Мигранты у терминала Евростар в Кале, Франция требуют открытия Великобританией границы. ФОТО 
© Jess Hurd/reportdigital.co.uk. Применяются рекомендованнные Национальным союзом журналистов правила и условия использования. Личные неимущественные права обеспечиваются законом об авторском праве, промышленных образцах и патентах 1988 года. Необходима ссылка автора. Никакая часть этой фотографии не может быть сохранена, воспроизведена, использована или передана каким-либо образом без разрешения автора.

У входа в лесной район и заваленные хламом песчаные дюны, которые служат сомнительным местом жительства для более 5 000 мужчин, женщин и детей, есть плакаты, выполненные на кусках фанеры и картона, приглашающие гостей в «Джунгли» [анг], и призывающие к справедливости, свободе и убежищу для его жителей.

Хлипкие разноцветные палатки и самодельные брезентовые укрытия сгруппированы во временном лагере на окраинах Кале, сравнительное постоянство сигнализирует о попытках создать ощущение дома и относительной нормальности. Некоторые из палаток украшены картинами, символами и воспоминаниями о местах и людях оставленных позади и указывающие на утрату, надежду и борьбу: «Дарфур истекает кровью», «Свобода — не заборы», «Эти границы убивают»,  «Быть черным – не преступление, это гордость», «Мы -выжившие».

Ищущие убежища, пытавшиеся пересечь канал в Англию, медленно возвращаются в лагерь. В группах, измученные и тихо болтающие, они проходят рано утром костры тех, кто только проснулся. Они передают новости о тех, кому удалось пересечь канал, и о тех, кто не смог. Некоторые из тех, кто ищет тепла вокруг костров, перемещаются на костылях или самодельных тростях, ждут заживления множественных переломов после попыток перемещения на грузовиках или в высокоскоростных поездах, прежде чем они попытаются снова. У других отекли глаза от воздействия на них слезоточивого газа и перцового балончика, травмированных конечностей и ребер в следствии насилия со стороны полиции.

Несмотря на суровые условия, граждане Эритреи, Эфиопии, Судана, Афганистана, Сирии, Сомали, Палестины, Ирака, Ливии, Алжира, Мали и стран пытаются создать сообщество и места прибежища. Рестораны, небольшая пекарня, библиотека и школы, пространство искусства и музыки, храмы и общественные центры организованы жителями лагеря и построены из тех же материалов что и приюты, где они спят: оставшаяся древесина от поддонов, пластмассового защитного покрытия и непромокаемых брезентов, фанеры, волнистое железное защитное покрытие, спасенные материалы и пожертвованная ткань и одеяла.

В эфиопской православной церкви женщины и мужчины собираются, чтобы молиться. С грустной, красивой церемониальной музыкой, играющей на заднем плане и свечами и ладаном, горящими на маленьких алтарях. 22-летняя Сара, находившаяся в пути больше полутора лет, откидывается назад и выдыхает. «Это единственное место в лагере, в котором я могу расслабиться, в котором я действительно чувствую себя человеком. Я прихожу сюда, чтобы избежать хаоса и шума снаружи и почувствовать надежду».

Сара живет с четырьмя друзьями из Эритреи и Эфиопии, все с ближайшими родственниками и большой семьей в Англии. Все они надеются сделать это вместе, через охраняемые границы, ограждения и колючие проволоки, которые ознаменуют окончание их долгого путешествия. Задержанная в Ливии с другими эритрейцами, в то время как их семьи были вынуждены платить дополнительные деньги контрабандистам, чтобы освободить их, она встретила попутчиков, которые были замучены или изнасилованы своими похитителями. «Это было худшее время, – говорит Сара. Женщины были так пристыжены, они не хотели, чтобы их семьи знали, но было очевидно, что они на самом деле страдали. Мы живы и мы сильны, но мы прошли через опыт на этом пути, который мы никогда не забудем».

Позже мы сидим в маленьком убежище Сары, Авет, Мариам и их друзей. Они готовят ынджеру [прим. переводчика: традиционное блюдо эфиопской кухни, эфиопский хлеб] и пряный помидор тушится на печи. Недавно прибывший одинокий курдский путешественник, заходит и спрашивает, может ли он одолжить кастрюлю. 25-летний Мэрон дает ему одну, затем приглашает его присоединяться к нам на обед. Он колеблется, прежде чем  застенчиво войти. «Солидарность так важна здесь в лагере, – размышляет Мэрон. Это делает нас сильными и дает нам надежду. Если бы мы не помогали друг другу, то наша ситуация была бы намного хуже».

В палатке рядом с клиникой лагеря палестинский инженер Ахмед и молодой работник из лагеря беженцев в Дамаске Ярмук встречают прохожих чаем и воспоминаниями. Член динамического общественного центра в лагере Ярмук, он и его друзья пытаются воспроизвести некоторые действия, как в то время в лагерях беженцев в Турции. «Мы думали, что могли поддерживать чувство сообщества, напоминая себе о нашей принадлежности помимо того, что мы беженцы, – говорит он. Но наш опыт — в Турции и в Европе — это трудности и оскорбления. Мы просто просим чтобы к нам относились, как к равным, как к людям».

Сидя на скамьях для ожидающих у клиники, группа суданских и эритрейских мужчин говорит о тех, кого они знали и тех, про кого они услышали, что они были убиты за прошедшие дни, недели и месяцы, пытаясь переправиться в Англию. Сомалийского учителя убило током в момент попытки запрыгнуть на поезд, эритрейский студент был сбит автомобилем во время преследования полицией, курдский музыкант насмерть сбит грузовиком, суданский отец сбит поездом, у берега найдены неопознанные тела тех, кто был достаточно отчаянным, чтобы попытаться переплыть в одиночку канал ночью. И многие другие, присоединяющиеся к растущему списку убитых, который можно было избежать безопасными и законными маршрутами.

«Мы избегаем войн и притеснения, но когда мы приезжаем сюда, на нас смотрят как на преступников», – говорит Мулу. «Мы также сталкиваемся с агрессией полиции и местных расистских группировок, которые нападают на нас, если они обнаруживают нас одних».

Халил — алжирский бакалейщик, жена и дочь которого остались в Лондоне, в то время как он вернулся в Алжир на похороны матери. Позже ему отказали в возвращении в Англию. «Мы имеем право быть с нашими семьями и строить нашу жизнь. Посмотрите вокруг, на этот лагерь, откуда большинство людей здесь? Мы из стран, которые были колонизированы или боролись с войнами против них — те же самые страны, которые теперь смотрят на нас, как на преступников и заставляют нас рисковать нашими жизнями, чтобы воссоединиться с нашими семьями».

Позже мы идем через грязь и бассейны сточных вод к библиотеке с учительницей Самер и отцом из Судана. Он помогает создать школу для детей и языковые курсы для взрослых. Мы проходим мимо сутулого, старого человека. Хуссейн, 74-летний дедушка из Ирана, сын которого живет в Лондоне, жестами показывал на переполненный биотуалет и незащищенные от непогоды палатки. «Мое тело слишком старо для этого лагеря и слишком старо, чтобы  подняться на грузовики или поезда. Но, с удачей и желанием Бога, я сделаю это». Мы встречаем его снова на заходе солнца, одиноко сидящего на пустом пластмассовом ящике. Мы останавливаемся, чтобы поболтать. Он повторяет: «С удачей и желанием Бога я сделаю это».

Когда наступает ночь и начинается дождь, мы сидим с афганскими, сирийскими, иракскими и курдскими семьями в части лагеря, в которой собрались недавно прибывшие семьи. Сидя вокруг костров, питаемых остатками древесины от поддонов и способного гореть мусора, люди изо всех сил пытаются остаться сухими под брезентом и пластмассовым защитным покрытием. Горячий сладкий чай роздан и те, в кого есть инструменты, играют национальную музыку.

Ахмед, флорист из Дамаска, который перед отъездом был безработным в течение нескольких месяцев, говорит: «Цветы предназначены для радостных событий, а нам мало что есть праздновать». Рядом с ним сидит его сын, 12-летний, Маллас – ласковый ко всему вокруг, но страдающий отставанием в умственном развитии. Ахмед изо всех сил пытался контролировать его в резиновой шлюпке, в которой они переправились от Турции до греческого острова Самос. «Он хотел встать и ходить по кругу, нам пришлось силой удерживать его, чтобы лодка не опрокинулась». Ахмед полагался на помощь попутчиков и надеется, что в конечном счете получит поддержку и найти убежище. «Он — единственная причина, по которой мы уехали из Сирии. Моя жена и дочь остались, пока я не могу просить о воссоединении семьи и послать за ними, но мы хотим быть в месте, где нашего сына будет ждать поддержки и уважение, которого он заслуживает».

Хозан, 65-летний курд из Мосула, показывает нам шрамы на лодыжках и запястьях и заживающие раны на руках и шее. Похищенный ИГИЛом после падения Мосула, он подвергался пыткам в течение многих месяцев. «Они обращались со мной как с животным и угрожали казнить меня. Они говорили мне каждый день готовиться к смерти, но так или иначе я жил».

Находящаяся на девятом месяце беременности Джамиля из Дохука в Курдистане, прошла за прошедшие недели десятки километров. «Я хотела подождать рождения ребенка, прежде чем мы уедем, но у нас не было выбора», – говорит она.

Фатима, учитель английского из Герата в Афганистане, сидит в окружении своих пяти детей. Самой младшей четыре года, она сидит на коленях матери, а голова лежит на ее груди Фатимы. «Я чувствую себя очень плохо из-за того, насколько трудной эта поездка была для моих детей. – говорит она. Но у нас не было выбора, мы должны были уехать. Я надеюсь, что у нас появится возможность в будущем жить в мире и безопасности».

Амаду из Мали задумчив, поскольку те, кто будет пытаться перебраться во время дождя, готовятся — обертывают мобильные телефоны и документы в полиэтиленовые пакеты, пишут свои имена на руках или на листках бумаги, чтобы их трупы могли быть опознаны. Они выпили по последнему стакану чая и прощаются с друзьями в надежде, что они доберутся к утру. Амаду спасся из потонувшего судна недалеко от берегов Лампедузы, он знал многих утонувших, находящихся на том судне. Чтобы не быть зарегистрированным в Италии или в другом месте по пути, он шел сотни километров, избегая чиновников иммиграционных служб, его эксплуатировали и отбирали его небольшие сбережения. Застряв в Кале на несколько месяцев, он смог опереться на небольшую, но направленную поддержку со стороны местных организаций с небольшими ресурсами, солидарных активистов и волонтерских групп.

«Несмотря на все это, – говорит Амаду говорит, – я сохранил свое достоинство. И мои надежды на новую жизнь очень сильны. Я дошел так далеко и должен продолжать.» Он и сотни других уходят в ночь,  на пути в сомнительное будущее.