Эта статья – часть обширного исследования проекта Эхо Рунета по изучению блогосферы Северного Кавказа. Полную картину можно увидеть на странице “Интернет-сообщество Кавказа”.
В статье [анг., доступна на русском] для центра Беркмана по изучению интернета и общества Брюс Этлинг, Карина Алексанян, Джон Келли, Роберт Фарис, Джон Палфри и Урс Гассер описывают интернет-цензуру в России как “выборный авторитатризм”:
Во-первых, независимо от применяемых параметров, Россия в лучшем случае является страной с хрупкой выборной демократией, и как утверждают
некоторые, представляет собой новый тип гибридного режима, который можно назвать «выборным авторитаризмом». Вне зависимости от того, как назвать
политическую систему России, большинство наблюдателей соглашаются в том, что правительство продолжает сохранять жесткий контроль над политикой и экономикой, и в меньшей степени – над важнейшими аспектами СМИ и общества. Система не может сравниться с ситуацией в Советском Союзе в плане ограничений, но в то же время она далеко не свободна.
Механика интернет-цензуры на Северном Кавказе не сильно отличается от других частей России. Пока местные региональные власти смотрят на блогосферу, в большинстве случаев, как на что-то безобидное, попытки к цензуре онлайн-контента всё возрастают, как считают блогеры и профессионалы, принимавшие участие в этом исследовании. В последние годы политическая обстановка России изменилась, и правительство теперь всё чаще пользуется остатками старой советской инфраструктуры.
В 2012 году РИА новости сообщили, что официальные лица из службы внешней разведки России подписали контракт на несколько миллионов долларов с информационно-технологической фирмой “Интеранет”; проект был направлен на мониторинг российской блогосферы в массовых масштабах.
Даже без активного вмешательства правительства, сегодня российское общество – как и в сердце страны, так и на Северном Кавказе — привычно к удалению политически чувствительных публичных материалов.
Как смесь формальной и неформальной цензуры, контроль над блогосферой Кавказа отличается своей тонкостью. Действительно, процесс опирается в основном на микроменеджмент региональных социальных сетей и самоцензуру блогеров.
Призрак самоцензуры
Большая часть цензуры, которая действует на блогеров Северного Кавказа, исходит он них самих. Сравнительно редко блогеры могут рассказать о случаях внешнего давления со стороны властей или “стычках с законом” из-за публикации в сети чего-то нежелательного.
В интервью автора статьи с несколькими блогерами из всех регионов Северного Кавказа, подавляющее большинство призналось, что подвергают свои записи цензуре, когда речь идёт об определённых темах. В большинстве случаев, они говорят, что проявляют большую осторожность когда пишут о том, что касается государства, культурных традиций или религии. Те немногие, отрицающие применение каких-либо мер предосторожности, это люди, которые в политическом спектре занимают крайние позиции: активные сторонники правительства или блогеры, преданные оппозиции.
По данным “Интеркавказа” (сеть, направленная на поддержку независимой журналистики), блогеры практикуют самоцензуру в большей степени для того, чтобы увеличить шансы на трудоустройство, а не чтобы избежать репрессий со стороны властей.
Активные политические оппозиционеры сказали автору статьи, что некоторые люди изменяют свои блоги так, чтобы их суждения были благоприятны для правительства; тогда у них есть шанс на карьеру в государственном аппарате, а на Северном Кавказе рабочие места в нём можно получить с относительной лёгкостью.
В большинстве случаев, однако, самоцензура имеет более пассивную роль защиты статуса-кво физического лица – чтобы “не раскачивать лодку”.
Микроменеджмент
В дополнение к самоцензуре, лица, участвующие в обслуживании социальных сетей Северного Кавказа и телекоммуникационной индустрии, также играют роль в управлении контентов северокавказской блогосферы. Следующее относится к блогам, когда-то размещавшимся в северокавказской секции сайта TPublicPost, прекратившего работу 1 июля 2013 года.
Доступ в Интернет на северном Кавказе в основном не фильтруется, это относится как к частным соединениям, так и к публичным местам, как интернет-кафе и библиотеки. Несмотря на эту открытость, в области блогосферы строго контролируются все следственные репортажи о предметах, связанных с правами человека и коррупцией. Публикации бесцеремонных комментариев об этих предметах – или даже частых посещений сайтов правозащитных организаций – достаточно для визита государственных чиновников или телекоммуникационных властей.
Персонал в исполнительных органах республик региона следит за всеми блогами, которые критикуют работу правительства. Как говорит Магомет Муцольгов, правозащитник и видный блогер из Ингушетии (для этой статьи у него было взято интервью), полиция и контртеррористические подразделения наблюдают за блогерами, проявляющими интерес к вопросам по правам человека, особенно, что касается борьбы с терроризмом. Муцульгов также утверждает, что методы цензуры контента варьируются от вежливых запросов удалить материал, предложений взяток до конкретных угроз.
По словам сотрудника ныне несуществующей платформы для блогов PublicPost, два основных правительственных метода контроля над Интернетом можно охарактеризовать как “массовая чистка” и “стрельба”. Последняя тактика состоит из выделения проблемных блогеров, помещение их под постоянное наблюдение и давление на них, что заставляет их использовать самоцензуру. В 2009, например, многие друзья и коллеги персонала сайта Черновик, самой известной оппозиционной газеты Дагестана (в которой соединены подходы традиционных СМИ и блогов), пережили волну полицейских вызовов и неформальных, но беспокоящих “разговоров”, направленных на запугивание от продолжения публикаций на хостинге критических материалов.
“Массовая чистка” включает закрытие блогов, в которых часто встречаются ключевые слова, властями определяемые как сомнительные. В интервью с сотрудниками нескольких платформ для блоггинга (с условием сохранения анонимности), респонденты объяснили, что решения о бане определённых пользователей принимают, как правило, владельцы платформ. Насколько знают работники, эти действия предпринимаются для предотвращения необходимости вмешательства полиции, но мотивация может быть и финансовой. Владельцы блогоплатформ региона естественно неохотно позволяют пользователям связывать сервис со спорными политическими кампаниями.
Такие платформы, как Живой Журнал и Фейсбук, пользуются более льготными правами и, кажется, в целом свободны от прямого наблюдения, как сказал в интервью советник президента Ингушетии, утверждающий, что правительство действительно поддерживает тёплые отношения с лидерами таких платформ, как ЖЖ.
Когда принято решение провести чистку, управление платформы нанимает около пяти человек, которые проводят примерно два месяца, прочёсывая блоги и комментарии, ища контент вокруг ключевых слов, таких как “Единая Россия”, “Путин”, “Сурков”, “Кадыров”, “Pussy Riot”, “Ходорковский” и так далее. Блогеры, часто использующие эти слова, сильно рискуют потерять свой аккаунт без предупреждения или какого-либо объяснения. Хотя нет записей от блогеров, попавших под подобный бан, работники некоторых платформ уверены, что подобные “массовые чистки” стали достаточно распространены, но что нет возможностей огласить эти факты публично в блогосфере или СМИ.
Обычаи цензуры могут ломаться, когда в блогах рассматриваются события, которые имеют большое шоковое значение. В таких условиях блогеры мобилизуются как сообщество, часто организуясь вокруг конкретных вопросов, стоящих на повестке дня.
В 2010 году один из таких шокирующих инцидентов — групповое изнасилование 13-летней Залины Аюбовой — оживил дагестанскую блогосферу, внеся вопрос о возможной неэффективности действий местных правоохранительных органов. Возмущение блогеров в конечном итоге вылилось на улицы, где демонстранты (координирующиеся через сообщения на Фейсбуке и в Живом Журнале) пытались оказать давление на полицию, заставив её увеличить усилия по расследованию. Демократический потенциал мобилизации пользователей сети, однако, страдает от недостатка внимания к Интернету, а порывы, как правило, продолжаются недолго. Наиболее сложные и затяжные случаи, как правило, выпадают из внимания задолго до необходимости общественной поддержки.
В другом громком деле Шамиль Абдулаев утверждал, что подвергся пыткам во время незаконного задержания полицией по обвинениям в вооружённом грабеже. Нариман Гаджиев, видный журналист и блогер из Дагестана (где эти два понятия часто тождественны) организовал онлайн-петицию в поддержку Абдулаева, написав:
Друзья я опять к Вам с просьбой, нужна Ваша помощь , для того чтобы невиновного человека наконец выпустили из тюрьмы. К нам обратилась его тётяКлименкова Диана Гамидовна. Вот как оказывается просто за неправильную фамилию можно схлопотать приличный срок. […] Теперь очередь за нами надо добиться чтобы судьбой паренька занились наши депутаты государственной Думы и Представитель Дагестана в Москве.
Пока блогеры среагировали на петицию Гаджиева, распространяя и обсуждая её в Интернете, суд осудил Абдулаева и приговорил его к пяти годам тюрьмы, несмотря на неопровержимые доказательства того, что полиция задержала его незаконно, а признания получила с помощью пыток.
Хотя цензура на Северном Кавказе, конечно, существует, она не особенно изобретательна или технологически продвинута. Она опирается на человеческую силу, а не на машины. (Для сравнения, правительство Азербайджана [анг.] в усилиях по контролю приобрело специальное программное обеспечение у Израиля и начало сотрудничество со шведскими телемаркетинговыми компаниями.) На данный момент похоже, что власти региона, когда дело доходит до “патрулирования” Интернета, полагаются в основном на формы самоцензуры. Между тем, потенциал блогосферы как двигателя широкой общественности ограничен, что делает интернет ненадёжным средством поддержания широкого общественного дискурса.
Эта статья – часть обширного исследования проекта Эхо Рунета по изучению блогосферы Северного Кавказа. Полную картину можно увидеть на странице “Интернет-сообщество Кавказа”.