Этот поэт-диссидент говорит, что выборы и ядерное соглашение позволяют ему надеяться за Иран

Shahram Rafizadeh was arrested, jailed and tortured after exposing human rights abuses in Iran during the late 1990s. Credit: Matthew Bell

Шахрам Рафизаде был арестован, заключён в тюрьму и подвергунт пыткам, раскрыв нарушения прав человека в Иране в конце 1990-х. Фото: Мэтью Белл

[Ссылки ведут на страницы на английском языке].

Эта статья Мэтью Белла изначально появилась на английском языке на PRI.org 28 апреля 2016 года и публикуется здесь по соглашению об обмене контентом.

Всё могло пойти совсем по-другому для Шахрама Рафизаде.

44-летний журналист и поэт мог бы умереть, как некоторые из его друзей-писателей, в родном Иране. Некоторые из них стали жертвами серии политических убийств, начавшихся в конце 1990-х.

Вместо этого, Рафизаде сейчас живёт рядом с Торонто, где он пишет об иранской политике для сайта Iran Wire и Radio Farda, финансируемой правительством США персоязычной радиостанции, вещающей из Восточной Европы.

Он также продолжает писать стихи. Одно из его недавних стихотворений, говорит он, жёстко критикует высшего руководителя Ирана аятоллу Хаменеи. А другое, под названием «Весна свободы», повествует о тоскливой невозможности быть дома.

Рафизаде написал последнее в 2011 году, когда арабский мир начал взрываться народными восстаниями с целью сбросить правителей-автократов. Те протесты заставили его задаться вопросом: смогут ли когда-нибудь такие изгнанники из Ирана, как он, свободно вернуться домой.

Когда дело доходит до свободы слова, Исламская Республика Иран — среди худших из худших. Страна заняла 169-е из 180 мест в Всемирном рейтинге свободы прессы 2016 года, опубликованном «Репортёрами без границ».

Рафизаде во всём выглядит как интеллектуал — очки, кожаная куртка, сигарета. Ребёнком он рано просыпался и вслух читал персидскую поэзию, раздражая отца и братьев с сёстрами.

В 1990-е он сделал себя имя в Иране как журналист, освещающий права человека. Но в сердце он всё ещё поэт.

«Если вы хотите писать стихи в Иране, вы на самом деле должны писать о политике», — говорит Рафизаде.

«Правительство [Ирана] вмешивается в ваши личную жизнь вне зависимости от того, кто вы. Вот почему, когда начали происходить убийства, я решил писать политические стихи», — говорит он.

Эта череда убийств началась в 1998 году, и одной из первых жертв был известный поэт Мохаммад Мохтари, друг и наставник Рафизаде.

«Друге интеллектуалы также были убиты, — говорит он. — Иранский режим убивал невиновных людей просто потому, что они отважились призвать к политическим изменениям и реформе».

Рафизаде смог пролить свет на убийства своими статьями на страницах прореформистских газет. Но только на некоторое время.

В конце концов, Рафизаде был арестован.

«Я провёл 86 дней в камере 1,5 метра на 2 метра, — говорит Рафизаде. — И меня пытали».

После того, как он был освобождён, ожидая суда, говорит он, власти пригрозили навредить его детям, если он публично не объявит о том, что с ним хорошо обращались в тюрьме и что его предыдущие работы были ложью.

Рафизаде говорит, что сделал то, к чему его вынуждали. Но он добавляет: «Иранская общественность знала, кто лгал, а кто говорил правду».

«Другие журналисты помимо меня писали о ситуации с правами человека в Иране, и мы оказали определённое влияние», — говорит Рафизаде. Тем не менее, он почувствовал, что ему нужно оставить страну, когда суд приговорил его к 20 ударам плетью и девяти месяцам тюрьмы. Он бежал в Турцию в 2006 году. Два года спустя он получил политическое убежище в Канаде.

Личная история Рафизаде рассказана в книге «Дети рая: борьба за душу Ирана» Лауры Секор. Она описывает то, что случилось с Рафизаде и другими активистами гражданского общества, писателями и мыслителями, которые были частью крупного движения в поддержку реформ, получившего известность в конце 1990-х.

«Сцена была действительно заполнена молодыми людьми, которые проявляли большой энтузиазм в построении лучшего будущего для Ирана», — говорит Секор.

«Но, как случилось, в Иране есть то, что вы можете назвать „глубинным государством“».

Глубинное государство, как его описывает Секор, состоит из сторонников жёсткого курса из полков Революционной гвардии Ирана, её служб разведки и судебной власти. Ни одна из этих политических сил не находится под полным контролем выборного правительства Ирана. Это позволило сторонникам жёсткого курса начать жёсткое подавление прореформистского лагеря тогдашнего президента Мохаммада Хатами и его сторонников. Наступление началось в конце 90-х и продолжилось в начале 2000-х.

«Трагедия тех лет была в том, что, к концу второго срока Хатами, многие иранцы были разочарованы. Они чувствовали, что они привели этих [выступающих за реформы] людей к власти, но что [реформаторы] не смогли быть достаточно эффективными», — говорит Секор.

«Даже когда их собственные люди — их сторонники [реформ] преследовались, заключались в тюрьму или подвергались опасности аппаратом безопасности, реформаторы не могли эффективно противостоять глубинному государству».

Другой персонаж книги Секор — Асие Амини, боровшаяся с судебной властью Ирана за введение запрета на побиение камнями женщин, обвинённых в «преступлениях против целомудрия». Глава об Амини была также опубликована в New Yorker.

Многие иранские интеллектуалы, являющиеся сторонниками реформ, по словам Секор, пришли к выводу, что для реальной борьбы за реформы нужна будет политическая битва с судебной властью.

«Вы можете бороться за права и свободы в политическом пространстве, сколько хотите, но если для них нет судебной защиты, это фундаментальная проблема», — говорит она.

Должен ли лагерь сторонников реформ в Иране надеяться?

«Я вижу в поведении иранского электората повод для надежды», — говорит Секор.

Избиратели в Иране отправились на участке в большом количестве во время февральских парламентских выборов, чтобы поддержать список умеренных кандидатов и реформистов и заблокировать программу политических консерваторов. Секор говорит, что это был триумф стратегического голосования со стороны сторонников реформ из иранской общественности.

Несмотря на все неудачи, Секор считает, что пространство для политического участия в Иране до сих пор оспаривается. В то же время, она считает: «Ещё есть определённое чувство того, что обычные люди имеют право и некоторую надежду на нахождение места в системе».

Шахрам Рафизаде говорит, что пара вещей позволяют ему надеяться на будущее.

Во-первых, он называет соглашение по ядерной программе, достигнутое с США. Рафизаде говорит, что соглашение должно снять давление со среднего класса Ирана, страдавшего под экономическими санкциями. А во-вторых, есть избирательная система.

«Когда люди голосовали за сторонников умеренного курса и реформ на недавних парламентских выборах, это был акт сопротивления Верховному лидеру и сторонникам жёсткого курса», — говорит он.

«И в этом был смысл».

Начать обсуждение

Авторы, пожалуйста вход в систему »

Правила

  • Пожалуйста, относитесь к другим с уважением. Комментарии, содержащие ненависть, ругательства или оскорбления не будут опубликованы.