Олег Кашин не только специальный корреспондент газеты «Коммерсант», но и известный блогер. Кашин был жестоко избит около своего дома в ноябре 2010 года. Видеозапись атаки была опубликована в Интернете. По этому поводу президент Медведев написал в своем Твиттере, что преступники должны быть найдены и наказаны. Основные версии нападения на Кашина были описаны на Global Voices [англ.] Алексеем Сидоренко. В декабре 2010 года Кашин опубликовал статью “A beating on my beat” в газете The New York Times. Олег Кашин принял участие в международной конференции посвященной Дню Свободы Прессы, где он поговорил с Global Voices (GV).

GV: Олег, будучи не только известным журналистом, но и блогером, насколько ты связываешь нападение на тебя с попыткой ограничить свободу в Рунете?

В докладе Фридомхауза было сказано, что атака на Кашина – это пример атак на блогеров. Я это совершенно не разделяю, потому что, если ты практикующий журналист, то ты круглые сутки журналист, в любом проявлении. Вчера мы были на гуляниях у Белого Дома [интервью взято на следующий день после убийства Бен Ладена – GV], и я выкладываю ролик на YouTube. Как я его выкладываю – как журналист или как блогер? Мне кажется, как журналист, просто поскольку газета в Москве спит, да и редакция спит. Оперативность имеет важное значение, поэтому я выкладываю ролик на YouTube, оставаясь при этом журналистом и потом не спеша пишу заметку в газету.

Как раз отдельное блогерство – это фантомная история, потому что профессиональные блогеры, как у нас их называют, – это, люди, которые, набрав себе разными, не всегда честными способами, кучу френдов, пытаются зарабатывать на скрытой рекламе. Они не пользуются уважением какого бы то ни было сообщества, потому что человек, у которого источником заработка являются какие-то платные ссылки в блоге, – это человек второго сорта для людей, которые зарабатывают в других местах, и для которых блог – это форма общения и форма социализации, по крайней мере, некоммерческая.

У нас много блогеров, в том числе анонимных, которые часто на кого-то ругаются, обижают и так далее. Но когда мой блогерский статус подкреплен статусом журналиста газеты «Коммерсант», то звание журналиста более важно и первично.

GV: Как ты оцениваешь степень свободы в российском Интернете, и каковы угрозы для этой свободы?

Любимый пример из последней истории про Орловского блогера. На митинге на Триумфальной вышел человек с плакатом «Путин – пид…с». Московский блогер Норвежский Лесной его сфотографировал,  блогер Георгий Саркисян из Орла, которого не было на месте событий, и который вообще не имел к этому никакого отношения, перепостил фотографию, а Орловская прокуратура возбудила против него дело [Перед этим аналогичный случай произошел [англ.] в Республике Коми – GV].

Cлучаи, когда местные органы правопорядка совершают репрессии против блогеров – достаточно обычная история. Это и Ирек Муртазин [англ.], написавший о смерти Шаймиева и осужденный за это в Татарстане, это и Савва Терентьев [англ.], написавший про «неверных ментов». Он немножко не успел до антимилицейской кампании, иначе стал бы мейнстримовым героем программы «Время».

На местах ситуация, как правило, дикая, и бывают вообще комические случаи, как, например, в Комсомольске на Амуре, где суд запретил YouTube [англ.]. Но это, что называется, – признаки слишком разной России. А вот представить, чтобы Антона Носика забрали в милицию за запись в блоге, уже невозможно. Носика можно скорее видеть на встрече с Медведевым, нежели в отделении милиции.

Потому как рыба гниет с головы, то и демократизируется она головы. И тот факт, что Медведев является активным блогером, привел к тому, что блоги теперь – это почти государственная миссия. Сейчас процесс только начинается, еще одно поколение сменится у власти,  и тогда блогосфера станет уже полным срезом общества, в котором будет представлена власть. Сейчас это уже можно местами наблюдать, например, половина губернаторов имеет свой блог.

GV: Вызывает ли у тебя негативную реакцию тот факт, что Freedom House квалифицирует нападение та тебя как ограничение свободы в Интернете и нападение на блогера?

Скорее ироническую, потому что я не воспринимаю это как нападение на блогера, все-таки скорее как на журналиста. Но к вопросу о Freedom House, совершенно бесспорно, что ДДОС атаки продолжаются уже много лет и на оппозиционные СМИ, и на блог-платформы. Последние примеры – неделя лежащего Живого Журнала (ЖЖ), достаточно шумная история с посольством Эстонии. Вот такого рода киберпреступность, прикрываемая государством – это наиболее “перспективная” форма давления на свободу слова в Интернете. В принципе, вкус к этому у государства уже есть, и заявление Медведева о том, что правительство не имеет к этому никакого отношения, свидетельствует о том, что он плохо следит за своим хозяйством.

GV: Что касается ДДОС атак – кто, по твоему мнению, за ними стоит?

У нас есть один документальный случай, когда авторы ДДОС атаки подтвердили свое авторство. Это атака на посольство Эстонии трехлетней давности, когда комиссар движения «Наши» Константин Голоскоков заявил «Коммерсанту» о своей причастности к атакам. Хорошо, по крайне мере, один раз люди сознались. А если смотреть, кто подвергается атакам, то это те, кого молодежные движения называют врагами России – это газета «Коммерсант», Живой Журнал, партия Лимонова и так далее.

Поэтому я не разделяю той точки зрения, что за этими атаками стоят какие-то неизвестные хулиганы, которых невозможно поймать. Мы помним случай, когда на рекламном экране на Садовом кольце какой-то хакер загрузил порнографию. Этого хакера поймали дня через два. Я думаю, если бы у государства было желание найти авторов ДДОС атак, то оно бы их нашло. Но, видимо, оно этого делать не хочет.

GV: Ты активно используешь Твиттер, Фейсбук, ЖЖ, Youtube, плюс пишешь. Как хватает время на все, и как ты разделяешь функции между платформами? Блогинг – это поддержка твоей журналистской деятельности?

Я помню, как в 2005 году мой блог в ЖЖ был мои персональным блогом, и мои редакторы в Коммерсанте постоянно говорили мне: «Сколько можно сидеть в ЖЖ? Напиши лучше лишнюю заметку. Хватит заниматься ерундой!» Последний год, а то и два, нас заставляют вести блоги на сайте Коммерсанта и, по сути, поощряется ведение ЖЖ. Блоги уже признаны и это приятно, но напоминает что-то из серии: «Когда был в молодости стиляга, то заставляли стричься, когда уже постарел и хочешь носить костюм, тебя заставляют быть стилягой».

Сейчас мне уже комфортнее в Твиттере, а Твиттер еще непонятен и нашей редакции, и многим большим медиа. Навскидку могу сказать только о Твиттере Ленты.ру (@lentaruofficial), который является адекватным Твиттер-акаунтом большого русского СМИ, а так больше не на кого обратить внимание. Думаю, сейчас у нас переходный период, но пройдет года два-три, и Твиттер будут «как картошку при Екатерине сажать».

GV: А как ты определяешь для себя  ЖЖ – больше как персональное или журналистское пространство?

ЖЖ теперь уже точно журналистское пространство. Это источник информации по молодежным движениям, по протестам и так далее, и я уже не буду писать в ЖЖ что-то вроде «ой, чуваки, я влюбился». Это я напишу в Фейсбуке, где среди моих друзей только те люди, с кем я знаком лично.

Что касается Твиттера, то это буквально «информационный фастфуд», когда нет времени на проверку информации. Я сам не раз покупался на сообщения фиктивного Твиттер-Лайфньюса о том, что умерла Людмила Гурченко, еще месяца за два до ее смерти… Я и Аркадий Дворкович, мы оба ретвитили это сообщение о ее смерти, и потом оба извинялись. И как читатель Твиттера, я понимаю, что нужно делать поправку на возможную недостоверность и на излишнюю спешку. Но в быстром темпе нашей жизни Твиттер является наиболее адекватным инструментом из имеющихся на сегодняшний день.

GV: Какова роль Интернета в освещении нападения на тебя? Считаешь ли ты ее важной?

Я только задним числом мог это все отслеживать, потому что был без сознания. Если отследить цепочку, то первая информация о нападении на меня появилась в ЖЖ моей соседки Лены Погребежко. Она об этом написала, и мои друзья прочитали. Одна моя подруга написала СМС-ку моему главному редактору, и потом началось какое-то движение именно благодаря социальным сетям, а не милиции или скорой помощи.

В утро после нападения в Твиттере по хештегу “Кашин” [#KSHN – GV] люди собирались на пикеты на Петровке, 38. Это была блогерская акция. Дальше был митинг в поддержку меня и в поддержку пострадавших журналистов. Это было абсолютно непартийным событием, когда люди не из какой-то организационной, а именно из виртуальной реальности вышли на площадь. Этот факт тоже стоит считать прецедентом.

Да и по фотоотчетам с митингов я понимал, что вижу фотографии людей, с которыми я знаком, но даже если и не знаком лично, они все – мои друзья, моя френдлента из ЖЖ и Фейсбука. Не было бы Интернета, не было бы и того резонанса, который произошел. И даже Медведев написал в Твиттере, а не выступил с обращением.

GV: То, что люди знают тебя по ЖЖ, создает более персонифицированное отношение к тебе?

Да, конечно. На самом деле, я раньше в это играл, сознательно формируя свой имидж, то есть не довольствовался только тем, что работаю в газете. Хотелось выстроить свой образ, «пропиариться», как было тогда принято говорить. Очевидно и это сработало, потому что к моменту нападения меня действительно знали. И те, кто меня знал, участвовали во всех этих акциях.

GV: Когда ты впервые увидел видеозапись нападения на тебя?

Я в больнице был, недели через две, я думаю, когда мне принесли компьютер. Было тяжело смотреть. Чего уж там…

GV: Каковы твои ощущения по-поводу того, что ролик с нападением на тебя был опубликован в Интернете? Ты против этого?

Я буквально побывал на своих похоронах и наблюдал надгробные речи будучи живым.  При этом, когда человек умирает, часто говорят: «Если был бы жив такой-то, он бы…» И вот было два момента, когда обо мне говорили в такой тональности, и оба раза мои друзья были правы.

Один раз, когда говорили, что если бы Олег был с нами, он бы тоже был против придания журналистам особого статуса. Они предлагали внести поправки в закон о том, что нападение на журналиста – это нападение на общественного деятеля. И второе, что если бы Олег решал показывать это видео или нет – он бы, конечно, показал. Действительно, я бы это видео показал бы.

Такое уже было не раз – «фактор Лайфньюса». При всем презрении к таблоидным методам этого издания, надо отдать ему должное. Был, по крайней мере, еще один эпизод. Тогда только благодаря тому, что убийство людей в супермаркете майором Евсюковым было записано на видеокамеры, а потом куплено и показано Лайфньюс, преступление получило такой широкий резонанс.

Если бы была просто текстовая строчка в новостях о том, что майор милиции убил трех человек, то никто бы и не заметил этого, потому что ежедневные сводки такого рода преступлений можно прочитать каждый день… А когда это наглядно, когда ты видишь как убивают – это уже совсем другое дело и, по-моему, с этим не поспоришь.

GV: Нельзя не задать вопрос о том, какую из озвученных версий нападения ты считаешь основной?

У меня сейчас начался суд. Лидер движения «Наши» Василий Якеменко подал на меня в суд за мою запись в блоге, в которой я написал, что не сомневаюсь в версии, которую я называю «Якеменковская», то есть в причастности прокремлевских молодежных движений к нападению на меня. Если брать глобально, то я  пишу на эту тему уже лет 10,  и есть масса случаев, когда за силовыми акциями против журналистов и против оппозиции стояли, скорее всего, они.

Даже не скорее всего, а точно, потому что есть задокументированный факт, когда двое активистов «Наших» были среди нападавших с бейсбольными битами на нацболов у метро Автозаводская. Скорее всего, хотя это и была анонимная акция, эти же молодежные движения стоят за провокациями против журналистов Михаила Фишмана, Шендеровича и т.д. Иначе говоря, если что-то выглядит как Якеменко, мяукает как Якеменко – это и есть Якеменко.

Поэтому я как раз надеюсь на этот суд как на общественную версию расследования, которое, наверное,  идет все-таки слишком медленно. Действительно, теракт в Домодедово раскрыли, похищение сына Касперского раскрыли, Бен Ладена убили, и один я остался – по-моему, это не хорошо.

GV: По твоему мнению, будет ли в России расти роль Интернета, и, в частности, во время грядущих выборов?

Мои коллеги провели небольшое расследование по поводу того, как будет вестись предвыборная кампания в Интернете. По их словам (я не проверял, но охотно им верю) в этом году уже не будет активности в ЖЖ, которая наблюдалась на прошлых выборах в 2007 году, когда людям доплачивали деньги за юзерпик с Путиным. В этом году главный центр активности «Единой России», может еще кого-то, будет, очевидно, в социальных сетях, прежде всего Вконтакте.

Потому что это самая массовая сеть. Это за счет того, что она является скорее видеохостингом, нежели социальной сетью, но тем не менее, ей пользуются миллионы молодых людей. Там уже создаются группы в поддержку Путина и Медведева, причем, по-моему, их создают одни и те же люди, которые планируют потом продать их, и, видимо, продадут. Очевидно, что сейчас Интернет будет иметь гораздо большее значение, нежели 4 года назад. Но в отличие от того периода, когда пропаганда в Интернете ориентировалась на элиту интеллектуальную, медийную и т.д., теперь она будет ориентироваться на массы, потому что массы уже в Интернете.

GV: Но с другой стороны, Интернет-революции вроде произошедшей в Египте, в России ты не предвидишь?

Навальный рассказывает о том, что в Йельском Университете с ним учился тунисский оппозиционер, который производил впечатление совершенно невыразительного маргинала, а потом неожиданно для всех, включая и Навального, этот маргинал стал министром в Тунисе.

Я смотрю на самого Навального или на менее заметных персон такого рода, например, на депутата из Екатеринбурга Леонида Волкова [ЖЖ-пользователь leonwolf – GV], который является своего рода маленьким свердловским Навальным, но тоже сумел стать депутатом, продвинувшись на теме борьбы с коррупцией. Если не революция, то серьезные воздействия на власть в России не только возможны, они уже происходят.

По крайней мере, выражение «Партия жуликов и воров» уже намертво срослось с «Единой Россией» даже у тех людей, которые не знают о Навальном. Я сужу по таксистам – это уже мем.  Поэтому процесс уже идет. А говорить, что будет в 2018 году когда будут следующие президентские выборы не иммет смысла. Не важно что будет, эти формальные циклы уже не имеют значения. Уже действительно многое происходит в Интернете.

GV: Циклы не имеют значения потому что…

Потому что реальная жизнь уже не в этих формальных циклах, а в реальной жизни, буквально в блоге Навального. Если бы лет 5 назад Яндекс сдал ФСБ какие-нибудь данные, я думаю, что человек, данные которых были сданы, просто тихо  ныли бы у себя в ЖЖ. Теперь, когда Яндекс сдает данные плательщиков, Навального это превращается в первополосную новость, и сам Навальный уже является фактором политики.

GV: Что стоит за кампанией против Навального в этом случае?

За кампанией против него стоит, конечно, власть в своих тех или иных проявлениях, но вот сейчас мы узнали, что и ФСБ в этом участвует. Если власть всерьез борется с теми людьми, которые пришли из Интернета, значит Интернет действительно стал фактором политики.