«Заметки о Сирии» Марсель Шейваро

Marcel Shehwaro

Марсель Шейваро: «Восставайте». Фотография сделана во время встречи арабских блогеров в Иордане; фотограф Amer Sweidan. Использовано с разрешения.

В этой запоминающейся серии для Global Voices сирийский блогер и активистка Марсель Шейваро (Marcell Shehwaro) описывает свою жизнь в Алеппо, центре сирийского вооружённого конфликта, и позже в изгнании за пределами Сирии.

26 сентября 2015 года «Заметки из Сирии» выиграли премию Online Journalism Awards в номинации «Комментарий в интернете» [анг]. Жюри отметили её «глубоко личные работы» за поиск «серых зон в войне, обычно рассказываемой с противоположных крайностей».

Эта серия была изначально написана на арабском и переведена на русский волонтёрами Global Voices с английской версии. Марсель Шейваро ведёт блог на marcellita.com и Twitter-аккаунт @Marcellita, в основном на арабском.

Марсель на Global Voices

«Да, мы христиане, но мы боимся евреев, мусульман, арабов, афганцев и всех, кто не является «нами». Понимаете, любовь избирательна, основана на классе и принадлежности. Но по какой-то причине Иисус Христос забыл упомянуть о тех вещах и говорил о любви ко всем».

«Я кажусь вам злой? Извините! Я еще не научилась вашим манерам. Злость наводит на нас подозрения, знаю, а вы знаете, какие мы эмоциональные. Видите, мы еще не научились сдерживать злость, когда все самолеты в мире помогают нашему правительству бомбить нас дни и ночи напролет. Я постараюсь выглядеть радостной и счастливой в аэропорту, но позвольте мне дать вам один совет: если вы видите радостного и счастливого сирийца в аэропорту, то вы действительно должны насторожиться».

«У нас почти не осталось сил, и их было недостаточно, чтобы мы могли бороться с собой и простой идеей считать их лишь „убийцами“. Попытки считать их такими же, как мы, стали изматывать, а мы становились больше похожи на них, убийц, чем они на нас, жертв».

«Сегодня я больше не знаю, во что я верю. Это война. Постоянная жизнь на грани между жизнью и смертью. Вам или нужен инстинкт самосохранения, всегда ведущий вас к неизбежной смерти врага, или вы сдаётесь. Один из вас должен умереть для победы другого. Это насилие, которое переопределило всё: наши надежды, наши убеждения и наше доверие к миру. В самом начале я должна была переосмыслить ответы на многие жестокие вопросы: Я убийца? Способна ли я убить? Хочу ли я убивать?»

«Я собираю вокруг себя друзей. Большая их часть наряжает ёлку впервые, и, хотя ритуал не имеет для них религиозного значения, они пришли и остались со мной, чтобы разделить мою радость. Джавад, самый странный из них, весело говорит: „Христианские праздники действительно замечательны“. И мы все смеёмся. Али, мой друг из Свободной армии Сирии, подходит ко мне с подарком, который он хочет, чтобы я положила под дерево. Я беру его — я ошеломлена. Очень маленький пистолет. Он говорит: „Это ничего. Если они придут за тобой, — он имеет в виду ИГИЛ, — не дай им получить тебя живой“».

«Я не совсем уверена, что составляет „личное“ и „общественное“ в нормальном существовании сирийца. Моя друзья — друзья сопротивления; наши жизни переплелись благодаря тюрьме, и побегу, и памяти нашего погибшего друга. Единственный человек из моей семьи, с которым я сохраняю контакт, — моя сестра, которой пришлось покинуть дом из-за связанных со мной соображений безопасности. Её переезд — часть кровоизлияния из Сирии в остальной мир».

«Может быть, это безумие, говорить так, но я чувствовала себя лучше там, рядом со смертью. Там радость была проявлением героизма; вызовом, брошенным смерти. Здесь радость переходит в чувство огромной вины. Ты бесконечно прокручиваешь в голове истории с друзьями, с которыми ты делил жизнь на грани смерти; истории, которые тогда имели такое значение».

«После смерти моей матери не казалось уместным праздновать в доме без неё. Я ещё носила чёрное. Друзья моего детства забыли — или сделали вид, что забыли — о моём дне рождения. Страх быть связанными со мной стал определяющим фактором в наших отношениях. Наши разногласия стали политическими. Они стали резким этическим разногласием, которое больше нельзя было преодолеть юмором или даже сарказмом».

«В том доме я научилась готовить большое количество еды, достаточное, чтобы накормить моих десятерых друзей-мужчин. В том доме я допоздна не ложилась, обсуждая политику и делясь личными историями о наших семьях. Я узнала их, а они узнали мои. Вместе мы пролили много слёз на балконе и нетерпеливо ждали наших до безумия безрассудных друзей. В том оживлённом доме, всегда полном бездомных активистов, я узнала, как во время войны частная жизнь полностью исчезает».

«При входе на церковный двор я была практически сломлена, увидев автобус сил безопасности. Я не знаю, почему похороны моей матери нуждались в присутствии вооружённой охраны. Всё это бы сломило меня, если бы ни объявшая меня революционная белизна. Я не знаю, откуда пришли все те люди, но вся их любовь и принятие принесли мне мир. Революционеры заполняют ступени церкви в своих белых футболках, высоко держат красные розы, кричат о свободе в молчании и с почтением».

«Для начала, мне нужно прояснить, что у сирийцев не было возможности пойти в «Супермаркет Победа», где продавались такие продукты, как опция бегства Асада в стиле Зина эль-Абидин Бен Али из Туниса или отставки, как случилось с Хосни Мубараком в Египте. Не было у нас и достаточно нефти, чтобы купить вариант с НАТО, как удалось Ливии. Вместо этого мы приобрели «Аль-Каиду», которую нашли в жёлтой обёртке в корзине с уценёнными товарами».

«Через три месяца многое изменилось. Камеры СМИ исчезли. Некоторые мужчины начали растить бороду. Другие — носить афганскую одежду. Некоторые отказывались обсуждать ИГИЛ, а другие преувеличивали свою поддержку этой группировки».

«В очень нормальный день, во время обеда с моим другом в Турции, вдалеке от ударов бомб и смерти и рядом с удушением от вины из-за того, что я вдали от своего города, наслаждаясь такой роскошью, как электричество и связь, пока Алеппо умирает, я — чья зависимость от социальных медиа также сильна, как у человека рядом — открываю свою страницу в Facebook. Там я нахожу сообщение на моей стене от друга с тесными связями с повстанцами».

«Революционеры надеются воссоединить части города, который был разделён два года. Некоторые районы находятся под правительственным контролем, некоторые — в руках повстанцев, и мы — жители Алеппо — сами стали разделёнными людьми, отчуждёнными внутри себя».

«Они сказали мне с первого дня, что её муж был в тюрьме и что песни, петь которые я имела привычку, могли пробудить её грусть. Я не была особенно тронута этим. Мы привыкли слышать о семьях заключённых, будто было нормально, в асадовской Сирии, быть в тюрьме, и те, кто снаружи — или считают, что они снаружи — исключение».

«На длительные периоды электричество исчезало совершенно. Мы жаловались пару дней — или неделю — и затем переходили к захоронению останков мёртвых — машина убийства Асада переключается с бомбардировок округи Дамаска к бомбардировкам города, иногда ракетами системы „Скад“».

«Для человека, мать которого настигла смертельная пуля, писать о матерях и о Дне матери не очень-то полезно. Даже если согласиться с тем, что писательство обладает волшебным свойством, существует такая боль, которая слишком сильна. Она изматывает душу и тело, и от неё нет лекарства».

«Этот пост должен был быть о повседневной жизни нормальной девушки, которая лишь немножко другая. Давайте назовём её активисткой, так как для некоторых этот ярлык более привлекателен».

«Я понимаю в этом году, как мы опоздали с обсуждением третьей годовщины сирийской революции. Как будто откладывание разговора изменит гнетущую реальность. Мы отмечаем третий год с начала революции».

«Кто я? Я всегда считала этот вопрос самым сложным для ответа, устного или письменного ли, особенно сейчас, через три года после начала сирийской революции. Правда в том, что я не знаю точно, насколько я похожа на молодую женщину, которой я была раньше».

Marcell Shehwaro at the funeral of her mother, who was killed at a Syrian regime forces' checkpoint in June 2012. Fellow activists paid tribute by carrying red roses.

Марсель Шейваро на похоронах своей матери, убитой на контрольном пункте войск сирийского режима в июне 2012 года. Другие активисты воздали должное, принеся красные розы. Изображение любезно предоставлено Марсель Шейваро.