doesn't mean that someone is more hospitable than others, or that someone is willing to welcome a guest while the other is not. This kind of hospitality is a universal obligation to welcome every guest. It is not a matter of discussion; it goes without saying. As soon as you arrive in an ancient highland village, such as Kubachi or Khunzakh, or any Dagestani settlement, everyone welcomes you with great enthusiasm as a representative of “the big Russia.” Everyone tells you, “A lot of Russians used to come to us, but no one comes now, because they are afraid, and it makes us so frustrated and sad….” And they invite you into their homes, offer a cup of tea or some local treats, and suggest that you stay at their place. No one charges you any money, as it is prohibited by the same highland rule. Anyone who dares take your money invites great shame in the eyes of their fellow villagers.
Paradoxically, there is no concept of tourism in this land; there are only guests. I don't mean touristic destinations such as Arkhyz or the vicinity of Mount Elbrus—I'm talking about places where ancient ways are maintained, such as highland Dagestan, highland Ingushetia, highland Chechnya, or highland Kabardino-Balkaria. It's very difficult to give a definite answer to the question about conflicts… Chechnya has gone through two terrible wars, preceded by mass deportations during WWII, in 1944. The Chechen people have survived one tragedy after another. The Chechens could be holding a huge grudge against us [Russians], but I have experienced an amazing destruction of stereotypes. It hasn't been even a decade since the debates about Grozny's restoration (the city was in such ruins that city planners even discussed rebuilding the capital in a different spot), and today you can come to Grozny as a welcome, seemingly long-awaited guest. When you come to the Chechen highlands, you are received in the same way. And the people are sincerely happy to see you, because, again, you are an ambassador of the great country, the big Russia. I am convinced that every single resident of the North Caucasus is bound to feel isolated from the rest of the world, even if it's on a subconscious level. Because of the bias and a variety of other reasons, people from the North Caucasus face a lot of barriers. This is why the Internet is so widespread there and the use of social networks and Instagram is so ubiquitous: they serve as a window to the great outer world. This is why they are so keen on surfing the Net and Instagramming: they are all visionaries. They have to see everything and show it to the world, passing it around to everyone. I'd say it looks even more obsessive than anywhere else around the world.
During my first visits to Chechnya, I kept trying to understand how that terrible war that claimed so many civilians’ lives ended such a short time ago. Historically, it ended only yesterday. I kept trying to understand how we, the Russians, are perceived, almost forcing myself to feel resentment of the locals, or something hidden under a mask. But I couldn't feel any of it. Maybe there was something, but I never felt it. I asked the people how it is that so much blood was spilled so recently, but that it doesn't feel this way in the region. And most of them answered something like, “You know, the blame was partly ours, too, and our share was pretty big. We just accepted that the hostilities couldn't go on forever, and both consciously and subconsciously we accepted a certain mutual settlement and agreed to a clean slate.”
It seems to me that people in the Caucasus know the price of resentment, betrayal, and blood better than people anywhere else. They know that the price of resentment is immeasurably great, and you need to have enough strength, courage, and wisdom to get over an offense—to step over it—as the price you would have to pay otherwise is a thousand times more. Unsurprisingly, the nations that once had a tradition of blood feud know it a lot better than others. This might even facilitate processes like mutual understanding, mutual forgiveness, or mutual settlement—I can't think of an exact term. Generally, it's a very interesting experience, both psychological and personal, as well as humanistic. One thing for sure: you can't hope to gain a deep insight all at once—it's too complicated a story. It takes a lot of visits.
АЛ: Я бы не сказал, что нам приходилось исправлять реальность. Однако были случаи — некоторые вещи, которые мы могли бы подчеркнуть сильнее. Я имею в виду и относительно недавние события — например, Чеченские войны, — и давние, такие как переселение целых народов при Сталине и трагические события в Кабардино-Балкарии, например.
Хотя лично я не был в этом заинтересован: я не слишком интересуюсь политикой и историей. Мне интересны природа региона, этнография, пейзажи и портреты — художественные, традиционные и классические жанры, инструменты и методы исследования внешнего мира.
При этом мы включили — и в альбом, и в выставку — изображения деревень, уничтоженных в 1942 году агентами НКВД. Здесь сложно вынести какое-то однозначное суждение.
Первое, что нужно принять во внимание — это невероятное гостеприимство Северного Кавказа. Корни этого гостеприимства в древнем законе гор, так называемом адате. Когда людей обращали в мусульманство, они подчинялись причудливой комбинации из адата и закона шариата. Позже эта культурная комбинация была ограничена советскими обычаями и советским правом. Но адат остался основой этики горцев и закона гор. Фактически [гостеприимство, которое необходимо соблюдать по закону] адата — это закон гор, и гостеприимство горцев не просто акт доброй воли.
[4]
Пирог хычин. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
Хотя говоря о Дагестане, стоит отметить, что это самая крупная республика Северного Кавказа, и в высокогорной её части нет ни одного отеля. Несколько отелей расположены на равнинной части, на побережье Каспийского моря, но в горах их нет совсем. Если вы путешествуете в горах, вам точно придётся останавливаться у местных жителей. Кавказское гостеприимство не значит, что кто-то радушнее других, или что кто-то рад видеть гостей, а другие — нет. Это гостеприимство — всеобщая обязанность приютить любого гостя. Это не вопрос для обсуждения — это само собой разумеется.
Когда вы приезжаете в высокогорное селение — Кубачи или Хунзах или любое другое дагестанское село, — все вас приветствуют с большим энтузиазмом как гостя из «большой России». Все говорят вам: «Раньше к нам приезжало много русских, а теперь почти никто не приезжает — все боятся, и нас это очень печалит…» И они приглашают вас в свой дом, дают чашку чая и местные сладости, предлагают переночевать в их доме. Никто ни за что не просит денег — это запрещено тем же самым законом гор. Любой, кто возьмёт с вас деньги, опозорится в глазах односельчан.
Парадоксально, но там нет никакой концепции туризма — есть только гости. Я имею в виду не туристические направления, такие как Архыз или Приэльбрусье, а места, где поддерживается дух древности — горные районы Дагестана, Ингушетии, Чечни и Кабардино-Балкарии.
Очень сложно дать однозначный ответ о конфликтах… В Чечне были две ужасные войны, которым предшествовали массовые депортации во времена Второй мировой войны, в 1944 году. Чеченцы переживали одну трагедию за другой. Они могли бы быть настроены очень враждебно по отношению к нам [русским], но здесь я пережил крах стереотипов. Не прошло и десяти лет со времени споров о восстановлении Грозного (город был разрушен до такой степени, что даже обсуждался вопрос о переносе столицы в другое место), а сегодня вы можете приехать в Грозный как дорогой, долгожданный гость.
[5]
Ледник Безенги. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
Когда вы приезжаете в горные районы Чечни, вас принимают также радушно. И люди искренне рады видеть вас, потому что, опять же, вы посланник великой страны, большой России. Я убеждён, что каждого жителя Северного Кавказа тяготит чувство изоляции от остального мира, даже на подсознательном уровне. Отчасти из-за предвзятости и многих других причин жители Северного Кавказа сталкиваются со множеством препятствий. Поэтому здесь так широко распространён Интернет и повсеместно используются социальные сети и Instagram: они служат окном в большой внешний мир. Поэтому они активно исследуют Сеть и публикуются в Instagram: они все — мечтатели. Они хотят видеть всё и показать это миру, поделиться этим со всем остальным. Я бы сказал, что там этим одержимы больше, чем где бы то ни было в мире.
Во время своего первого визита в Чечню я пытался понять эту ужасную войну, унесшую столько жизней мирных людей, закончившуюся так недавно. С исторической точки зрения, она закончилась только вчера. Я пытался понять, как нас, русских, воспринимают, практически пытался заставить себя почувствовать неприязнь или какие-то скрытые чувства со стороны местных. Но я ничего такого не чувствовал. Может, что-то и было, но я ни разу не почувствовал этого.
Я спрашивал людей, как вышло, что совсем недавно пролилось так много крови, но это совсем не чувствуется в настроении жителей. И многие отвечали что-то вроде: «Знаете, во многом это была и наша вина. Мы просто поняли, что вражда не может длиться вечно, и приняли — сознательно и бессознательно – новый порядок вещей и согласились начать жизнь с чистого листа».
Мне кажется, люди на Кавказе знают цену ненависти, предательства и крови лучше, чем кто бы то ни было. Они знают, что цена ненависти неизмеримо огромна, и нужно иметь достаточно сил, смелости и мудрости, чтобы преодолеть оскорбление — переступить через него — иначе вам придётся заплатить в тысячи раз больше. Неудивительно, что народы, у которых когда-то был распространён обычай кровной мести, знают это намного лучше других. Это могло даже в какой-то мере способствовать налаживанию взаимопонимания, взаимного прощения и взаимных договорённостей — не могу подобрать точное слово. Вообще это очень интересный опыт, и психологический, и личностный, и гуманистический. Одно я знаю точно: всю глубину этого нельзя понять сразу — слишком это сложная история. Нужно ещё много раз туда съездить.
[6]Фото Магомеда Шапиева, используется с его разрешения.
KХ: Каков Кавказ с точки зрения фотографа? Что делает его особенным? Назвали бы вы его экзотическим направлением?
AL: The mountains present a huge difficulty for a photographer in general because their beauty is commonplace. It's incredibly difficult to take an interesting mountain photograph. The closer you are to perfection in terms of technical skills, the weather and the chosen routes, the more and more often you face a glossy postcard view. In such situations, my cameraman would pack his lens, saying, “Let's wait for the weather to get worse.” More than any other landscape on the Earth, the mountains offer a range of banalities: rocky cliffs, glaciers, snowy peaks…. Bang your head against them if you like, but it's impossible to figure out what to do with them.
And this is why the mountains challenge not only mountaineers, but photographers, as well: try and find an exciting, original angle, make your pictures different from millions of other mountain photographs taken all over the world. Make your Caucasus stand out, or at least make it differ from the American Rocky Mountains or any other highlands. This task is in fact very demanding, and probably crucial.
АЛ: Горы вообще представляют собой большую сложность для фотографа, потому что их красота избита. Невероятно сложно сделать интересную фотографию гор. Чем лучше ваши технические навыки, погода и выбранный маршрут, тем больше шансов, что вы сделаете прилизанную картинку для открытки. В таких случаях мой второй оператор упаковывает свой объектив и говорит: «Подождём, пока погода ухудшится». В горах намного чаще, чем в других пейзажах, вы увидите банальность: отвесные утёсы, ледники, заснеженные вершины… Можно биться о них головой, но совершенно непонятно, что с ними делать.
Поэтому горы бросают вызов не только альпинистам, но и фотографам: попробуйте найти интересный, оригинальный ракурс, сделать фотографию, не похожую на миллионы других снимков гор, сделанных по всему миру. Сделать ваш Кавказ выдающимся, или, по крайней мере, отличающимся от американских Скалистых гор или любых других гор. Эта задача очень трудна но, возможно, это самое важное.
[7]Село Гуниб. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
KХ: Антон, в какой стадии проект «Хребет» сейчас? Что происходит с альбомом и другими творениями? Что доступно сегодня и какие работы ведутся?
AL: Presently, The Range Project is still in the production stage. Jointly with our partners, the Northern Caucasus Resorts JSC, we spent a year and a half—almost two years—filming and photographing over the course of fifteen or so expeditions, which actually covered the entire territory of the North Caucasus. Of course, it wasn't a linear journey, and it never is, in such large and logistically complex projects.
These expeditions formed a kind of a mosaic that would fill out along the way, forming an artistic, entirely original picture. A spectator can get an impression that the journey is linear because of how it's presented, but in fact it's not true. Tracing expedition routes is one of the most exciting parts of any major project. Now that the shooting period is over, we have entered the stage of post-production, more or less.
The first result is a large photo album. Regrettably, there are a very limited number of prints, and we're really hoping to make it available for the general public by issuing a larger number of copies over the next year.
The second part of the project, which I find very important, is the film I made as an independent producer, co-director, and partly anchor, like it was with all of my other original films about Russia. Currently, it exists as footage ready for post-production and editing. Ideally, I see it as a two- or three-episode film, semi-fiction and semi-documentary—an unprecedented creation about the North Caucasus.
The third part is the exhibition, as the project is worthy of a most extensive display. What I see is a major exhibition of 300–350 large-size works that can be exposed in a hall the size of Moscow's New Manege or the Engineering Building of Tretyakov Gallery. And, last but not least, exhibitions must be held in the region itself, in the North Caucasus. One of my principal goals is making such projects accessible to the public, both in Russia and abroad. Photographers have a limited number of traditional, conservative ways of presenting their works to the public: a book, an exhibition, print media coverage, and sometimes, although not often, films. All of them are complex and costly, and this during a recession [in Russia].
I'm generally averse to the Internet, but I've begun to realize that the Web offers exceptional opportunities. We are now launching a [long-read] dedicated to the project and pages on social networks, in order to present our work to the largest audience possible and receive feedback. In our case, we also have a very special audience: the peoples of the North Caucasus, a region with an ardent commitment to national self-identification and local customs, and an interest in attracting the outer world's attention. Without doubt, it imposes certain extra obligations on anyone who works in the Caucasus.
АЛ: Сейчас проект «Хребет» всё ещё в стадии реализации. Совместно с нашими партнёрами — АО «Курорты Северного Кавказа» — мы провели около пятнадцати экспедиций с видео- и фотосъёмками, объездив таким образом почти всю территорию Северного Кавказа. Конечно, это не была одна линейная поездка — их вообще не бывает в таких крупных и логистически сложных проектах.
В этих экспедициях сформировалась некоторая мозаика, которая впоследствии будет собираться в художественные, полностью оригинальные изображения. У зрителя из-за манеры представления может создаться впечатление, что поездка была линейной, но это не так. Трассировка маршрута экспедиции — самая захватывающая часть любого большого проекта. Теперь, по окончании съёмочного периода, мы так или иначе на на стадии окончательного монтажа.
Первый результат — это большой фотоальбом. К сожалению, там представлено очень ограниченное число снимков, и мы искренне надеемся, что сможем сделать его доступным для широкой публики, выпустив большее количество копий в следующем году.
Вторая очень важная часть проекта — фильм, при создании которого я выступил как независимый продюсер, второй режиссёр и частично диктор, как это было во всех моих фильмах о России. Отснятый материал готов к монтажу. В идеале я вижу его как двух- или трёхсерийный фильм, полухудожественный-полудокументальный — беспрецедентную новую работу о Северном Кавказе.
[8]
Перевал Актопрак. Фото Антона Ланге, используется с его разрешения.
Третья часть — это выставка, наиболее широко представляющая проект. Я планирую сделать большую экспозицию из 300-350 работ, которые могли бы быть выставлены в масштабном зале вроде Московского Манежа или Инженерного корпуса Третьяковской галереи. И — последнее по порядку, но не по значению — выставки должны быть проведены и на самом Северном Кавказе. Одна их моих основных целей — сделать эти проекты доступными для публики в России и за рубежом. У фотографов мало традиционных, консервативных способов демонстрации своих работ: альбомы, выставки, реклама в печати и иногда — редко — фильмы. Все они сложные и дорогостоящие, учитывая экономический спад [в России].
Вообще я неприязненно отношусь к Интернету, но со временем начал понимать, какие исключительные возможности даёт Сеть. Сейчас мы запускаем [сайт [9]], посвящённый проекту, и страницы в соцсетях для информирования о нашей работе наибольшего количества людей и получения обратной связи. В нашем случае аудитория очень специфическая: жители Северного Кавказа, страстно преданные традициям и обычаям своих народов, и жители заграницы, внимание которых мы хотим привлечь. Несомненно, это накладывает особые обязательства на любого, кто работает на Кавказе.
