Режим военной диктатуры [1]продолжался в Бразилии ровно 21год – с 1го апреля 1964года (1 апреля – день дураков в Бразилии, поэтому военные указывали 31 марта в качестве дня переворота) до 1 января 1985года. В это время, время политических репрессий, было убито [2][порт] 380 человек (большинство из которых боровшиеся против диктатуры партизаны, но также многие – простые люди, которые просто не поддерживали режим). 147 человек из этого числа пропали без вести, о них до сих пор ничего не известно, и их тела не найдены.
Жертвами пыток и произвольных арестов были тысячи бразильцев, включая [3][порт] беременных женщин, а в некоторых случаях и детей, при этом сыновья и дочери политзаключенных присутствовали [порт] на пытках.
28 августа 1979 года, ожидая близкий конец диктатуры и возможность судебных разбирательств, диктатор Жуан Фигейреду издал закон номер 6683, известный как Lei da Anistia [4] [Закон об Амнистии, порт], который фактически оправдывал гражданских лиц и военных, причастных к этим преступления и пыткам.
[5]Иллюстрация @tonoise, использовано согласно лицензии CC 2.0
Полковник Коронел Карлос Альберто Ботлханте Устра [6] [порт] был единственным военным, которого судили и вынесли обвинительный приговор [7][pt] 9 октября 2008. Таким образом он официально был признан палачом, хотя согласно решению суда он не должен был ни выплачивать штрафов, ни быть заключенным в тюрьму – приговор носил чисто декларативный характер.
Но через 25 лет после окончания режима диктатуры никто из виновных не был наказан и военные записи о том периоде остаются засекреченными, не давая возможности семьям 147 пропавших без вести узнать правду об их родственниках.
Учитывая это и факт, что президент республики Дилма Русефф сама была жертвой режима диктатуры и боролась против него в партизанской войне, в феврале был организован коллективный блог [8][порт], требующий открытия архивов.
Создатель коллективного блога Ниара де Оливера из Pimenta com Limão [Перец с лимоном], приводит причины [9] [порт]:
Para que mais nenhuma mãe/pai morra sem saber o fim que a ditadura militar e o Estado brasileiro deram ao seu filho/a, que os arquivos secretos sejam reclassificados como públicos já e que seus torturadores e assassinos sejam identificados e punidos.
Afinal, não se constrói uma democracia plena com tantas ossadas escondidas dentro do armário.
Ни один отец и ни одна мать не должны умереть, не зная, что военный режим и правительство Бразилии сделали с их детьми, что секретные документы теперь рассекречены, что убийцы найдены и наказаны.
Кроме того, нельзя построить демократию, если в шкафу спрятано столько скелетов.
Габриэль Пинхейро комментирует [10] [порт] ожидания Дилмы Русефф:
No dia em que foi empossada como Presidenta do Brasil, Dilma Rousseff emocionou-se ao lembrar de seus companheiros de luta que “tombaram na caminhada” contra o regime militar. Além disso, convidou ex-colegas de cárcere para a posse. O simbolismo presente na eleição da ex-militante é claro: ela também é hoje comandante suprema do Exército. Por esses e outros motivos, grande parte de seus eleitores, este que vos fala incluído, depositaram em Dilma a confiança de que uma postura diferente seria tomada com relação aos arquivos militares e investigações de crimes cometidos pelo Estado durante aquele período.
В день принятия присяги Русефф расчувствовалась при упоминании о ее товарищах, павших в борьбе против военного режима. Более того, для инаугурации она пригласила бывших коллег в тюрьму. Символизм бывшей военной очень четок: она сегодня также главнокомандующий армией. По этой и другим причинам, большинство избирателей увидели в Дилме человека, который возьмет другой курс в вопросах, касающихся военных архивов и расследования преступлений того периода.
Леандро Партениани не видит причин [11][порт] для того, чтобы архивы и дальше хранились под грифом «секретно»:
[…] não faz sentido nenhum, 25 anos depois da redemocratização, ainda termos documentos do período militar classificados como secretos, ultra-secretos ou restritos. Permitir que esses arquivos continuem fechados, longe das vistas da população, é negar à sociedade um direito fundamental e, portanto, inibir o avanço democrático. Afinal de contas, se as pessoas não compreendem exatamente o que aconteceu no seu passado, que valor darão à democracia? Como se espera afirmar um sistema democrático que esconde da sociedade parte de sua História?
[…] через 25 лет после демократизации нет никакого смысла классифицировать документы военного периода в качестве секретных или совершенно секретных. Оставление документов закрытыми для народа является отказом обществу в соблюдении его основных прав и препятствием демократии. Кроме того, как люди могут ценить демократию, если они не понимают, что происходило в прошлом? Как кто-то может уважать демократическую систему, если от общества скрывается часть истории?
Он также поддерживает идею создания Комиссию по установлению истины, как это было сделано в соседних странах:
Vale lembrar que, dentre os países envolvidos na Operação Condor (aliança de vários regimes militares da América do Sul, como Brasil, Argentina, Chile, Bolívia, Paraguai e Uruguai, para coordenar repressão a opositores de extrema esquerda), apenas o Brasil ainda não adotou uma Comissão da Verdade.
Стоит вспомнить, что среди стран, вовлеченных в Операцию Кондора (альянс нескольких военных режимов Южной Америки, включавший в себя Бразилию, Аргентину, Чили, Боливию, Парагвай и Урагвай и созданный для координации репрессий крайне левых оппонентов), только Бразилия не приняла Комиссию по установлению истины.
[12]Человек в Пау де Арара, иллюстрация Карлоса Латуффа, использовано согласно лицензии CC
Эдиане Оливьера напоминает нам [13] [порт], что Суд по Правам Человека при Организации Американских Государств (ОАГ) вел дело Амнистии, нелегально [14] [порт] созданной во время военного режима, и Бразилия не позаботилась о решении Суда:
A Corte dos Direitos Humanos da Organização dos Estados Americanos (OEA) reconheceu a importância de se identificar e punir os torturadores da Ditadura Militar, decidindo que a manutenção da Lei da Anistia fere acordos internacionais assinados pelo Brasil. Mas, infelizmente, o governo brasileiro segue ignorando a decisão.
[…]
A tortura está institucionalizada no País porque não é possível punir tortura tendo anistiado os maiores torturadores de nossa história e nem sequer identificá-los.
Учитывая, что отголоски Закона об Амнистии препятствуют исполнению международных соглашений, подписанным Бразилией, Суд по Правам Человека при Организации Американских Государств (ОАГ) признал важность определения и наказания виновных в пытках во время военного режима. Но, к сожалению, правительство Бразилии продолжает игнорировать это решение.
[…]
Пытки институализированы в этой стране, потому что вы не можете наказать палача, если самые страшные в нашей истории пытки оправдываются и даже виновные не определяются.
Тиаго Белеса сравнивает [15] [порт] отношения между пытками в прошлом и сегодняшними пытками в полицейских участках:
A não punição dos assassinos e torturadores de ontem, é a certeza da não punição dos assassinos e torturadores de hoje. O Estado é conivente.
Безнаказанность убийц и палачей дня вчерашнего – это уверенность в безнаказанности палачей и убийц дня сегодняшнего. Государство является их соучастником.
Родриго Кардиа сравнивает [16] [порт] ситуации в Бразилии и Аргентине:
A Argentina, é verdade, sofreu uma ditadura muito mais violenta que o Brasil. Em apenas sete anos, foram mais de 30 mil mortos e desaparecidos. Mas isso não faz com que os 21 anos de regime militar brasileiro mereçam ser esquecidos. Pois aqui também se prendeu, torturou, desapareceu e matou.
Это правда, Аргентина пострадала от еще более жестокой диктатуры. За семь лет более 30 000 человек были убиты или пропали без вести. Но это не значит, что 21год военного режима в Бразилии должен быть забыт. Здесь тоже были аресты, пытки, убийства и исчезновения людей.
Амандитас говорит [17][порт] в правах жертв и их семей:
Essas famílias atingidas pelo “regime” não podem ser ignoradas, tratadas como se tivessem morrido juntamente com o “regime”. As famílias não acabaram: elas estão aí, querendo ter o que parece ser um privilégio: o direito de contar suas próprias histórias.
Семьи жертв не могут быть забыты, нельзя относиться к ним так, будто они умерли вместе с режимом. Они есть и хотят иметь то, что, как оказывается, является привилегией – право на рассказ о себе.
Наконец, Лука объясняет [18] [порт]:
Abrir os arquivos da ditadura militar não é apenas honrar aqueles que tombaram naquela época, mas também mostrar que não aceitaremos mais ficar anos sem notícias de desaparecidos neste país. [19]
Pau de arara nunca mais.
Рассекречивание архивов диктатуры важно не только для того, чтобы выразить почтение погибшим в то время, но также и для того, чтобы показать, что мы не можем впредь жить с тем, что люди пропадают в этой стране. [19]
Pau de Arara no more [см. иллюстрацию выше].
The Ordem dos Advogados do Brasil (OAB – Ордер Адвокатов Бразилии) опубликовал онлайн петицию с требованием рассекречивания архивов и запустил Национальную Кампанию за Истину и Память.