Джефферсон Круа покинул Либерию беженцем в возрасте 5 лет, со временем обосновавшись в Бостоне, штат Массачусетс. Недавно он вернулся обратно в Либерию, чтобы помочь с восстановлением инфраструктуры страны. Фото: Heidi Shin

Эта статья Хайди Шин первоначально вышла на PRI.org [анг] 12 июля 2016 и публикуется здесь по соглашению об обмене контентом.

Мерси Круа и ее сын расходятся во мнении по поводу его возвращения на родину.

Мы сидим на диване в ее гостиной в Бостоне, и она с энтузиазмом показывает его детские фотографии. Вот это – с выпускного, а это – из лагеря беженцев в Гане. Фото заставляет вспомнить их жизнь до отъезда из Либерии, жизнь среди кровавой гражданской войны.

Тогда Джефферсон был маленьким ребенком, и если он был голодным или усталым, мать ничего не могла ему предложить. В таких случаях Джефферсон начинал плакать, а Мерси боялась, что их обнаружат: “Необходимо было успокоить детей, чтобы нельзя было узнать, что здесь есть люди или мирные жители. Потому что им было все равно, они убивали всех. Это было ужасно”.

Но Джефферсон вспоминает то время по-другому. Ему было 5 лет, когда они уехали, и все это напоминало приключение. До того как оказаться в лагере беженцев в Гане, где они провели 7 лет, им пришлось прятаться в продовольственном грузовике ООН, чтобы безопасно выбраться из Либерии, и бежать через джунгли Кот-д'Ивуара.

Джефферсон говорит, что это впоследствии, когда они прибыли в США, жизнь стала труднее. Это были 90-е годы, и он должен был идти в среднюю школу.

Джефферсон привез меня в район сосредоточения субсидированного жилья в Бостоне, где он провел свои юношеские годы. Он напоминает мне, чтобы я заблокировала дверь в машине, и указывает на угол, где на него когда-то напали и где ограбили его кузину с молчаливого согласия школьного охранника, который был рядом, наблюдая за происходящим. До нас доносятся звуки скрипящих качелей и крики детей на языке Кабо-Верде и креольском, которые пытаются перекричать ревущие сирены проезжающих мимо полицейских машин и машин скорой помощи.

Когда Джефферсон был ребенком здесь, говорит он мне, ему разрешалось ходить из дома в школу и церковь, и больше никуда. Он усердно учился и смог поступить в колледж – Корнелльский университет, где он встретил других африканцев, не беженцев, а состоятельных студентов-иностранцев. Здесь быть африканцем было здорово. В университете размещалась редкая коллекция журналов, из которых он узнавал о Либерии от ученых.

Он признает, что это иронично – приехать в Америку, в такое отдаленное место как Итака, штат Нью-Йорк, чтобы изучать свои корни. Он заново выучил язык, изучал гражданскую инженерию и поставил цель вернуться в Африку. Он слышал о других молодых африканцах, которые отучившись за рубежом, возвращались на континент.

Джефферсон переехал назад в Либерию прошлым летом, сразу после окончания эпидемии Эболы. Он вспоминает, каково это было, когда он только прилетел. “Я хотел целовать землю. Я был так воодушевлен, – говорит он. – Все разговаривают так, как дома, это прекрасное ощущение не быть чужим”.

Джефферсон запустил цифровой новостной портал в Либерии, который называется The Bush Chicken. Это фото он сделала на задании, освещая студенческий протест против предлагаемого увеличения оплаты за обучение в Университете Либерии. Фото: Jefferson Krua

Он запустил цифровой новостной портал The Bush Chiсken, который обучает журналистов достоверно освещать события. Он также работает над стартапом, который создаст централизованную программу по совместному использованию велосипедов в Монровии, где дети тратят часы, чтобы добраться до школы.

Но мама беспокоится за безопасность Джефферсона и говорит, что всё, что ей остается – это молиться. У них больше нет родственников, которые могли бы приглядывать за Джефферсоном в Либерии, и фруктовых деревьев, с которых они ежедневно ели манго и авокадо – всего этого больше не существует. Земля больше не их, и для нее их дом тоже бесследно исчез.

Для Мерси Америка – это место возможностей. В лагере для беженцев не было никакой работы. Но здесь она работала долгие часы как няня, заботясь о детях других для того, чтобы иметь средства позаботиться о своем. Она смогла собрать достаточно, чтобы закончить колледж, и сейчас работает медсестрой.

“Честно говоря, я из Либерии, – говорит она. – Но я считаю своим домом то место, где я сейчас. Где бы ты ни был, если у тебя получается свести концы с концами, для меня это дом”.

Мерси Круа и ее сын Джефферсон Круа на диване в ее гостиной в Бостоне. Фото: Heidi Shin

Она не хочет больше говорить о Либерии – воспоминания заставляют ее грустить, говорит она. Вместо этого, она с гордостью показывает мне фотографию президента США Барака Обамы и покойного борца за гражданские свободы Мартина Лютера Кинга, которая висит на стене ее гостиной в доме, которым она теперь владеет.

Но Джефферсон рассказывает мне историю о столкновении с полицией прямо перед домом матери в Бостоне во время последнего визита.

“Они допрашивали меня, и один из них был так агрессивен”, – говорит Джефферсон. Полицейский кричал на Джефферсона в то время, как тот искал свои права: “Почему так долго? Ты что не видишь, что здесь холодно?”

Джефферсон признается: “Как черный в Америке я боюсь”.

Он продолжает: “С таким положением дел действительно трудно назвать Америку домом. Независимо от того, сколько денег я могу зарабатывать в этой стране, я всегда буду черным в Америке”.

Но в Либерии Джефферсон входит в 1%. Он показывает мне фотографии курортов, которые часто посещает, журналистское удостоверение, которое открывает двери. Он также может “включить”, когда необходимо, свой американский акцент, который в Либерии вызывает уважение. Он мечтает стать министром транспорта и выбрал не становиться американским подданным, чтобы спокойно заниматься политикой здесь.

“Все мои мечты, все, все мои цели в жизни связаны с Либерией”, – говорит Джефферсон. Он продолжает: “Я часто вижу кошмары, в которых в Либерии снова война. Я просыпаюсь в поту. Это мой страх, так как я не знаю, что я тогда буду делать”.

А пока он пользуется возможностями, которые ему дал его новый дом, и настроен помочь восстановить страну, и поэтому он говорит: “Такие вещи, как война, вряд ли могли бы произойти снова”.